Воля случая

Не принимай ошибочно случайность за судьбу. Стивен Кинг «Под куполом»

Тирошиец-Буревестник Капитан медленно просыпался на королевском ложе, пока солнце лениво поднималось над городом. Глаз он не открывал, но и через закрытые веки его беспокоили ещё робкие и молодые лучи. Великая пирамида, по мнению капитана, была слишком доступной с её причудливыми огромными балконами, которые позволяли жаре и воздуху извне проникать внутрь. И никак нельзя было защититься от этого; о чём думали вельможи, прежде правившие Миэрином? Конечно, дожди или холодный ветер никогда не побеспокоят Залив Работорговцев, но ведь и от привычной погоды иногда хочется отдохнуть, запереться от остальных. Так думал капитан Ворон-Буревестников — но не королева Миэрина. Она, Дейенерис Таргариен, лежала рядом и крепко спала. Наверное, её утомили волнения на улицах, или бесконечные советы двух рыцарей... или эта самая ночь. Даарио, так и не открыв глаз, ухмыльнулся в позолоченные усы. Королева молода, думал он, намного младше его, но какие трюки она выделывала в постели, какие позы принимала; она воистину знала, что нужно делать. Капитан, как он любил говорить другим, имел множество женщин. «Сотни?» — спрашивали его. «Тысячи», — отвечал он, почти не лукавя. Но не встречал прежде такой искусной в деле любви. Он знал о её прошлом, знал о том, что её брат выдал сестру за табунщика; неужели именно там, в степях, она обучалась, ложась под варвара? Впрочем, решил он, разминая затёкшие длинные ноги, это не столь важно, важен результат: он получил своё удовольствие и хаотичные царапины на спине — как его символ. Уже когда Дейенерис окликнула его, прихватившего очередной фрукт, и принялась допрашивать, он знал, что получит его той же ночью. Капитан всё чаще перехватывал в последнее время её заинтересованные, несколько томные взгляды. Нагой, он наконец-таки открыл глаза и откинул шелковые скользкие покрывала. Оглянулся на королеву — она неизменно и абсолютно бесшумно спала, повернувшись к нему изящным лицом, тоже обнажённая; он видел одну её грудь с красным соском. Не без усмешки вспомнил, как сжимал её, как ласкал языком, почти кусая, как она сама просила, молила, требовала этого. Капитан, верный своей королеве, повиновался. Зашнуровывая бриджи, он почувствовал на спине взгляд лиловых глаз, только им и свойственный. — Разве я разрешала уходить? — как-то скучающе проговорила королева и села на постели, подтягивая покрывала к плечам. После сна голос был чуть хриплый. — Я не собирался уходить, ваше величество. Мне неловко без одежды, — улыбаясь, ответил капитан. Дейенерис засмеялась. — Передо мной? — Перед теми, кто может зайти. — Не зайдут. Я приказала никого не впускать. — Что ж, я могу снять их снова, — улыбка его стала шире. — Не утруждайте себя, Даарио, и не наглейте, — сказал она строго, но улыбку вернула. Несколько неуклюже поднялась с ложа, закутавшись в покрывала, — словно бы стоял холод. Дейенерис прошла к небольшому столику в углу покоев и, придерживая ткань на груди, налила себе вина. Только себе. Солнце поднималось всё выше и отражалось в фиалковых глазах, что светились чуть ли не сильнее. Даарио накинул рубаху и наигранно возмутился: — Вы не предложите выпить мне с вами, моя королева? — Вы не заслужили, капитан. — Говорила она серьёзно: теперь смеялись глаза, заполучив солнечный свет. Отпила и, видимо, насладилась вкусом. — Я отправила вас туда, где прежде был лишь один, и все равно пришлось делать всё самой. Вы разочаровываете. — Но тогда вы по-другому говорили. — Даарио медленно подходил к ней, будто хищник к добыче. — Я притворялась, — небрежно бросила Дейенерис и быстро отошла к балкону. Капитан остановился, разглядывая её хрупкую обнажённую спину, — покрывало спало. Пока Дейенерис любовалась пейзажами Востока, он прикрепил к бёдрам свой аракх и стилет. Как обычно, любовно провёл пальцами по рукоятям — нагим женщинам. Королева молчала, время от времени делая глоток: ждала чего-то? — Что же, приму к сведению, — наконец подал голос Даарио, уже полностью одетый. Дейенерис чуть-чуть повернула голову. — Я могу уйти, моя королева? — Нет. — Теперь она стояла лицом к капитану, но ореол света, обрамлявший её изящный силуэт, мешал разглядеть её черты. Небрежно держа пустой кубок, в некой надменной позе, Дейенерис казалась Даарио воплощением давно забытой богини. Дейенерис села на постель, положив кубок рядом, поправила своеобразное одеяние. — Садитесь и приготовьтесь слушать. — И через секунду добавила: — Только не рядом со мной. На кресло в углу. Капитан недоуменно взглянул на королеву, гадая, в