Иногда мне кажется, что отражение куда реальнее, чем то, что отражается. (c)
Мы с тобой такие разные, Мое Отражение. Посмотри на меня, разве ты не видишь этот холодный взгляд, зеленый, как изумруд – камень, который не способно согреть даже тепло чьих-то рук, чьего-то сердца. Твой взгляд тоже зеленый, но он сравним с бескрайними лесами, что стеной стоят за городом – чистый, свежий взгляд, в котором пляшут солнечные зайчики, отражаясь от донышка души, прыгая по ресницам, скользя по чуть смуглой коже на алые тонкие губы, изогнутые в легкой полуулыбке. Солнце любит твои губы, оно целует тебя так незаметно, легко, отчего ты морщишь прямой, чуть курносый нос, усыпанный еле заметными веснушками, а потом заливаешься звонким смехом, подобным журчанию горного ручья – звонкое, переливистое терце, которое электричеством проходит по барабанным перепонкам. Мое Отражение, разве можно быть таким не похожим на меня? Тот же шоколад волос на солнце становится подобным шелку, переливаясь золотистым перламутром, прокатываясь волной искорок по мягким прядям, пахнущим зеленым яблоком и морской волной. Ветер всегда треплет тебе челку, на которой красуется тоненькая мелированная прядь. Так и хочется подойти к тебе, намотать ее на палец и резко дернуть на себя, а потом уничтожить, отрезать, перекрасить. Зачем она тебе? Словно бельмо в глазу – ненужная граница и без того абсолютно разных миров. Если бы не она, нас можно было бы и перепутать. Мне бы хотелось, чтобы нас путали. Я бы притворился тобой. Спрятал холодный взгляд за длинной челкой, списал чуть хрипловатый голос на простуду, постарался бы научиться улыбаться. Я бы побывал в твоем мире, в Зазеркалье, забрался бы в твои секреты, узнал бы твои тайны. Я бы слушал твоих друзей, ходил на твои занятия, гулял по тому парку, через который ты, наверное, проходишь каждый день, я бы рылся в ящиках твоей комнаты, упиваясь ароматом твоей туалетной воды – немного табака, нотка чернослива, холодный запах дождя. Я бы сходил с ума по-своему, тихо, медленно, с привкусом твоей жизни. Мог бы ненавидеть каждую частичку твоего мира так же сильно, как ненавижу тебя. Ты необходим мне. Что я буду делать без своей ненависти к тебе, Мое Отражение? Я даже не знаю твоего имени. Я могу называть тебя своей персональной шизофренией, навязчивой идеей, раком головного мозга. Эй, парень, обернись, обернись в этом гребанном метро, в котором ты ездишь ежедневно. Я никогда не хотел найти тебя, да и тебе, по-моему, плевать. Тогда зачем ты появляешься яркой вспышкой каждый день, бередя пламя ненависти во мне, которое сам же и разжег? Ты не замечаешь меня, ожидая свой поезд на перроне в толпе, слишком пестрой, слишком разно-одинаковой, чтобы заметить меня – парня в вагоне другого поезда, останавливающегося напротив твоего на каких-то тридцать секунд, чтобы впустить в себя толпу. Каждый день в семь часов тридцать три минуты мой поезд останавливается на станции Святого Иосифа. Каждый день ты стоишь там и ждешь свой поезд, который прибывает ровно через две минуты после моего. Так было уже четыреста девяносто семь раз. Совсем немного по сравнению с тем, сколько раз я думал о тебе за эти месяцы. Я не хотел найти тебя, но ты сам материализовался злой шуткой в один солнечный день, сужая всю Вселенную до одного единственного человека. Я увидел тебя, сердце пропустило удар, еще один, легкие и желудок свело, в глазах зарябило, стало душно, мало места во всем мире – у меня появилось собственное Отражение, совсем другое, совсем идентичное. Ты – сплошной ходячий диссонанс, сухой и удушающий все мои жизненные принципы. Я хочу коснуться тебя. Я не хочу тебя видеть. Твою мать, уйди, исчезни, сдохни, растворись, обернись, обрати на меня