Исповедь

Знаете, начиная с рождения, в моей жизни никогда не было ничего светлого. Всё поглотил мрак. С той самой секунды, как я открыл глаза. Как я увидел свет. В тот самый миг зародилась эта порочная тварь, живущая во мне по сей день. Я сразу понял, что уже одно моё рождение было ошибкой. Но первые восемь лет жизни я был лишь тенью своего брата Расиеля. Он издевался надо мной, называл никчёмным. Из-за этого я долго, поверьте, очень долго, буквально ненавидел паренька, которого приставили ко мне вместо Маммона. Фран. Фран вечно пытался меня достать, но он лез не только ко мне. Он лез абсолютно ко всем. Хотя смекалки у него порой хватало, и по шее он огребал довольно редко. Только ножи в спину. От меня. Я никогда не мог подумать, что когда-нибудь нас сможет связать что-то общее, нечто тёплое и приятное. Ну, я бы не сказал, что наши отношения очень уж «тёплые и приятные», но и положительные моменты в них есть. Первым, естественно, осенило меня. Не то чтобы «осенило», но что-то близкое к этому. Очередным тупым вечером, когда Леви продолжал ныть, что его так обожаемый босс улетел в Японию без него, я сидел в комнате отдыха. Чтобы немного прояснить ситуацию: в ней сидели все. В ней сидел и ноющий Леви, и уставший я, и задремавший Скуало, и что-то штопающий Луссурия, и читающий Фран. Порой даже мельком появлялась прислуга, которую кто-нибудь да прогонял. В один такой тупой вечерок и случилась моя опрометчивая ошибка. Я не привык показывать свои глаза, но я привык смотреть в чужие. Я пожирал взглядом каждую пару глаз, устремлённую на меня. Я всем своим естеством чувствовал, когда на меня смотрят. Нельзя было сказать наверняка, куда смотрит Лягушка, но я чувствовал. Чувствовал, что своей целью он вновь выбрал меня. Я неуютно заёрзал на диване. -Перестань пялиться, Жаба, - кидаю в его громоздкую шапку нож. – Принц и без тебя знает, что прекрасен. Парень откладывает книгу. -А принц знает, что порой ведёт себя, как остолоп? -Заткнись. Оскалившись, я перевожу взгляд с окна на Франа, который уже стоит прямо передо мной. И, как я выяснил позднее, этого делать не стоило. Абсолютно, совершенно, решительно. Не стоило. Все мысли и слова мигом покинули мою голову, а язык перестал слушаться. В голове будто щёлкнуло. Я до сих пор не знаю, как описать нахлынувшие на меня чувства. Я до сих пор не знаю, как описать смотревшие на меня глаза. Казалось бы, всего лишь какие-то глаза. Но я не мог подобрать к ним правильного определения. Во взгляде читались укор и недовольство. Зрачки узкие, они осматривали каждый миллиметр моего лица. В них хотелось не то утонуть, не то увязнуть, не то просто смотреть не отрываясь. Ими однозначно хотелось любоваться. Ими хотелось наслаждаться. Хотелось, чтобы эти глаза поглотили всё моё сумасшедшее нутро, чтобы свели с ума ещё сильнее. Мне сразу представлялась прохладная трава в тени, когда летом некуда деться от жары. Мне сразу представлялось, как я ложусь на мягкий густой ковёр из цветов и зелени, как травинки одна за другой тянут моё тело вниз, в неизвестное. Когда ты лежишь в траве, словно в коконе, а по небу плывут одинокие облака, подгоняемые ветром. Когда мир кажется безупречным. -Семпай, Вы чего так глобально зависли? Систему перезагрузите. Он пихнул мне в руки книгу, и я её чуть не выронил. Тогда-то я и понял, что со мной что-то не то. Чуть позднее я пошёл к нему в комнату, чтобы поговорить и узнать, верны ли мои догадки по поводу самого себя. Он сидел на кровати и читал сборник рассказов писателей со всего света, который мы вместе купили в прошлую среду после задания. Я очень не хотел тратить деньги на него, но сейчас это уже не имеет значения. -Что-нибудь важное? Он перелистывает