Наказаные любовью

Нцаг спрыгнул с коня. — Что там у тебя? — Ваша милость, ваш наниматель передал вам, что ваша цель — два рыцаря храма. У одного из них чёрный меч. Он хочет, чтоб вы убили обоих. Плату получите в тройном размере на островах, когда отдадите меч управителю. — Говоришь, рыцари? Интересно... Никогда ещё не приходилось сталкиваться с храмом. Я понял, передай Куршаниру, что я добуду ему эту железку. — Тише, уважаемый, не стоит произносить имена, — прошептал посланник испуганно. — Нас могут услышать. — Кто? Вокруг на две мили никого нет, можешь не бояться. А теперь пшёл вон, мне надо заняться делом. Нцаг направился к стоянке, что разбили его подчинённые, сотня молодых волков. Он, по праву сильнейшего, возглавлял стаю, здоровенный детина с бородой, заплетённой в две косы — знак высокого рода. Предки наделили его силой. Когда он на арене голыми руками задушил медведя, на память от зверя ему досталась грудь, исполосованная страшными шрамами. Отец подарил ему двуручный топор, выкованный далеко за проклятыми землями. На его лезвиях был изображен ворон — знак его дома. Когда Ишкерия вела захватнические войны, и земли её простирались на многие мили, то многие царства разрушили его славные предки. Сейчас же, после поражения, когда Империя положила конец могуществу Ишкерии, им и оставалось, что разбойничать или искать найм. — Ну что, дармоеды, расселись? У нас новая цель. Кто первым принесёт мне головы святош, получит золотые каблуки. Лагерь загалдел, волки готовились к охоте. Золотой каблук — награда желанная каждому всаднику. Когда-то давно первые всадники, рубясь на конях, не могли удержаться в стремени, и предки сделали каблук, благодаря которому нога в стремени не скользила, и всадник мог рубиться и управлять лошадью более комфортно, не боясь упасть с неё. Позже золотые каблуки были отличительным знаком воинской аристократии Ишкерии. Сотня головорезов двинулась за своей добычей. Миэлин, уставшая от долгого пути, хотела одного: снять доспех, искупаться и отдохнуть, но Колин, как железный, всё шёл вперёд. — Колин, давай сделаем привал, я очень устала, да и поесть не помешало бы. — Хорошо, давай дойдём до скалы, там есть река. Искупаемся и наловим рыбы, а потом двинемся дальше. Миэлин улыбнулась брату: — Пошли скорее, я так голодна, что слопаю даже жабу. — Бр-р-р-р, — Колин засмеялся, — да, видать, ты сильно проголодалась! Место привала Колин выбрал не случайно. Когда он был мальчишкой, он часто здесь охотился и знал эту местность. Подойти к ним можно было только с одной стороны: в скале был грот, к которому вела узкая тропка, по которой даже одному тяжело подниматься — надо было прижиматься к скале, чтобы не упасть. Кто бы на них не напал, а нападение произойдёт, в этом Колин не сомневался — он, выросший на улице без родителей, усвоил, что просто так ничего не происходит, и нападение на город было спланировано с какой-то целью. Пока неясно с какой, но он собирался выяснить, раздумывая над их положением. Он не хотел, чтобы Миэлин знала о его мыслях. Она и так пережила кошмар, так что её шутка насчёт еды обрадовала его. Ужасы побега из города потихоньку меркли перед будничными проблемами. Колин развернулся: — Вот мы и пришли. Давай, поднимайся наверх, там есть пещерка, только аккуратно, не упади, а я пойду, наловлю нам рыбы. Усталость взяла своё. Она просто боялась, что если встанет в полный рост, то точно свалится с этой козьей тропки. Опустившись на четвереньки, Миэлин начала свой подъём. Колин нашел длинную палку, заточил её, как копьё, потом, сняв сапоги, зашёл в воду. Как назло рыбы не было. Он долго так простоял, как вдруг, толстый карп подплывал к нему. «Главное не спугнуть»... — Колин затаил дыхание и приготовился. Удар! Да-а, он его поймал! Пробитый его самодельным копьём карп трепыхался. Сняв свой улов, он нарвал лопуха и собрал сухие ветки. «Теперь надо всё отнести в пещеру». Поднявшись, он увидел, что Миэлин уснула прямо на полу, даже не сняв доспех. Колин снял свой, отложил меч, расшнуровал свою рубашку. Он свернул её валиком и, аккуратно приподняв девушку, подсунул ей под голову. Миэлин улыбнулась во сне и что-то пробормотала. Юноша поймал себя на мысли, что так бы и жил в этой пещере подальше от людей с