внимание, коснись, забери, заговори… Голова пухнет. Тебя так много, меня так мало, ты так необходим, а я так ненавижу тебя. Я всегда терпеть не мог эти счастливые парочки «мы_такие_идентичные_болваны», будто бы тебя половинят, и ты перестаешь быть личностью. Злая шутка какого-то горе-юмориста, типа Бога или Дьявола – кто б их разобрал. Я был один, единственный, «одиночка», как говорили родители, а тут появился ты. Ауч, давит, как ошейник. Пару раз я даже хотел выскочить из вагона, подойти к тебе и сказать: «Я тебя ненавижу», а потом добавить: «И меня зовут Филипп», но железная коробка поезда запечатывала меня внутри, прижимая к месту толпой раздраженных и сонных людей – я всегда находил причину остаться на месте. Скажешь, что я трус? Наверное, так и есть. Я не раз ловил себя на мысли, что больше не могу без тебя. Я дышу ненавистью к тебе. Мне так хочется ненавидеть тебя всю жизнь. Иметь возможность подкреплять эту ненависть прикосновениями, хочется целовать твои губы так же, как это делает солнце, слушать твой голос, который я слышал лишь однажды, когда ты весело говорил с кем-то по телефону. Хочу ненавидеть тебя сильнее. Хочу быть ближе, хочу узнать, как ты пахнешь. Может быть, я угадал с ароматом?.. От мыслей меня отвлек толчок. Часы на телефоне показывали 7:33. Поезд остановился на станции Святого Иосифа. Я поднял голову на окно напротив, чтобы взглянуть на противоположный перрон, ожидая увидеть такую привычную картину – паренька среднего роста, такого же, как и у меня, облаченного в темно-синие джинсы и бирюзовую рубашку навыпуск с коротким рукавом, с белыми, торчащими из приоткрытой сумки через плечо наушниками от телефона, но вместо этого у меня в глазах замельтешила толпа: тебя там не было. Ты не пришел. Череда из нескольких сотен частичек моей ненависти резко оборвалась. Какого черта? Кто позволил? Ладони резко похолодели и вспотели. Эмоции, как ураган, завладели мной. Я встал с места и вылетел из вагона, попутно извинившись перед каким-то мужчиной, которого успел задеть плечом на выходе. Остановившись посреди зала, я стал оглядываться, тяжело дыша, словно несколько часов разгружал вагоны. Ненавижу тебя, ты заставил меня волноваться. Волноваться о тебе, Отражение. Где ты бродишь? Решил прогулять пары или заболел? А, может быть, тебя сбила машина или ты переехал? Нет, ты не можешь менять ПМЖ ежегодно, вряд ли. В отчаянье я взбежал вверх по ступенькам эскалатора, не слушая недовольные возгласы толпы, ничего, переживут. Выбежав на улицу, я зажмурился от яркого солнца, прикрыв глаза ладонью, а в голове бешено вращались шестеренки – где тебя искать? Ты же мое Отражение, тебе положено жить в зеркале, на фотографиях, но никак не в этом городе, где сотни тысяч жителей. Тебе нельзя так улыбаться, нельзя быть таким другим, таким похожим на меня. Черт, я опять запутался. Не убрав руку от глаз, я шагнул вперед, не разбирая дороги. В эту же секунду на мою ногу упало что-то тяжелое – книга, и по размерам это, как минимум, Большая Энциклопедия Школьника, чтоб ее. Обладатель этой убийцы в переплете влетел в меня сразу после типографского монстра, от чего моя несчастная тушка впечаталась в колонну, поддерживающую козырек крыши над выходом из метро. - Смотри, куда прешь, дубина, - зло прошипел я, убирая ладонь от глаз, и тут же пожалел, что это сделал: передо мной стояло Мое Отражение, улыбаясь как бравый Чешир. Кажется, он даже не удивился тому, что произошло – просто стоял и лыбился, а моя ненависть торжественно пустилась в пляс. В ноздри ударил аромат его парфюма – я угадал: табак, чернослив и дождь, а еще яблоко и морская волна. Ненавижу тебя за то, что ты такой предсказуемый. - Ты в порядке? – тем временем поинтересовалось