страницу, даже не удостаивая меня взглядом. -Да как-то и не очень. Шапки на нём не было, поэтому голову поднять получилось поворотливее обычного. -Что-то случилось? -С чего ты взял? – я прикрыл дверь за своей спиной и подошёл к кровати. -Вы какой-то не такой. В любой другой день Вы бы мне ответили что-то типа: «Одно появление Принца и есть важное событие». Я тяжело опускаюсь на кровать сбоку Франа. Все заготовленные слова, фразы и выражения я забыл, как только подошёл к двери. Тишина сгущалась надо мной грузной тучей, грозившей разразиться ливнем в любой момент. За окном громыхнуло. -Бел-семпай, так что у Вас всё-таки случилось? Я повернул голову в его сторону. -Ты. -Я? – он ошарашенно моргнул. – Я опять оставил Вам какую-нибудь подлянку и забыл? А тайчо попался, да? Или Леви? -Да нет. Ты это сделал неосознанно. -Аре? Фран действительно не понимал, что я забыл в его комнате поздно вечером, что у меня с настроением. Либо очень искусно придуривался. -Вот скажи. Ты когда-нибудь влюблялся? После недолгих раздумий он уже собирался выдать ответ, как вдруг громыхнуло ещё раз, и его голову посетила немного другая мысль. -Вы что, действительно… в меня? Машина резко тормозит. Фран, сидящий за рулём, пафосным жестом снимает очки-авиаторы. -Ты помнишь тот вечер? – я осматриваю лес недалеко от дороги. -Когда ты вломился в мою комнату и начал петь любовные элегии? -Господи, придурок. Я открываю дверцу и вылезаю из машины. -Да ладно тебе. Я же пошутил. И тем более, хватит богохульничать. Мы же у церкви. -Ты забыл, зачем мы сюда приехали? Он вздыхает и сутулит спину. -Тебе взбрело в голову искупить все наши грёбаные грехи. Ты понимаешь, что мы в любом случае попадём в ад? -И рано или поздно мы вместе предадимся мукам вечным и дикому сексу, да. А пока я хочу внести в нашу жизнь хоть немного света. -Тогда… Фран резко тянет меня на себя, делает шаг назад и прислоняется спиной к машине. Я чувствую его ногу, закинутую на моё бедро, руки, крепко держащие за плечи, и горячее дыхание на губах. Он от всей своей высосанной кольцом души впивается в мои губы, порой недовольно покусывая их. Мне наконец дают вдохнуть. -Ну и что же ты делаешь? -Раз уж ты мне запретил заходить в церковь, то дай хотя бы в её окрестностях побаловаться. Знаешь же, что я хотел… -Про секс в церкви можешь забыть сразу, - я целую его в щёку и отступаю назад. – Уж на такое я не соглашусь. -Когда ты стал таким правильным? – Фран поправляет чёлку и надевает очки. -Забудь. Шелест гальки под ботинками отдаётся в голове странным хрустом, а каждый пройденный метр приближает меня к святилищу. Я открываю тяжёлые дубовые двери и захожу в прохладный холл. Я бы никогда не позволил ему переступить порог этого здания. Я бы никогда в жизни не позволил ему этого сделать. Он носит кольцо ада, он продал свою душу. Он маленькая бездушная тварь, которая безжалостно убивает людей иллюзиями, если так захочет. Но порой он играется с их жизнями, как это делаю я. Не раз и не два мы трахались как животные на глазах у еле живых людей. Нет, не всегда мы делали это намеренно. Чаще всё случалось спонтанно. -Зажги свечу и произнеси молитву, - говорит мне древняя бабушка и протягивает свечу. Бабушка чиркает спичкой и подносит её к фитилю свечи в моих руках. Пламя начинает искриться, метается из стороны в сторону, как от сильного ветра, и резко останавливается, указывая острым кончиком в потолок. Пламя иссиня-чёрного цвета. Бабка быстро читает молитву, прикладываясь пальцами то ко лбу, то к плечам, то к груди и отходит от меня. В её глазах страх. -Бес. Демон. Ирод, - шепчет она на меня. -Вы ещё моего друга не видели. Если бы он ступил на каменный пол церкви, то тут же обратился бы