Синее, синее море

Любимый цвет Луки - синий. Хоть и многие северяне его не поймут, он был влюблен в воду, море и чистое безоблачное небо, которое с каждым днем все реже встречалось в сокрытом туманом городе. Он искренне радовался яркому желтому солнцу над горизонтом, осторожно спускающемуся в гладкую воду. Он обожал красные яблоки и зеленую траву. Только последний человек, которому Лука поведал о своей страсти к ярким цветам, презрительно назвал мальчика Колором. Он не понимал, что это значит, но было безумно обидно. Лука рыдал долго, и его отец кидал на закрытую дверь своего сына равнодушные взгляды. Лука не понимал, почему нельзя любить цвета. Почему все, что его окружает - это перецветье черного, белого и серого? Вся его одежда была черной, либо серой. Его кожа была белой, безо всяких пятен или родинок. Его волосы были черными, словно покрашенные углем. Все люди, окружавшие его на протяжении двенадцати лет, были блеклыми, серыми, выцветшими. Его родители всегда говорили, что лучшее, кем он сможет стать - это "монохромным". Человеком, который не имеет в своей внешности ни одного цвета, кроме черного и белого. Но у Луки был один изъян, над которым издевался каждый, кому не лень, и даже собственный отец смотрел на лицо мальчика с презрением и разочарованием. Когда Лука только родился, отец хотел выгнать мать с младенцем из своего дома, потому что считал, что женщина понесла от какого-то паршивого Колора - глаза мальчика были цвета самого синего океана. Доктора убедили, что это его сын, а это просто дефект, просто мальчик родился так называемым "генетическим уродом". Так почему-то называли всех, у кого было что-то цветное от рождения. Прожив почти пятнадцать лет, Лука понял, что цветные глаза, волосы и одежда безумно тянули его. Иногда он встречал рыжих детей, иногда таких же, как и он сам - голубоглазых. Над всеми этими ребятами издевались и дети, и взрослые, и никто не был в силе остановить это. Родители отказывались от "генетических уродов". Детские дома кишели ими. У них появлялись необычные фиолетовые и желтые пятна, красные полосы на коже - он когда-то слышал, что это называется "синяк" и "царапина". Когда Лука подрос, мир решил получше ознакомить его с этими двумя понятиями. Несмотря на то, что синяки и царапины быстро заживали на его белоснежной коже, больше он никогда не говорил, что влюблен в синеву моря, свет закатного солнца или обожает свежую зелень. Потому что он был напуган. Все прогнозы погоды говорили одно и то же весь день. "Будьте осторожны, на улице светит слишком яркое солнце и небо ужасно чистое". Лука по-прежнему обожал небо, как и втайне любил свои глаза, которые со временем не потеряли своего глубокого синего цвета. Люди вокруг него тоже не изменились - каждое утро дома он получал презрительные взгляды, а в школе - едкие насмешки. Шел восемнадцатый год его бесцветной жизни. Северяне жутко не любили май - все становилось в этот месяц слишком ярким, живым и красочным, в отличие от тусклого марта или февраля. Все четыре недели люди предпочитали скрываться в офисах, чайных или дома. А Лука, по обыкновению странный мальчик, весело выбегал на улицу, потому что там было небо, и не было никого, кто мог бы отругать его за синие глаза. В парке рядом с его домом росли деревья, которые местные жители красили в серый каждое лето, но к маю краска распылялась, и, назло каждому северянину (кроме Луки), на каждом яблоневом или вишневом дереве распускались нежно-розовые бутоны. Лука не нашел бы лучшего места для чтения. За серой обложкой "Основы монохромности" скрывался удивительный роман одного подпольного писателя, который рассказывал о другой жизни - яркой, жизнерадостной и наполненной красками. В семнадцать лет Лука впервые узнал, кого называют Колорами, скрываясь под яблоневыми цветами. Но принять это оказалось весьма сложно. Лука, прочитав о другом мире, почувствовал подкатывающую к горлу тошноту, когда вновь увидел черно-белую улицу, свою серую одежду и мрачные лица монохромных. Лука жил в этой тошноте всю свою жизнь. Днем позднее он увидел первого в своей жизни Колора. Мать Луки, весьма важная персона в полиции севера, должна была отправиться на границу с югом, чтобы проверить состояние точки С6, потому что, поговаривали, там на северных землях появились колорские заведения. А этого северное правительство не могло допустить. Черно-белое сознание северян навсегда должно было остаться незамутненным этими отвратительными цветами, как говорили они. Когда мать садилась в ослепительно белую машину, Лука стоял рядом с отцом, пряча глаза и утомленно вздыхая - прочитанный в яблоневом саду роман не давал покоя юной душе, заставляя думать о дальних странах, пляжах с бирюзовой водой, пальмах с яркими плодами и необыкновенных неизведанных Колорах. Неожиданно прямо на их улице появилась