Отражение, подняв с раскаленного майским солнцем асфальта свою книгу. Ха, это не энциклопедия школьника, это какой-то технический справочник. Видимо, я так глупо на него смотрел и моргал, что Отражение рассмеялось и помахало передо мной ладонью. - Фил, ты головой часом не стукнулся? - Ты откуда мое имя знаешь? – голос с хрипотцой из-за сигарет прозвучал так подозрительно, что я почувствовал себя параноиком. Хотя, разве я не есть параноик, который пытается поймать самого себя? - Кхм, ну как сказать… - Отражение замялось, сунув руки в карманы своих джинсов. - Я постоянно видел тебя в метро. Ты сидел в вагоне и пялился на меня, как на Призрака Оперы, а потом отводил взгляд. На самом деле, я и не хотел с тобой знакомиться, просто вечером зачем-то влез на Фейсбук, ввел твою, то есть, свою дату рождения, город. Ну, а дальше дело техники, - он рассмеялся и пожал плечами. Какой же ты простой. Как три копейки. Это и все? Так просто? Без изощрений и терзаний? Без ненависти? Влез в социальные сети, нашел мою страницу, полюбовался и забыл? Ты дебил? - Ты дебил? – повторил я свой вопрос уже вслух, распрямив плечи и хаотично шаря по карманам в поисках сигарет. Нервы сдают. Я тебя удушу, гаденыш. - Я Даррелл. Хотя, тоже на «д»… - Отражение рассмеялось, наблюдая за тем, как я нервно закуриваю, делая глубокую затяжку. – Ты бы не курил, у меня аллергия на дым. - Заткнись, дебил Даррелл, - бросил я, нарочито выпуская дым ему в лицо. И откуда во мне вдруг взялось столько злости? Знаешь, а ты уже начал выводить меня из равновесия. Еще пара минут, и я придушу тебя прямо здесь. Я могу тебя ненавидеть, ненавидеть так близко. Я уже ненавижу твой запах, от которого теперь не откажусь никогда. Ненавижу твой озорной блеск в глазах, бесенят, пляшущих в них. Ненавижу твое очаровательное имя. - Филипп, ты долго планируешь тут стоять? – проигнорировал мою угрозу Даррелл. - Да, - моментально ответил я, делая еще одну затяжку. - Кофе пьешь? - Да, - как попугай повторил я. - Ты на все будешь так отвечать? - Да, - караул, меня заело! - Я тебя поцелую. - Да… То есть, ч… – я не успел договорить, потому что наглое Отражение резко притянуло меня к себе за ворот футболки и накрыло мои сухие, пропахшие табаком, губы своими, абсолютно такими же, но совершенно другими губами – мягкими, пахнущими карамелью, которая плетется вереницей ароматов сахара и ириса в июльский полдень, как тянучка, заставляя лениво поддаваться, потому что сил на сопротивление не остается. У тебя вкусные губы, Мое Отражение. Настолько вкусные, что даже ненависть сдалась, уступая место чему-то другому. Необходимости, колоссальной необходимости глотать твое дыхание. Сигарета выпала из моих пальцев, и я властно притянул тебя к себе за талию, обняв одной рукой. Кажется, я схожу с ума, потому что мои глаза застелила молочно-белая пелена. Я по-прежнему хочу тебя удушить, уничтожить, отпинать, изжить со свету, не отпускать, никогда и никуда. Ты отрываешься от моих губ, и я запускаю руку тебе в волосы, притягивая обратно, но ты смеешься и упираешься ладонями мне в грудь, останавливая – силы немного, я бы мог и не обратить внимания, но почему-то отпускаю тебя. - Это похоже на сумасшествие, - изрекает мое Отражение. - Спасибо, кэп, - бурчу я, опуская взгляд на потухшую сигарету у себя под ногами. - Знаешь, а я тебя терпеть не могу, - настолько радостно, что меня передергивает. Поднимаю глаза на Даррелла, собираясь ответить что-то колкое, но меня поглощает теплая зелень его зачарованных глаз. - Я тебя тоже. Убил бы, честное слово, - откровенно признаюсь, а кто ж осудит? Я никогда не хотел встретиться с тобой, не хотел быть лишь половиной чего-то, кого-то, с кем мы совершенно чужие. Я всегда