в пепел. Он бы просто сгорел заживо. В его руках свеча попусту бы не зажглась. А если бы и зажглась, то пламя у неё было бы чернее чёрного. Святая вода в его руках потеряла бы всю свою ценность. Она бы стала грязной водопроводной водой с хлоркой, как из-под крана. Все бы тыкали на него пальцами и причитали. Они бы звали его: Дьявол. Они бы звали его: Сатана. Они бы звали его: Иуда. И я бы согласился, потому что этот чертёныш до жути любит шутить со своими драгоценными иллюзиями. Я захожу в исповедальню и заведомо знаю, что меня уже слушают. -Здравствуйте, святой отец. Я пришёл исповедаться. -Приветствую тебя, сын мой. Я внимательно слушаю. -Я не знаю, сколько продлится наша история и с чего бы начать… -«Наша»? -Да, я бы хотел исповедаться ещё и за своего друга. -Почему же он не пришёл сам? -Мне кажется, всё-таки будет лучше, если за нас двоих исповедуюсь я. О, я знаю, с чего начать… И я рассказываю священнику всё. -Неудачник! Неудачник! Неудачник! – орёт брат, прыгая вокруг меня. На рыдания и оскорбления прибегает мать. -Сиель, перестань. Расиелю шлёпают по губам, и он наконец затыкается. Он обиженно дуется на всю планету. -Ну и что на этот раз? Что вы опять не поделили, черти малые? Я заливаюсь горючими слезами, но уже молча. -Я упал, - по щеке скатывается очередная слеза. Мать берёт меня на руки и смахивает солёные капли платком. -Ты не неудачник, не слушай брата. Обладатель таких глаз не может быть неудачником. Мой сын не может быть неудачником. Я стыдливо прячу лицо в ладошки и улыбаюсь, поглядывая на мать через пальцы. От неё всегда пахло молоком и цветами. -От неё всегда пахло молоком и цветами. Я сижу на подоконнике и смотрю на дождь за окном. Опять погода подкачала. -Я вообще своих родителей не помню, - Фран лежит на полу и забавно качает ногами. Ещё совсем по-детски. – Только бабушку немного. Когда это было? Два, три года назад? -Мукуро рано взял тебя под своё крыло. Это не удивительно. -Но всё же мне было больше, чем Вам, когда Вы появились в Варии. -Да. Мне было только восемь. Я чувствую тепло под боком, слышу тихое дыхание. Ему тогда очень нравилось, когда я его целовал. Он весь как-то подбирался, вытягивался в струнку, затаивал дыхание и жадно ловил губами мои. Такой забавный. Но он пресекал на корню любые попытки зайти дальше. Он сразу пытался отпрянуть, когда я начинал целовать его плечи, шею. Боялся. -Бел, рано. Я ещё не готов. Он называл меня «Бел» и обращался на «Вы». Я стоял перед зеркалом и старательно зачёсывал чёлку на глаза. Их никто никогда не увидит. -Бел. Я узнаю худосочную фигуру в зеркале. Брат. -Ты меня извини. Я вчера немного погорячился. -Ты это называешь «немного»? Расиель уже стоит у меня за спиной. Совсем близко. -Да. Потому что это, - он хватает меня за волосы и тянет на себя, - будет больше, чем «немного». Он пихает мне в рот кусок земли с дождевыми червями. Зажимает нос и рот рукой. Держит крепко. Я пытаюсь вырваться, мычу. -Глотай, братик. Он громко смеётся. -Глотай. Судорожные вздохи сменяются громкими стонами. Фран зарывается пальцами в мои волосы. -Бел. Он тяжело дышит. Мокрые от пота волосы липнут к шее, к лицу. -Я хочу узнать. Он сгребает в кулак мою чёлку. -Я хочу их увидеть. И он узнаёт. И он видит. Я утыкаюсь лбом в его лоб и смотрю прямо в душу. Он широко распахивает глаза. Он смотрит внимательно. Зрачки мечутся от правого глаза к левому. Фран устало прикрывает веки и ведёт приоткрытыми губами по моей щеке. -И кто из нас неудачник? Я стою над телом поверженного брата. Он не шевелится. Я присаживаюсь на корточки и поворачиваю его лицо к себе. Подношу ладонь к носу и рту. Не дышит. От глубокой раны в его голове идёт запах тёплой крови. Я достаю из его