странная фигура. Он впервые увидел такой презрительный взгляд отца, обращенный не к нему. Синие волосы парня сливались с небом, путались в облаках, и его глаза были такими же, как у Луки. Человек удивлял всем. Все взрослые люди, увидевшие этого человека, тут же скривились, едко шипя "чертов Колор" вслед уходящему небу. Лука любил небо и, кажется, смог бы полюбить волосы и глаза этого цвета. Это был его первый Колор. Первый человек, который показал ему, что можно быть другим. Любить синее небо, солнце, радугу, так ненавистную северянами. Это был человек, пришедший с юга. Лука не замечал ничего, кроме небесных глаз, ничего, кроме этого человека в красном плаще. Как же его родители ненавидели красный! Сильнее они не любили только синие глаза Луки. Человек исчез так же быстро, как появился, и перевернул все в жизни Луки. Он стал смотреть по сторонам, но нигде больше не видел людей хоть немного похожих на того странного Колора. Он искал его в очертаниях облаков, в теплых озерах и быстрых реках, он искал его в серых улицах и белых чайных. Все рыжие дети с голубыми глазами стали вмиг самыми обыкновенными. Лука поменял некоторые истины в своем сознании. Колоры - это не плохо. Колоры хорошие и яркие. Иметь глаза синего цвета - не преступление. Лука имел право любить то, что он любит. Через два дня Лука сбежал из города на несколько часов - вечером на его груди красовался натуральный корсет, сделанный в салоне почти на границе с югом. К сожалению, цветных ленточек у них не было, но Лука и так был рад. Он молился, чтобы никто ничего не заметил. - Такой смелый, не боишься, что родители вырвут с мясом? - Не боюсь. Они ненавидят красный. Через неделю Лука купил почти все романы того писателя и выучил их наизусть. - Цвет - это радость. Цвет - это счастье. Радуга есть концентрация всего самого прекрасного в этом мире. Через полгода Лука собрал все свои вещи и двинулся на юг, туда, где он мог любить небо. - Посмотрите-ка, натуральная куколка! Лука шел через буйство красок, сквозь разноцветную толпу, которая расходилась перед ним. Никто не был похож на него, но это завораживало. Он пробирался через солнце, моря, леса и пустыни, через закаты и до безумия яркие вишневые деревья. Это были Колоры. Никто не смотрел на него с презрением, никто не пялился на его океанные глаза, никто не возмущался его синей футболкой. Никто не был недоволен его остальной монохромной внешностью. Колоры сильно отличались от людей, которые населяли север и с которыми Лука прожил всю свою жизнь. Они не смеялись над ним, лишь ухмылялись, но без присущей каждому северянину злобы, они были изумлены, но только тем, что "натуральный" сам пришел к ним. В этом баре около южного пляжа уже пару лет не видели монохромных. На всем юге можно было насчитать едва ли десяток натуральных. Но Лука не отчаивался. Здесь не было людей, как он, зато здесь было море, за любовь к которому его не побьют и не унизят. Цвета были повсюду. От резких красок немного слезились глаза, привыкшие к серо-черно-белому. Бар был небольшой, но вместительный, людей было много, они все были удивительны для Луки. Нельзя сказать, что Лука пришел сюда за человеком-морем, он никогда не забудет того, кто показал ему нечто другое, но он пришел не за ним. Поэтому парень тут же обратил внимание на того человека, который выделялся даже на фоне этих необыкновенных созданий. Существо неопределенного пола сидело на высоком барном стуле на сцене и кричало что-то неприличное гудящей толпе. Видимо, это был "артист". Не то чтобы Лука знал, что за личности эти "артисты", но существо притягивало к себе сотни взглядов, из которых глаза Луки горели самым нежным чувством. Его любимое море должно было подвинуться на пьедестале его сердца и разума. Потому что существо с волосами чуть розоватых яблоневых лепестков с ноги открыло дверь в его голову. Существо на сцене потянулось к микрофону и чуть хрипло засмеялось. Лука прятал восторженные океанные глаза. На сцене все же оказался парень, тонкий, гибкий, очаровательный артист с чарующим голосом. - Hey, hey, my, my, - напевал он под звуки старой гитары, пока весь зал достал разноцветные зажигалки, и сотня огоньков осветила помещение, как маленькие звезды освещают ночное небо. А на сцене сияла луна. Луна, ослепительная и живая, украдшая у кого-то хриплый и прокуренный голос. - My, my, hey, hey, - кричала луна со сцены, слишком срывающаяся, слишком дикая, слишком прекрасная. И все взгляды были устремлены на нее. Лука не влюблялся в человека-море. Но в человека-луну он не мог не влюбиться. У луны было замечательное имя, которое натуральный Лука пробовал на своем языке, смотря глаза в глаза человеку, который ухмылялся самой прекрасной ухмылкой розовых губ. - Меня зовут Айлс, - голос луны оказался не таким мужественным, когда он говорил. - Зачем ты