считал, что эти парочки настолько идеальны, что от этого начинает тошнить. Хочется насильно растащить их по разным углам и долго вдалбливать, что они – разные личности, а не одно целое. Знаешь, Мое Отражение, я никогда не хотел считать себя частью чего-то, я всегда стремился к самостоятельности – даже с родителями, даже в свои семнадцать я хотел быть взрослым, мужчиной, другим, отдельным от всех остальных. Зачем ты явился в мою жизнь? Ты – целый, не моя половина. Мое Отражение, почему ты такой, совершенно не похожий на меня? Но при этом такой абсолютно одинаковый? Я ведь тебя ненавижу. Тогда зачем беру за руку и веду обратно в метро, сажусь на поезд, который едет до моего дома? Без единого слова, просто переплетая наши пальцы. Ты – мое разочарование, личное. Я думал, ты будешь половинкой меня, но это не так. Ты отличаешься от всех тех, кого я знал ранее, как черное не похоже на белое. Тебе вовсе не нужен кто-то еще, как и мне. Ты не нуждаешься во мне, в своем «близнеце», как все остальные нуждаются в своих. Ты такой один. А нет, ведь есть еще я. Мы – двое совершенно разных людей, которые терпеть не могут друг друга, но, тем не менее, я сейчас открываю перед тобой дверь в пустой дом, пропуская вперед. Наблюдаю, как ты разуваешься в прихожей, а затем проходишь в гостиную, осматривая ее. Ты что-то говоришь, но я не слушаю, презренно фыркая, когда улавливаю замечание по поводу того, что я на всех фото как смерть – в черном. Плевать. Мне так привычнее. Заворачиваю на кухню, попутно закуривая. Я слишком много курю сегодня. Нервы. А все ты виноват, Мое Отражение. - Хочешь, я сварю кофе? – добродушно интересуешься ты, вырисовываясь в дверном проеме, в то время как я стою около стола, облокотившись на него одной рукой и стряхивая сизый пепел в стеклянную отцовскую пепельницу – убьет же потом. - Турка на верхней полке навесного ящичка. Кофе в красной банке. Вон, видишь? – я киваю на вереницу банок около плиты. Даррелл лишь кивает и подходит ближе к столешнице, дабы приготовить кофе. - Я больше не хочу тебя видеть. Никогда, - без колебания сообщаю я, выпуская колечко дыма в сторону Отражения. - Прекрати ездить на метро, - усмехается. Наглец. - Разбежался, - хмыкаю. Смеется. Идиот. Так бы и подошел сзади, взял за шею и надавил до синяков, чтобы заткнулся и прекратил ржать надо мной. Тушу сигарету в пепельнице и облокачиваюсь на стол обеими руками, чуть надавливая, чтобы приподняться и сесть на холодное коричневое дерево. Даррелл ставит турку с кофе на слабый огонь и медленно поворачивается ко мне. - В таком случае, на метро перестану ездить я, - с легкостью вечернего бриза сообщает мне Отражение, после чего искренне улыбается. - Как великодушно, - саркастично усмехаюсь я, чуть приподнимая бровь. Он молчит, я – тоже. Кофе в турке начинает закипать, но никто из нас не двигается. Ты похож на кота, Мое Отражение. Такой же наглый, лениво-довольный, такой же обаятельный – хочется выкинуть на улицу, но рука никак не поднимется. Как же так, хоть уже сыт по горло его выходками, а животинку жалко. Вот так же и с тобой. Я начинаю ненавидеть то, что я могу тебя ненавидеть. Кажется, это первый признак шизофрении. Мое Отражение, зачем ты подходишь так близко? Там же кофе, он кипит, надо выключить. Не обращаешь внимания – второстепенно, согласен. Зачем ты вновь накрываешь мои губы своими, приоткрывая их, скользя языком внутрь, даже не обращая внимания на то, что я до крови прикусываю его. Во рту чувствуется карамельно-металлический привкус твоей крови, от чего мои глаза предательски закрываются. А ты вкусный. Будь я вампиром, так бы и набросился… Не важно. Твой язык уже гуляет по моему небу, нарочито медленно скользя по нему, задевая