какую игру она играет. Несомненно, ситуация забавляла её; забавляла её и возможность помыкать им. Что ж, не спорить же с нею: Даарио занял чересчур глубокое плетёное кресло, стараясь удобно расположиться. Не получалось. Недовольный, он сложил руки на груди и в который раз встретился взглядами с Дейенерис Таргариен. Она явно желала восполнить печалящую пустоту кубка, но ленилась подняться. Утренняя слабость не жалеет никого. — Хочу посоветоваться с вами без посторонних, — начала она. — Меня терзают сомнения. На Железном Троне действительно ребёнок, войска Короны ослаблены после Войны, сотрясшей весь Вестерос, у меня есть корабли — хоть и полученные без приказаний, — есть Безупречные, есть два рыцаря и мои дети, драконы... ещё недостаточно окрепшие для поля битвы. — И Вороны-Буревестники под моим... — Молчи, пока твоя королева говорит, — оборвала его Дейенерис. — И я могла бы попытаться, могла бы пойти на Королевскую Гавань. Иллирио из Пентоса должен меня поддержать, как и его старый друг в столице, о котором сам магистр как-то упоминал. — Она сделала довольно долгую паузу, Даарио молча ждал, пальцами одной руки расчёсывая бороду, а другой — лаская бронзовую женщину аракха. — И с другой стороны: мой город в огне. Не успела я оставить Юнкай, как тамошние добрые господа восстановили рабство и готовы пойти на меня войной. — Эмоции всё яснее сквозили в её голосе, фиолетовое пламя плясало. — Если я, с драконами, флотом и войском, пойду на Запад, нас заметят все, начиная Вольными городами, кроме, наверное, Браавоса, и заканчивая Драконьим Камнем, местом, где я родилась. Я могу пойти на Юнкай и потерять время, за которое, возможно, псы Узурпатора соберутся с силами и Гарпия уничтожит мою власть над этим городом. Я могу остаться в Миэрине и искать Гарпию — того или ту, кто стоит за убийствами моих подданных, — и Юнкай найдёт союзников в других рабовладельческих городах. Могу попытаться вернуть родину и там потерять всё или погибнуть ещё на пути, стараясь скрыться от любопытных глаз в Дымном море... И я спрашиваю тебя, капитан мой Даарио Нахарис, что бы ты сделал на моём месте? Даарио улыбнулся, обнажая сверкающий золотой зуб, и откинулся в кресле назад. Оно вроде как стало удобнее. — Моя королева, я недостоин даже представлять себя на вашем месте, пусть по вашей воле. Я не устану говорить вам: отошлите меня куда угодно — в Юнкай, в Королевскую Гавань, в Асшай, — и тамошний люд будет молиться вам как богине, а врагов исказит предсмертная гримаса. — У меня складывается впечатление, что ты лишь желаешь избавиться от меня, и когда будешь далеко — предашь меня, как предал двух других капитанов Ворон, — проговорила Дейенерис, отчеканивая каждое слово, но Даарио слышал нотку юмора в её грубых, казалось, словах. — Никогда, — промурлыкал капитан и наклонился вперёд. — Я уверен, предавшего вас тотчас поразит молния, а я ещё настроен пожить. Дейенерис Таргариен внезапно захохотала, откинув голову, и серебро её волос тронули уже яркие и жаркие лучи солнца. Любой скульптор, сидящий на месте Даарио, немедля принялся бы высекать её, с белым пламенем вокруг лица и фиалковым в глазах, полуобнажённую, повеселевшую из-за вина и довольную ответом подданного, всё же, несмотря на недавние слова, довольную тем, что они делали ночью, задыхаясь от жара собственных тел и тем не менее распаляя его. Когда смех оставил её, Дейенерис сказала: — Я теперь поняла, что никогда не дождусь от тебя нормального ответа ни на один вопрос. Уверена, ответь ты, например, так про захват кораблей Узурпатору, твоя голова с синей бородой уже веселила бы чернь на пике Красного Замка. Иди прочь, Даарио, и на следующем совете веди себя, как всегда. Даарио, не говоря ни слова и более не глядя ей в глаза, встал, отвесил поклон и вышел за дверь. Капитан верил, что королева ждала, как он обернётся и что-то скажет ей, но он даже не попрощался, получая истинное удовольствие от некой войны между ними. Войны, где вряд ли будет проигравший. Он знал, что его королева сделает следующим — выпьет больше вина. Миэрин казался ещё спящим, несмотря на вставшее солнце и абсолютно безоблачное небо. Где-то за Пирамидой издавал звуки упрямый мул, слуги набирали в колодцах воду для своих господ и госпож. Иногда дул ветер, но он был настолько слаб и тих, что проходил незамеченным — но не для капитана. Он наслаждался каждым дуновением, он вообще считал себя чем-то похожим на ветер и потому часто скучал в обыкновенно безветренном Миэрине, где приходилось подниматься на самый верх пирамид, чтобы вдохнуть не спёртого воздуха. Теперь хоть ночи