той, что ему дороже жизни. Костёр разгорелся и, завернув рыбу в лопух, Колин принялся ждать, когда она пропечётся. — Как вкусно пахнет! Что это? — Это наш ужин, правда без вина и приправ, но, надеюсь, тебе понравится, — достав рыбу, он разломал её пополам. — Давай быстрее, Колин, я сейчас, кажется, умру от голода! — и не дожидаясь, Миэлин схватила рыбу и, дуя на пальцы, принялась её есть. — Ум-м-м, как вкусно! Кажется, ничего вкуснее я не ела за всю свою жизнь! Правда соль бы не помешала, но имеем что имеем. Поужинав, девушка скинула доспех и пошла купаться. Колин остался в пещере. Надо было вытереть и наточить меч, но работа как-то не шла. Колин представил, как Миэлин купается. Вот она скинула блузу и распустила шнуровку на штанах, обнажая ноги... От этих мыслей юноша покраснел и почувствовал неловкость. Взяв свой меч, он вздохнул и принялся протирать его. Надо заняться ещё и оружием Миэлин, её доспех был в пятнах крови. Колин тщательно вытер доспехи и бич отверженных. В заточке этот меч не нуждался. Миэлин, посвежевшая и отдохнувшая, вошла в грот. — Колин, зачем, я сама могла почистить доспехи. — Да ладно, мне нетрудно, тем более, что заняться мне нечем. Давай спать, утром нас ждёт дальняя дорога. Девушка легла рядом, и Колин почувствовал её горячее дыхание у себя на щеке. Он отвернулся: близость сестры смущала его, он хотел ласкать её, но обеты, данные храму и боязнь, что она не так его поймёт, отпугивали его. — Командир, наши воины выследили их! Они в пещере, над рекой, там их трудно будет взять. Вверх ведёт узкая тропа, по ней не поднимешься вдвоём, а махать оружием вообще невозможно: свалишься сразу, — лазутчик стоял перед Нцагом и ждал, что он скажет. — Ну этот вопрос решается просто, мой недалёкий друг: нас много, и мы умеем ждать. Есть им нечего, мы просто сядем возле их стоянки. Они или помрут от голода, или спустятся вниз. А теперь показывай дорогу, — Нцаг вскочил. — В седло, по коням! — крикнул он. Колин проснулся от острого чувства опасности. Так и было: слышались голоса людей и перестук копыт. Их нашли друзья или враги. — Миэлин, вставай, одевайся, у нас гости, — сказал он сестре и пополз к краю пещеры посмотреть, кто к ним пожаловал. Это были ишкерцы. Впереди ехал могучий воин с двуручным топором; борода, заплетённая в две косы, и золотые каблуки говорили о том, что это и есть предводитель отряда. — Эй, святоши, выходите и сдавайтесь, — крикнул наёмник, — или умрите от голода! Колин встал во весь рост и спросил: — Кто ты и каким правом ты принуждаешь стражей святости сдаться тебе? — Я Нцаг, предводитель сотни молодых волков. Мои предки попирали престолы многих государств. Герб моего дома ворон. Если вы сдадитесь, я обещаю вам быструю смерть. Выбор за тобой, страж. — Я подумаю над твоими словами, — и Колин, развернувшись, пошёл в пещеру. — Я всё слышала. Что же нам делать? — Прорваться с боем не удастся, а держать осаду мы не сможем, у нас нет еды. А этот ишкерец ясно дал понять, что штурмовать нас никто не будет. Они просто разобьют лагерь здесь и подождут, когда мы обессилим от голода. Миэлин сжала кулаки: — Почему они преследуют нас? Что им нужно? — Боюсь, я не в силах ответить на твой вопрос, но я знаю выход из сложившийся ситуации. — Какой? — Я вызову его на суд предков. Он не сможет отказаться: если он откажется, его авторитет пошатнётся среди воинов. — Но что будет, если он убьет тебя? Я не переживу. Ты оставишь меня одну, Колин? Мы с детства были вместе, я боюсь за тебя... Юноша подошёл к сестре вплотную и погладил её по щеке: — Никогда я не оставлю тебя. Я вернусь даже из-за черты, — и, развернувшись, вышел. — Нцаг, ты хочешь убить нас? — Да, таково желание моего нанимателя. — Ну что ж я знаю, что вы не предаете людей, которые вас наняли. Я хочу суд предков! — Чужак не смеет требовать это право, но тебе я не откажу. Давно хотел сразиться с воином храма. Спускайся, никто не посмеет тронуть тебя и твоего спутника. Миэлин вышла из пещеры. — О, великие предки, да это же баба! — заржали ищкерцы. Нцаг прикрикнул на них. Шум прекратился. — Спускайся, я дал слово, и покончим с этим. Колин с сестрой опустился вниз. Наёмники расчистили площадку для поединка и окружили кольцом. Нцаг слез с лошади и взял свой