чувствительные изгибы. Оказывается, у тебя пирсинг. Приятно. Дьявольски. Впиваюсь пальцами в твою рубашку, до боли в костяшках, а ты уже исследуешь мои десны, надавливаешь на щеки. Слишком длинный поцелуй, я сейчас задохнусь. Твой аромат заполняет легкие, крышу срывает. Save my soul. Наконец разрываешь поцелуй, а я всхлипываю от слишком глубокого вздоха. Твои губы бабочками скользят по моей шее, ловя крохотные мурашки, которые забираются под футболку и бегают по спине, как будто окатили ледяной водой. Прикусываешь артерию. Кажется, я начал падать в обморок. Кусаешь за мочку, до боли, до крови. Вздрагиваю, резко распахивая глаза. Мое Отражение, это глюк моей шизофрении, или ты возбужден? Медленно слизываешь капельки выступившей крови, причмокивая, пошло, нагло, мерзко, сладко. Не церемонюсь – рву твою рубашку, стаскивая быстро и резко, царапая ногтями твои плечи. Откидываю ткань в сторону, а ты валишь меня на стол, заставляя закинуть ноги тебе на бедра. Тянешься к губам, чтобы поцеловать, но я хватаю тебя за подбородок пальцами до синяков. - Кто сказал, что я буду снизу?! – сжимаю сильнее, на что ты хрипловато смеешься. Слишком возбужден. - Вообще-то, я, - голос такой, что я уверен, спорить бесполезно, но это же я. - Слезай с меня, или будешь коротать вечер рука об руку… - закрываешь мой рот ладонью, надавливая сильно, резко, больно, заставляя откинуться затылком на холодную столешницу. А ты такой же сильный, как и я. Неожиданный сюрприз, а кажешься таким хрупким. Не убирая ладони с моих губ, другой рукой стягиваешь с меня черные джинсы, а вместе с ними – белье. Я не остаюсь в долгу и до крови прокусываю тебе ладонь. - Лапы убрал! – приказной тон, мой любимый. Ты не слушаешь, хватая меня за шею и прижимая к столу. Опускаешься ниже, касаясь губами моей возбужденной плоти. Я вздрагиваю, закидывая голову назад. Медленно проводишь языком, слизывая капельки выступившей смазки. Как кстати твой пирсинг. Где-то внизу живота затягивается долбанный канат, который связывает меня по рукам и ногам. Плевать, что ты посягаешь на ведущую позицию, я просто ненавижу тебя до того, что всепоглощающе хочу. - Пошел ты, это не значит, что я позволю тебе быть сверху! – все равно сопротивляюсь, но затыкаюсь, когда ты прикусываешь головку, от чего с моих губ срывается предательский стон. Впиваюсь ногтями в твои плечи, чуть выгибаясь в пояснице, а ты уже приступаешь к этому умопомрачительному ритуалу: медленно опускаешься вниз, задевая чувствительную плоть языком с металлическим шариком пирсинга. Дрожь пробегает по спине под футболкой, барабаня трель по моим нервным окончания. Проходишься губами вверх, заставляя жмуриться, словно солнце слепит глаза. Снова вниз. Где-то чуть ниже диафрагмы становится горячо. Вверх. Все вокруг окрашивается какими-то разноцветными точками, от которых в глазах рябит. Вниз, снова вверх. В моей голове – ультрамариновая синева, от которой начинает подташнивать. Странная реакция. Из горла рвется хриплый стон. Хочу курить и дать тебе коленом в живот. Тварь. Ненавижу. Только не прекращай это делать со мной. - Ну все, довольно, - Отражение резко отстраняется, словно сталкивая меня со скалы в обрыв, на дне которого красуются острые скалы. - Даррелл, ты охренел?! – резко сажусь, от чего в паху дико колет. Еще больше хочу курить и пырнуть ножом эту мразь. - Если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам – народная мудрость, - смеется, а у самого в глазах огонь Преисподней плещется. Усмехаюсь и протягиваю руку, хватая Даррелл за пояс джинсов. Срываю его к чертовой бабушке, запуская руку в предварительное расстегнутую мной ширинку. Мое Отражение, ты ничем не лучше меня, но мне нравится твое возбуждение. Это еще одна