Любовь к кактусам обязательна.

Эйтан Райс. Пол был холодным. В затянутое плотной шторой окно палаты пробивался дневной свет, но от этого не становилось менее зябко, и хотя холод был скорее внутреннего происхождения, дела это не меняло. От долгого сидения в неудобной позе спина задеревенела, но так было только лучше. Вроде, как бы подтверждало то, что так вот ему и надо. Эйтан ерзнул, притянул колени ближе к груди и уткнулся в них носом, сильнее уперевшись спиной в край кровати, на которой вот уже который день лежал тот, кого он, по-сути дела, почти убил. В носу у полукровки от чего-то свербило, в груди давило, а в горле стоял непонятно откуда взявшийся ком. Эйтан, конечно, помнил, что это значит, но признаваться себе не хотел, и потом, он уже давно разучился лить слёзы и не только по пустякам. Нос все-таки шмыгнул. В ответ на это из дальнего угла палаты раздался вздох. Райс замер и взглянул по направлению к источнику звука. Там, неудобно разметавшись на принесённом по приказу отца кресле, спал Ханик. Младший брат Эйтана причмокнул губами, попытался подтянуть и удобней устроить свои длинные ноги, но это ему не удалось, и Вольф опять притих, только слегка изменив положение тела. Эйтан расслабился и опять застыл в своей странной позе: коленями к носу – спиной к тому, что боялся увидеть, но от чего не мог и не хотел отдаляться ни на секунду. Райс помнил, как очнулся, переполняемый восторгом, с ощущением того, чего больше всего на свете жаждал так долго – вкуса Шейна на своём языке и тепла его тела в своих руках. Остывающего тела... Холодного как лёд, мягкого как тряпка, пустого и безжизненного. Эйтан зажмурился и вжался в колени, сильнее пытаясь стать как можно меньше, задушить сам себя. Сделать настолько больно, насколько это было бы возможно. А тогда, в битком набитом вооруженными людьми тупике, притиснутый к грязной земле телом Адриана, он заорал, не веря, и, вцепившись в Шейна, тряся его, вслушиваясь в затихающее сердцебиение сержанта. Его оттащили от Шейна, кто-то врезал под дых и в челюсть, прекращая этот вой, переходящий на ультразвук. Он не сопротивлялся. Доктор Паркер только мазнула по полукровке взглядом и метнулась к сержанту, отдавая распоряжения ледяным, безэмоциональным тоном. Эйтан не чувствовал, как его скрутили, вмазав лицом в грязь мостовой, он только силился приподнять голову, чтобы увидеть, рассмотреть, понять... Жив? И только, когда мимо него пронесли носилки с утыканным трубками Шейном, полукровка дернулся вслед, тут же получив ногой между лопаток. - С хера ли мне тебя не пришить прямо тут... Вамп? – голос был незнакомым, но болезненно усталым. - Так будет лучше, да, – всё, что смог выдавить Эйтан, когда его вздёрнули на колени и он смог посмотреть в лицо Ханика, что стоял рядом с каким-то незнакомцем и молчал всё это время. - Не, вот если он сдохнет, тогда – да. Поручу-ка я это твоему брату. Думаю, подыхать на эшафоте тебе будет гораздо паскуднее, нежели от родной руки. - Его вины тут нет. Всё покажет следствие, и начальные этапы уже это подтверждают, – Ханик слабо улыбнулся, пытаясь ободрить, но в глубине его глаз металась боль, – ну, здравствуй, братишка. Дал ты нам забот. Потом было темно. Все-таки ему врезали чем-то по голове, погружая в отсутствие реальности. Очнулся он уже в палате, пристёгнутый к кровати и спелёнутый ремнями так, что и пёрнуть бы не смог, как бы выразился в такой ситуации Шейн. Было следствие, он говорил, говорил... Рассказывал и вспоминал всё до мельчайшей подробности. Психологи, врачи, какие-то члены гильдии психиатров-межрассовиков, на которых Эйтан оскалил клыки, но прошел все тесты и опять ответил на кучу вопросов. Только вот главного, того, о чем он так стремился знать, ему никто не говорил, и Ханика рядом не было, и отца. Даже Анаис к нему не допустили до конца расследования. И всё это время он думал, так много думал, что в голове звенело. От одной только мысли, что он убил своего человека, было так дерьмово, что хоть вены себе перегрызай, одно и держало – чувство, что Шейн жив. Оно теплилось в груди тем самым комком, который теперь стоял в горле, не давая скулить или выть, как побитая собака. Ну и ремни поперёк тела, да, они тоже держали. И вот теперь, после двух месяцев расследования и оправдательного приговора, он сидел в палате на полу возле кровати, на которой лежал Адриан, утыканный проводами и трубками, как кактус иголками. В коме. Бледный, исхудавший, молчаливый. Ханик, который, как оказалось, всё это время с отцом и Анаис долбали систему правосудия, всеми мыслимыми способами ускоряя процесс следствия, встретил его в зале суда и после освобождения полукровки из-под стражи. Они почти не говорили, брат только крепко обнял, так, что рёбра хрустнули, дал сделать тоже самое отцу и Анаис, а потом привёз в больницу, где и уснул прямо в палате. Тишина, наполненная писком аппаратуры, давила. Сколько он так сидел Эйтан не помнил. Отметил только, что за окном стало темнеть, а потом снова забрезжил свет. В палату несколько раз заходили медсёстры, что-то