И снова полночь, Адмирал.

Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на бой. И. Гете, "Фауст."

…- Огонь! Вся наскоро выстроенная тактика ведения дальнего боя летела к чертям собачим, строй британских кораблей подошел почти вплотную, обстреливая правый фланг. Следующая череда залпов разворотила основание бизань-мачты, лишая меня возможности закончить маневр. - Держать левый фланг! Штурмана снесло ударной волной и выбросило на темные обломки марса, часть ядер обрушилась на опер-дек, мгновенно слизав с него добрую половину обшивки. Дождь заливал еле целые остатки палубы; пушки, располагавшиеся на гондеке, молчали – значит у нас пробоина в нижнем отсеке и судно осталось без тяжелого вооружения. Дьявол! Я навалился на штурвал всем весом, стараясь все же выкрутить его до упора. Шаг был скорее отчаянным, чем действенным – развернуться «Сольет»уже не мог, и спасти правый фланг от нового залпа не удалось. Британская мразь!.. Вой ветра наперебой с криками и глухими ударами орудий глушил и ослеплял меня. - К ручному!- команды звучали неестественно глухо, эхом ударяясь об уцелевшие борта. С оглушительным грохотом рухнула грот-мачта, шквал дощатых обломков вперемешку с ошметками парусов осыпался на палубу, продавливая ее вдоль, и остановился на уровне верхнего отсека. «Солье» едва удерживался на плаву, обшивка трещала по швам, тех членов команды, кого не успела задавить мачта, добивали снаряды. Один за другим британцы перемахивали через борта, выхватывая палаши и пистоли. Чтоб вас, суки... Я бросился с мостика на палубу, где англичане смыкались кольцом вокруг моих матросов. Порох в наших мушкетах давно промок, и всё сражение сводилось к отчаянной рукопашной. Среди нападавших мелькнуло лицо адмирала Грея. Как обезумевший, я бросил бесполезное колесо штурвала и кинулся к нему, на бегу обнажая шпагу. Всем моим телом владело одно-единственное желание, один порыв, с неимоверной силой тащивший меня за собой: убить. Счет времени шел на секунды. Какого черта этот шлюхин сын сам полез на абордаж?! Меня отделяла от Грея какая-то дюжина футов, когда он вдруг повернул голову, встретившись со мной взглядом. Короткая команда – и пара британских матросов бросилась ко мне, прикрывая адмирала. Я замер, прикидывая расклад сражения. Первый оказался быстрее, и значит, у меня несколько мгновений в запасе, а после – придется держать напор обоих. Удар. Защита, перевод, и тут же, мгновенно – атака, не дожидаясь, пока второй матрос направит свой клинок в мою сторону. Быстрее! Я блокировал еще один рубящий удар и, изогнувшись, резко всадил шпагу в грудь своего врага. Не останавливаясь, я вытащил из его тела окровавленный клинок, готовый встретить второго матроса. Тут кто-то перехватил мои руки сзади и резко заломил кисти. От силы излома рукоять выскользнула из моих пальцев, и шпага покатилась по палубе. Сучье отродье!.. Тело убитого англичанина гулко ударилось о палубу. Подбежавший матрос поднял мой клинок и переломил о колено надвое. Я рванулся было вперед, уже понимая, что смысла в этом никакого, держали меня крепко. Я стиснул зубы. Кровь густыми каплями стекала по лбу, заливая глаза. Видимо, кто-то все же успел меня зацепить. На кой вам сдался пленный, мрази английские? - Грей!- я закричал так громко, как позволяло сорванное горло. Ветер комкал слова, отзываясь звоном оружия и грохотом пушек. Ненависть сжигала меня изнутри, заставляя снова и снова, как в горячке, выкрикивать проклятья: - Подонок недоношенный!- он поднял взгляд и сделал несколько шагов ко мне, - Дерись со мной, дерись один на один! Убей меня честно, ублюдок! На лице его замерла маска глухого презрения. Адмирал молча достал пистоль и выстрелил. Пуля пробила мне предплечье, оставив за собой режущую сознание полосу грубой боли. Я не успел даже толком ее почувствовать – кто-то из британских матросов с силой ударил меня сзади по затылку. После – свет исчез.