причина ненавидеть тебя. Ненавидеть тебя за то, что я тебя ненавижу. Странный водоворот мыслей, растекающийся лужицей в топазно-аквамариновой вспышке сознания. Я обхватываю ладонью твой возбужденный орган, медленно скользя по нему тонкими длинными пальцами. Ты стонешь, так сладко и приторно-экстазно, что меня передергивает. Не смей так стонать, мне не нравится. Резко тебя отпускаю. Ты смотришь на меня с недовольством, после чего хватаешь за волосы и валишь на пол кухни. Я больно ударяюсь коленями о кафель, а ремень джинсов лязгает по обнаженным ногам. Ты опускаешься рядом на колени, обхватывая меня за талию рукой, и ставишь на четвереньки, заставляя упереться ладонями в пол. Чувствую себя дрянно и противно. Мое Отражение, наваждение, сумасшествие, Даррелл, ненавижу! Проводишь пальцами между моими ягодицами, заставляя сглотнуть. Урод, только посмей поиметь меня так просто. Никогда не прощу. Кажется, ты умеешь читать мысли, потому что тянешься к столешнице и берешь оттуда баночку оливкового масла. Гадко. - Даже не думай! – я пытаюсь подняться, но ты хватаешь меня одной рукой за шею, прижимая к холодному полу лицом, заставляя инстинктивно повернуть голову вбок. Я чувствую, как масло золотистой струйкой стекает по моей пояснице ниже, на ягодицы, в ложбинку, затекая вовнутрь, а ты обмакиваешь в него пальцы, вводя сразу два в меня. Шиплю от боли. - Тише, Фил, потерпи, - в твоем голосе слышится улыбка. Зачем? Ты медленно двигаешься во мне пальцами, разводя их в стороны, массируя чувствительные стенки, растягивая и разминая, подготавливая с какой-то особой, заботливой тщательностью, от чего моя кровь колется эритроцитами изнутри, как маленькими гвоздиками. Становится холодно. Наверное, поэтому я начал дрожать. Стой, ты тоже дрожишь. Усмехаюсь, а ты выводишь из меня пальцы с противным хлюпающим звуком. Меня воротит от этого, но я не успеваю и слова сказать, как чувствую тебя кожей, ты так близко, ты… Одно резкое движение, на моих глазах наворачиваются слезы, а сквозь зубы выскальзывает подцензурное выражение. Сжимаю руки в кулаки, жмурясь от боли, как девственница. А вроде мужик же. Я уверен, твои зеленые глаза сейчас прикрыты от удовольствия. Я ведь чувствую, как ты себя с трудом сдерживаешь. Когда это нас успели связать канатами, по которыми мы можем обмениваться чувствами? Мыслями? Ты вдруг начинаешь двигаться, почти не дав мне привыкнуть к ощущению заполненности внутри. Тварь. Мне ведь еще больно, но ты как-то не обращаешь внимания. Мое Отражение, неужели, ты садист? Секунды превращаются в часы. Слишком долго длится одно движение, то ли от боли, которое оно приносит, то ли от томительного ожидания вспышки, которая проходит взрывом по центру удовольствия в мозгу. Сам не замечаю, как начинаю двигаться тебе навстречу. Мое Отражение, может быть, я мазохист? Снова задыхаюсь. Появляется шальная мысль, а не кошка ли я? За сегодняшний день я должен был столько раз задохнуться и умереть, что восемь лишних жизней мне бы не помешали. Плавные, карамельно-тягучие движения сменяются быстрыми рваными толчками где-то глубоко внутри, задевая что-то удивительно яркое, что слепит и заставляет хрипло стонать. Твои пальцы тонут в шоколаде моих волос, больно потянув их на себя, а губы скользят алыми ленточками по моей спине. Когда ты успел содрать с меня футболку? Жаль, она была моей любимой, а теперь – лишь горстка черной ткани. Хочу выгнуться, но это будет выглядеть пошло. Я должен сохранить хоть немного гордости. Или черт с ней, раз мы друг друга ненавидим? Голова кружится. Так кружится. Мое Отражение, ты чувствуешь? Как на американских горках – я то падаю, то взлетаю куда-то высоко, по тоннелю, далеко-далеко, метров десять над уровнем