скрасились, думал он и ухмылялся всему городу сразу. Ночи — капитан почему-то знал, что не в последний раз королеве понадобилась компания в поздний час. Он стоял у пирамиды: там, где его нельзя было заметить с несуразного балкона королевы, и там, где нельзя было не пройти, чтобы попасть внутрь. И кое-кого ожидал. Кое-кто появился (он всегда проходил здесь именно в этот час) и сразу заметил капитана. В простой льняной тунике и при мече, Джорах Мормонт остановился рядом с Даарио, в скуке облокотившимся на колонну. Голубой платок, повязанный вокруг шеи рыцаря-изгнанника, смотрелся нелепо. Увидев капитана, рыцарь напрягся и насторожился, словно бы Даарио стоял на одной ноге и жонглировал отрубленными головами. Капитан доброжелательно улыбнулся: — Направляешься к королеве? Она сейчас определённо в хорошем настроении. Но не заходи сразу: она может быть нага или в слегка-а-а подвыпившем состоянии. Лицо Мормонта перекосило. Он, не оглядываясь по сторонам, прыгнул к капитану, схватил его за грудки и ударил спиной о стену. Нахарис засмеялся — такой реакции он и ждал. Он понимал, что сир не посмеет его тронуть — совсем недалеко Безупречные или любой другой, способный донести королеве, — но вытащил стилет из ножен. Наполовину. Для успокоения гордости. — Тихо, тихо, медвежонок, мы не хотим проливать кровь друг друга, пока враги королевы окружают её. Мы должны держаться вместе. А если не хочешь, то придётся мне сейчас подрезать кое-кому сухожилия. По лицу рыцаря ходили желваки, но он отпустил капитана. Отошёл в сторону и обтёр руки о тунику, будто бы испачкался. Чистоплюй, решил капитан. — Не знаю, что ты наговорил ей, — хрипло начал Мормонт, — но она неглупа, поверь. И очень скоро поймёт, что ты за человек. А при необходимости — сам открою ей глаза. — Это угроза? — вскинул бровь капитан. — Как низко и вульгарно. Даже для тебя. Если бы взгляды могли воспламенять, от капитана не осталось бы и горстки пепла. Джорах Мормонт прошествовал мимо, к большому входу. Даарио хмыкнул и отправился по широкой дороге к себе в покои, расположенные в пирамиде поменьше, любезно предоставленные королевой. Он, как путешественник и воин, желал спать и есть в шатре под открытым небом, пускай и в густонаселённом городе; но Дейенерис настояла на своём. Впрочем, не впервой. Он шагал по камню, медленно позволяя самым тайным мыслям овладевать разумом. Солнце усиливало свою мощь, поднималось выше и выше (неужели так много времени прошло?). Скоро оно будет в зените, скоро оно заставит жаркой плетью бедняков обливаться семью потами, выполняя приказы господ и госпож. Признаться, Даарио не совсем понимал, чем слуга отличается от раба. «Наверное, первого кормят и поят, — заключил как-то он, — но ведь предназначение их едино». Его Вороны-Буревестники, отряд из пятисот мужей, располагались неподалёку. Все они как один доверяли Даарио и поддержали его, когда ныне единственный капитан отряда принёс Дейенерис Таргариен в мешке головы двух других. Они были готовы идти за ним на край света — но и были готовы побежать за звонкой монетой. Такая двойственность наёмников (а значит, и самого себя, хотя он не любил этого слова) забавляла Даарио. Поприветствовав стражу лёгким кивком, он прошёл внутрь, в сумерки и прохладу. В странной полутени все предметы: столики, скамьи, вазоны — казались искажёнными и мрачными. Такая атмосфера была капитану по нраву. Он поднялся по крутой лестнице на самый верхний уровень. Напротив его покоев находилась опочивальня сира Барристана Селми — дверь была чуть приоткрыта. Селми тоже, бывало, действовал Даарио на нервы, но было в его суровом старом лице что-то, не позволяющее не проявить к его обладателю уважения. Барристан был стар, да, но хватки не потерял. Ум сира был остёр, как и его меч. Даарио Нахарис вошёл в свою комнату и запер за собой массивную дверь. Сюда не заходили даже слуги: воду для ванн, например, они доносили лишь до входа в пирамиду, чтобы отдать её капитану. Здесь было его личное, никем не тронутое пространство. И только здесь он смел полностью предаваться размышлениям, не предназначенным для чужих ушей или мозгов. Он, не сняв сапог, лёг на перину. Он думал о приказах юнкайских добрых господ: не позволить шлюхе из-за Моря покинуть Залив. Прикинуться лояльным ей, если понадобится. Но пока не убивать. Он думал, как бы задержать её в городе без крайних мер. Но, если придётся к ним прибегнуть, он не станет думать о потерях. Он даже не боялся драконьего пламени: то, что томилось внутри него, казалось ему сильнее. Несмотря на то что в покоях было светло, тьма окутывала капитана.