записывали и проверяли показания приборов. Вольфрам спал, аппараты попискивали, мысли давили мозг. - А у нас дома кактусы почти зацвели, – Эйтан сглотнул и вздрогнул от звука собственного голоса, – так Вольф говорит, он заходил их полить. А ещё он забил холодильник. - Пип... пип... пип... – донеслось в ответ. - Доктор Паркер говорит, что я тебя осушил почти до дна, и пришлось сделать столько переливаний, что твоей собственной крови у тебя теперь ноль целых хрен десятых. Пип... пит... пип... - Хорошая новость в том, что это помогло приостановить действие гемостазиса у тебя в почти полное выздоровление. Плохая, а может для тебя и хорошая в том, что я тебе теперь как таковой и не нужен. Зачем здоровому лекарства? Вот очнёшься и будешь жить свободной от такой пиявки жизнью. Никто больше не покусится на твои члены и органы. В прямом смысле слова. Никаких клыконосцев в твоей жизни. Разве что Вольфрам, но он не в счёт, у него есть Лизи. Зачем ему ты. А я, я переживу и выживу – обещаю. Ты не сомневайся. Главное, что ты живой. Вот очнёшься и... Пип... Пип... Пии-ии-иии-ииии-ииииии... - АЙ! Твою мать, за что?! Эйтан на четвереньках отскочил от кровати, потирая голову, по которой прилетело не слишком увесистым, но неожиданным подзатыльником. - Какого тут... – проснувшийся от внезапного шума Ханик уставился на непривычно выражающегося брата, а потом на пыхтящего в тон непрерывно пищащему аппарату Шейна, – что за... - А ОНО ещё и выражается? Матерится ОНО мне тут, – просипел Адриан и закашлял надрывно, безрезультатно стараясь приподняться, чтобы сесть. Ослабевшие за месяцы бездействия мышцы сержанта потратили весь запас работоспособности на рукоприкладство. Всё, на что его ещё хватило, это на попытку швырнуть в полукровку вытащенной из-под головы подушкой, благо та была маленькой, но тоже не улетела больше, чем на полметра от кровати. - Шейн! – предупреждающе. - Адри! – радостно. Два возгласа слились в один, а в палату ворвались медсёстры выставляя свидетелей пробуждения взбешенного сержанта вон и укладывая гневно сверкающего глазами пациента в горизонтальную позицию. - Адри, ты это... поправляйся. Потом скажешь ему всё, что о нём думаешь, хорошо? – Вольф ухватил улыбающегося брата за шкирку и буквально выдернул из палаты. – Вот.. уже на поправку пошел, а мы-то переживали. Да его танком не переедешь. Слышишь? Ханик встряхнул Эйтана и тот не выдержал – разрыдался, улыбаясь при этом как дурак. _________________________________________ P.S. - Блин, всё равно видно, – Эйтан, старательно высунув язык, пытался повязать шелковое кашне. - И что? – Адриан поправил воротник стойку и прилагающуюся к нему бабочку. Воротник был непривычно высоким, бабочка – вычурной. Это бесило. – Я же не жалуюсь вот на это, – Шейн ткнул пальцем в своё горло. - Тебе, в отличии от меня, идёт, – полукровка посмотрел на сержанта потеплевшим взглядом и несмело улыбнулся. Уже полгода они жили вместе. Все тот же дом на окраине района, кактусы и бег с препятствиями в целях отвоевать заныканый кусок колбасы. Шейн часто вспоминал их первый разговор после больницы. Райс действительно нахватался гораздо больше крепких выражений, чем сам Адриан за собой мог припомнить. Как оказалось Шейн действительно не нуждался теперь в лекаре, а полукровка, как ни странно, перестал так отрицательно реагировать на кровь других доноров. Тем не менее... - Шейн, будь так любезен, поторопи своего ёжика, – донесся из-за двери голос Ханика, – а то в мэрию не успеем, а регистраторша ждать не будет. Я уже задолбался свадьбу переносить. Или сегодня, или – прибью обоих! - А почему сразу я виноват, а не этот кактус? – Эйтан возмущенно вспыхнул, зардевшись, и нервно затеребил край кашне. - А потому, – Адриан сдернул с шеи полукровки шелковое недоразумение, выставляя напоказ свежий след от засоса на шее Эйтана, – что надо было быть менее активным ночью, чтобы не пришлось конспирироваться утром. Хотя... сытый, но нервный ежик мне нравится ещё больше, чем голодный и фыркающий. - У... кактус зоофил, – пробурчал Райс, глядя на то, как сержант решительно развязывает бабочку и расстёгивает верхние пуговицы на рубашке, оголяя скрытые под высоким воротником следы от укуса, – зачем, ты же не... - Давит, – коротко и емко ответил Шейн, ехидно улыбнувшись и глядя в удивлённо расширившиеся зрачки полукровки. Они молча стояли, глядя в глаза друг друга, пока в дверь не забарабанили с другой стороны. - Эй! Засранцы, вас долго ждать? - Пойдём, а то твой брат опять не женится. - Да, а Лиз вынесет нам мозг, как минимум. Беременные, они такие. Шейн хмыкнул и пинком распахнул дверь, за которой их ждали Вольфрам и Элизабет. Жених и невеста окинули взглядом изменения в дресс-коде своих свидетелей, переглянулись и пожали друг другу руки. - Стоп. Вольф, только не говори, что вы ставки на нас делали? Так, делали. Понятно. Теперь я знаю в кого твой брат такой извращенец! Куда я попал! Адриан Шейн притворно закатил глаза, делая саркастическую мину на лице, и рассмеялся, когда ему дали подзатыльник. КОНЕЦ!