топор. — Предки, будьте свидетелями нашей битвы. Победивший забирает всё по праву сильнейшего. Да будет так! — он поцеловал свой топор и вошёл на площадку. Колин собрался. От этого боя зависела не только его жизнь. Он не может проиграть. Подняв щит, он выставил меч в направлении ишкерца, и танец смерти начался. Наёмник налетел на юношу, как коршун на беззащитного зайца. Махая своим здоровенным топором, он нанёс удар. Колин отпрыгнул. Ишкерец взревел от злости, что не попал по противнику, и кинулся опять на него. «Главное двигаться и не попасть под удар. Если он попадёт — всё пропало», — подумал Колин и, увернувшись от ещё одного удара, он поднырнул под руки Нцага и полоснул мечом по огромному бицепсу. Брызнула кровь. Наёмник попытался достать стража, но воин храма опять отпрыгнул от грозного соперника. Нцаг закружил вокруг стража. — И-иех, — выдохнул ишкерец, обрушивая на Колина свой топор. Юноша выставил щит, раздался звон. Стража откинуло метра на три, рука онемела, щит валялся неподалеку. Волки взревели, подбадривая своего командира добить воина храма. Нцаг мчался на него, как вепрь. Колин перевернулся на бок, и топор вошел в землю возле его головы на половину лезвия. Нцаг принялся вытягивать своё оружие, чтобы обрушить его на голову юноши. Колин воспользовался моментом и, подкатившись под ноги ишкерцу, завалил его, приставив меч к его горлу. Капли крови выступили на шее у Нцага. — Ты победил. Бери мою жизнь. Ты можешь идти, завет предков никто не нарушит, тебя не тронут... — Мне не нужна твоя жизнь, благородный Нцаг. Твои предки гордятся тобой. Я лишь хочу, чтоб ты больше не преследовал нас, а жизнь я оставляю тебе. Жизнь за жизнь. — Теперь я в долгу перед тобой, воин храма. Нцаг помнит свои долги. Идите, и пусть ваш путь будет свободен, а предки направят вас. Колин убрал меч от шеи ишкерца. Нцаг встал. Вдруг в юношу полетела стрела. Ишкерец развернулся и развалил лучника пополам своим топором. — Как ты,сын шакала, посмел нарушить волю предков! Оставить этого сына шлюхи гнить тут, он недостоин взойти на погребальный костер! — и, развернувшись, Нцаг запрыгнул на свою лошадь. — По коням, волки! — крикнул ишкерец, и они поскакали прочь . Колин тяжело дыша и все ещё не веря, что бой закончился, попытался отломить стрелу. Гримаса боли скривила его молодое лицо. Стрела была пропитана каким-то ядом. Миэлин подбежала к нему. — Не трогай! Я сама, — и Колин опустился на траву. В голове шумело. Сестра обломала стрелу и, раздев Колина, вырезала наконечник. — Нам надо подняться в пещеру. Ты сможешь идти? — Попробую, — Колин пополз на четвереньках наверх. Заползя в пещеру, он потерял сознание. Миэлин натаскала сухих листьев, раздела юношу и положила на эту постель. Он горел. Яд растекался по телу. Миэлин принялась высасывать яд, потом развела костёр и прижгла рану, после спустилась и нарвала конский хвост, бурьян, хорошо известный всем крестьянам. Он помогал при укусе змей. Приложив траву, она взяла голову Колина на колени и, гладя его волосы, она баюкала стража. Слёзы выступили у неё на глазах. За что мир так жесток к ним? Колин увидел свою сестру. Она была абсолютно нага. — Иди ко мне, — позвала она, и вдруг у неё из глаз хлынула кровь. — Посмотри, дитя, что ты наделал, — сказал чужой голос в голове. — Нет! Нет! Нет! — Колин закричал. Миэлин распадалась на глазах. Кожа слазила кусками с её прекрасного тела. — Ты не любишь меня, возлюбленный мой? — спросила сестра и двинулась к нему. Её пустые глаза смотрели прямо в душу, и от этого взгляда Колину становилось холодно. Он не мог пошевелиться, его волю парализовало, а за Миэлин шли миллионы трупов, и все они говорили: «Господин ты наш, господин!» Вода превратилась в кровь, и эти реки крови начали облизывать его сапоги, поднимаясь всё выше. Миэлин проснулась от того, что Колин закричал. Он бредил, и что-то страшное было в его видениях. Она погладила брата по голове и прошептала заклинание, рассеивающее дурные сны и видения. Приложив руки к ране, она принялась накачивать брата своей энергией, говоря на древнем языке перворождённых. Колин успокоился и задышал ровнее. Кажется, он шёл на поправку. Миэлин, обессилевшая, провалилась в сон. Кажется, беда миновала, их путь не закончится здесь.