бока нож, смотрю на багровое лезвие, с наслаждением провожу по нему языком. Я смотрю в сторону дворца, а по губам стекает кровь. -Нет! Бельфегор! Нет! Остановись! – истошно вопит моя мать. -Ши-ши-ши. Только и разносится эхом по этажам. -Ши-ши-ши. На большее в данный момент я и не способен. Весь дворец залит кровью. Повсюду разбросаны тела родных и прислуги. Повсюду валяются чьи-то внутренности. Я подкидываю в руке нож, оглядываю помещение. Волосы слиплись от крови. Руки по локоть багряного цвета. Одежда местами порвалась. Я испытывал что-то сродни эйфории. А может, агонии. Кровь во мне бурлила, разносила по венам адреналин. Я не чувствовал себя собой. Я чувствовал себя Богом. Творцом. Я рисовал ножами по коже людей. Я выводил причудливые узоры на животах, лицах, втыкая нож за ножом в запястья, щиколотки, шеи, глаза. Я не думал, что выгляжу со стороны маленьким монстром, чудовищем. -Бельфегор! Пожалуйста! Она была последней. Мать была в библиотеке на последнем этаже, когда я пришёл убивать. Да и мне её было попросту жаль. Какой-то частью себя я её любил. Она всегда целовала меня перед сном. Она всегда меня успокаивала. Она всегда рассказывала мне сказки, когда я просил. Даже мёртвой в моих объятьях она пахла молоком и цветами. Перед смертью она взяла моё лицо в ладони и смахнула чёлку с глаз. Сначала я вспорол ей живот, а потом перерезал горло. -Так как тебя всё-таки зовут? Я сижу на краю кровати какого-то дешёвого мотеля, натянув на бёдра одеяло. Позади лежит шлюха и курит. -Бельфегор. -Есть такой демон, - она стряхивает пепел в пепельницу. Я поворачиваю к ней голову. -Да ну? -Да. Мне дед когда-то рассказывал. Это могущественный демон, в высшей степени почитаемый женщинами по причине большой величины его полового члена. В оккультизме он шестой из десяти архидемонов, злых элементалов. Гений открытий и изобретений. Среди смертных грехов ему достаётся лень. Согласно демонологам XVI-го века, его власть сильнее в апреле. -Какой сейчас месяц? -Март. -Вот незадача. Чуть-чуть не дотянул. -Но если брать в расчёт всё остальное, то ты демон во плоти, - она смеётся. -Надо же. В стройном теле красуется около десятка ножей. Сигарета так и зажата между пальцами. -Я демон. Скуало отрывается от отчётов и осматривает меня с ног до головы. -Что за чушь? -Так сегодня шлюха сказала. -Господи милостивый, я надеюсь, она хоть жива? -Нет, ши-ши-ши, - я радостно улыбаюсь. -Знаешь. Мы идём по лесу. -Порой я очень хочу тебя убить. Мы держимся за руки и идём по лесу. Вопрос у меня назревает вполне логичный: -Так что же ещё не убил? Фран улыбается своим мыслям. -Это что? Я брезгливо осматриваю нечто маленькое и в капюшоне. -Это Маммон. Он наш новый иллюзионист. Вы будете работать в паре. Малявка складывает губки бантиком и пересчитывает купюры в своей толстой пачке. -Ши-ши-ши, я не хочу следить за этой соплёй. -Нет, Бел, ты не понял, - капитан скрещивает руки на груди. – Это он будет следить за тобой. -Смотри, божья коровка. Мать показывает мне маленького красного жучка с шестью чёрными точками. -А что она делает? Я беру букашку в свои руки. -Это насекомое. Подними руки выше. Мама берёт мои ладони и тянет вверх. Она шепчет. -Божья коровка, улети на небо. Принеси мне хлеба. Чёрного и белого. Только не горелого. Божья коровка расправляет крылья и взмывает вверх. Я поворачиваюсь к матери. -Но мама. Я не люблю чёрный хлеб. Она смеётся. -Лу, я не буду жрать эту твою рисовую кашу! Я терпеть не могу эти сраные каши, - я сижу за столом в столовой. Луссурия вздыхает и продолжает что-то резать. -Хочешь, я покормлю тебя с ложечки? Фран черпает немного каши ложкой, тянет к моему лицу. Я дёргаюсь в сторону, а вся жижа летит на мои форменные