неба. Там нет ангелов, про Рай соврали. Там есть только ты. Комок моей ненависть рвется, с треском, в клочь, сопряжено с моим протяжным стоном. С твоим тихим рычанием, со струйкой крови, которая стекает по моим ребрам от твоего укуса в порыве страсти. Теперь плечо будет болеть. Я закидываю голову назад, когда ты еще сильнее тянешь меня за волосы. Ты мне их оторвешь сейчас. Я уже бесстыдно выгибаюсь, поддаваясь бедрами к тебе, а твоя ладонь хаотично поглаживает низ моего живота, иногда цепляя результат моего возбуждения. Я больше не могу. Маленькая атомная война внутри меня разрывает все на клочки цветной бумаги, которые перышками оседают на смугловатую кожу, покрытую испариной экстаза, распространяя по телу оскомину болезненно-эйфорической неги. Последние несколько толчков заставляют вскрикнуть, изливаясь прямо на пол, а затем упасть животом на залитый кафель. Ты кончаешь следом, падая сверху, но тут же перекатываешься на спину, устраиваясь рядом. Я закрываю глаза, а ты смотришь в потолок, сверля его теплой зеленью своих глаз. Когда я успел так устать? Не хочу засыпать, но твой идиотский табачный чернослив вводит в дрему. Веки не слушаются. Я непроизвольно зеваю, а ты радостно смеешься, переворачиваясь набок – лицом ко мне. - Фил, да ты совершенно невыносливый, - так по-доброму, так звонко возвещает мое Отражение, что мне хочется улыбнуться, но я лишь фыркаю. - В следующий раз я поимею тебя, а потом буду засчитывать с секундомером, через сколько ты уснешь, - тут же огрызаюсь, по привычке, не более. - Ты дурак, ты в курсе? – улыбается, а в глазах сияет какая-то больная нежность. - Я тебя ненавижу, - как можно больше презрения в голосе. - И я тебя ненавижу, - мимолетное прикосновение горячих губ к кончику моего носа. Я засыпаю.***
Шесть месяцев спустя. Потягиваюсь, разлепляя глаза. Солнечный свет заливает комнату сквозь крохотные щелки между жалюзями. Хочется задернуть гардину, жаль, у меня ее нет. Знаешь, я бы с радостью сейчас притворился тобой, Мое Отражение. Повалялся бы у тебя в комнате с плотными синими занавесками, которые я успел изучить до последнего бледного узора ниток. А еще там пахнет черносливом, табаком и дождем. Синие постельное белье под цвет штор всегда сбито в беспорядке, потому что ты неряха и никогда не заправляешь за собой постель. Меня это бесит, да и вообще, найди хоть что-нибудь, что меня в тебе не бесит. Никогда не получится. Я ведь тебя ненавижу. От мыслей меня отрывает знакомый рингтон мобильного. Тянусь рукой, шаря на тумбочке в поисках родной Nokia. На экране высвечивается знакомое имя. Сбрасываю вызов. Не хочу отвечать, но телефон тут же звонит опять. Не смотря на экран, я опять же сбрасываю, после чего кидаю мобильный на подушку рядом и медленно сажусь на кровати. Хочу курить и кофе. Потягиваюсь и сладко зеваю, слушая шаги в коридоре. - Твою мать. Дверь в комнату открывается, а на пороге возникает мое Отражение, обвязанное полотенцем на бедрах. Точно недавно вылез из душа. - И чего ты так смотришь на меня, будто я теракт устроил? – приподнимаю бровь. - На звонки отвечать надо, - почему-то улыбаешься. Ты можешь хоть изредка быть серьезным? - Зачем, если ты этажом ниже? - А как мне, по-твоему, еще узнать, сколько ложек сахара тебе класть в кофе? - Дебил. Сколько раз тебе еще повторять, я пью кофе БЕЗ сахара? - отвожу взгляд, шаря им по комнате в поисках сигарет. - Болван. Сколько раз тебе еще повторять, чтобы ты не курил в комнате? – Отражение усмехается и поднимает ладонь, в которой красуется моя последняя пачка сигарет. - Я тебя ненавижу, - буквально рычу сквозь сжатые зубы. - И я тебя ненавижу, - смеешься и исчезаешь в коридоре, захлопнув за собой дверь, в которую тут же летит подушка.