штаны. -Упс. Он переводит взгляд с моих ног на лицо. -Я тебя сейчас сожру, Лягушка. Я сгребаю его в охапку, прижимая к себе, и кусаю за щеку. Фран повизгивает, шутливо брыкается. -Чёртовы извращенцы, - Скуало поднимает газету так, чтобы нас не было видно. -Ну Маммон! Я не хочу переться после задания сразу в резиденцию. Давай погуляем, - я тяну напарника за руку. -Чёрт, Бел! Хватит выкозюливаться, взрослый уже. Сколько тебе там уже? Двадцатник, что ли? -Что, былые годы не вернуть? Завидуешь? Маммон молчит. Он не любит, когда я припоминаю ему прошлое. -Закомплексованный гном. Я нежно прикасаюсь губами к узкому плечу. -Мы много нагрешили в этой жизни. -Да. Он стягивает с пальца кольцо ада, которое блестит в свете луны, пробивающейся сквозь кроны деревьев. -Ты крещёный? -Да, но в Бога не верю, - я провожу кончиками пальцев по шрамам на чужой спине. Оставлены моей рукой. -Может, сходим на исповедь? Фран резко поворачивается ко мне лицом. -Давай устроим трах в церкви. Я молчу. -Ты совсем умом тронулся? -Почему во всяких экстремальных местах, типа дома мелкого Вонголы, мы можем, а в церкви – нет? -А ты не думаешь, что это место несёт больший смысл, нежели его дом? -Ну, - он обнимает меня за шею. - Возможно. Я пытался научить Леви играть в шахматы, а Луссурия смотрел телевизор. В гостиную заходит Скуало с до боли в животе прискорбным видом. Я поворачиваюсь к вошедшему. -Маммон мёртв. Тишину в комнате прерывает лишь телепередача для садоводов. -Вы с ума сошли? Не здесь же! Я жму Франа к стене, который даже не сопротивляется. Он шарит руками чуть ли не по моей заднице, а я в свою очередь присасываюсь к нему пиявкой. Скуало буйствует. -Только не в доме Савады, пожалуйста! Я шёл по разъезженной дороге. Я не знаю, где я нахожусь. Знаю лишь то, что это Сицилия. Я в какой-то деревне. Первым на глаза попадается старый на вид трактир. Я захожу погреться. За барной стойкой сидят странные мужики. Некоторые косятся на меня. -Эй, парнишка, - меня окликивают, - ты что тут забыл? -Я ищу какую-то Варию. -Что-что ты ищешь? Музыка резко вырубается. -Ва-ри-ю. -Ты хоть знаешь, что это за место? -Конечно, ши-ши-ши. Трактир покидаю только я. -Это Фран. Он будет заменой Маммона. Я с нескрываемым презрением смотрю на нечто во всех смыслах зелёное. -Оно? Вот только не говорите, что мы ещё и напарниками будем. -А ты что ещё за падшая принцесса? – мальчик флегматично смотрит на мою чёлку. -Но знаете, я почти ни о чём и не жалею. Меня всё ещё слушают. -Я убийца. Я мафиози. Я прирезал всю свою семью, брата, мать… Я люблю кровь и чужие страдания. Я люблю убивать и разрушать. Я грешен. Я мужеложец. Я приехал сюда со своим другом, но я никогда не позволю ему сюда войти. Он сгорит. У него нет души, он сам Сатана. Демон... Открывается дверь в исповедальню. -Сын мой, покинь Дом Божий, - говорит святой отец. – Умоляю тебя, никогда больше сюда не возвращайся. Когда я иду на выход, я прохожу мимо икон, под которыми стоят сосуды со святой водой, с расставленными по краям тонкими длинными свечами. За мной поочерёдно гаснут все, абсолютно все свечки. Прихожане, монашки, священники смотрят на меня, крестятся и перешёптываются. Я выхожу на улицу, и мне в лицо сразу светит яркое солнце. Я срываю с шеи крест и кидаю в высокую траву. Он стоит, опёршись спиной о машину, скрестив руки на груди. -Ну и как? -Меня выгнали. -Не удивительно. На этот раз на место водителя сажусь я. Фран устраивается сбоку. -И всё же, может, расскажешь, почему мне нельзя входить в церковь? Я ухмыляюсь, и мы едем назад, в Варию, продолжать грешить и убивать людей. Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно. -Бел. Я оборачиваюсь. -Всё-таки ты чёртов неудачник.