здесь, натуральный? - Я... я... люблю море, - глупо растерялся Лука перед своей мечтой, его голос звучал жалобно и забито, только Айлс довольно кивнул: - Это хорошо. Я тоже люблю море больше всего на свете. Луна, влюбленная в море. Это звучало замечательно. Лука захотел стать морем, хотя и так имел глаза океана. - Я хочу остаться на юге. Север - отвратительное и серое место. Юг совсем не такой. У вас есть море и свобода. В баре уже не было так громко, время перевалило за час ночи, и на небо сонно выползла другая луна, все же не такая яркая, как Айлс. - Похвально. Немногие бегут с севера к нам. Что ж, натуральный, добро пожаловать в наш дом, - Айлс протянул ему руку с цветочными длинными пальчиками, немного грубыми на кончиках. Лука постарался запечатлеть этот момент в своей памяти на всю жизнь. - Меня зовут Лука, - "и я - море", хотелось добавить ему, но он сдержался, заметив еще одно странное красное существо, направляющееся прямо к ним. Луна счастливо улыбалась этому человеку. - Привет, Дастер! Ты куда пропал? Я безумно соскучился по тебе! Лука никогда не видел такого цвета, какие глаза были у этого Дастера. Он не понравился ему сразу. Кровь. Такой темный, красные кровяные волосы были слегка взъерошены, а Айлс потянулся, чтобы пригладить их. О татуировках на его теле можно было писать книги, словно он был храмом, раскрашенным черно-белыми рисунками. Ни у одного Колора здесь не было таких татуировок. Луна же была расписана цветочными узорами. Луна соскучилась по крови. Морю это не нравится. - Да опять чистильщики приезжали на границу, чуть ли не пересекли ее. Опять пришлось их отгонять. А это что еще за ребенок? Лука возмутился. Никто и никогда не называл его ребенком. Это местное колорское обзывательство? Айлс весело засмеялся: - Нет, дурак, это Лука. Он любит море, поэтому приехал к нам на побережье. Знаешь ведь, что натуральные таких не жалуют. А мы окажем теплый прием, верно? Дастер недовольно цокнул, посмотрев на слишком мечтательное выражение лица этого мальчишки. Лука выглядел мило и забито, как очаровательный потерявшийся щеночек. Он покачал головой, пока Лука размышлял над тем, что же такое "теплый прием". Но звучало это довольно заманчиво. Дастер не любил наивных. Он не мог терпеть глупость юных сердец, так же как и непрактичность и инфантильность. У маленького Луки наивность была нарисована на лице и таилась в мечтательных синих глазах. Айлс же не был наивным ни капли. Этот Лука, маленький ребенок с глупыми синими оленьими глазками и пушистыми черными ресницами, заставлял Дастера сжимать кулаки. Айлс отлично смотрелся с ним рядом. Они были похожи на прекрасных принцесс из старых книжек. Дастер усмехнулся своим странным мыслям. - И откуда ты, Лука? Оленьи глазки быстро захлопали, смотря прямо в душу, пугливо, но без осторожности. Видимо, олененку никто не сказал, что нужно остерегаться охотников. - Я... я с севера. Дастер засмеялся, а Айлс посмотрел на него изумленно, ведь не слышал смеха своего друга уже очень давно. - Если быть точным, из Грейстона. - Май был там пару лет назад. Говорит, не найти места серее, чем Грейстон, - влез Айлс, жестом предлагая переместиться к барной стойке и что-нибудь выпить. Взгляды, направленные на Луку, все сильнее наполнялись интересом, а сам парень не сводил глаз со своей луны. Дастер, который самый первый заметил этот взгляд, презрительно фыркнул. - Пародируешь утюг? - хихикнул Айлс, присаживаясь на высокий барный стул, указывая Луке на место возле себя. Лука смущенно принял предложение и продолжил оглядываться по сторонам. - Никогда не видел такого, небось. Эх, эти Натуральные такие скучные. Май рассказывал, что не видел ни одного цвета, кроме серого в вашем городе. - А... кто такой Май? - Лука пристыженно опустил глаза, как делал это перед монохромными, когда понял, что слишком ревнует только обретенную мечту к другим. К любым другим. - Май? Это бармен, он работает здесь, а вообще это его бар, он держит его пополам со своей подругой, - обида прокатилась в голосе, никем не замеченная. Головой Лука понимал, что не имеет никакого права так ревновать луну к тем, кого тот знает, наверно, уже много лет, но ничего не мог поделать со штормом в голове. Дастер, внимательно наблюдавший за реакцией олененка, как он прозвал про себя это трясущееся и хрупкое существо, все прекрасно видел. И опущенные синие глазки, и легкий румянец на белых щеках, и тонкие пальцы, сжимающие край большой футболки. Никаких сомнений, мальчишка по уши и с треском влюбился в местную диву. Дастер мог только хмыкнуть. К счастью для Луки, его больше ни о чем не просили рассказать. Ему не особенно хотелось вспоминать свою скучную жизнь, ведь чем из нее можно заинтересовать? Он задавал интересующие вопросы луне, кровь иногда включалась в разговор, чтобы что-то добавить и рассказать. Айлс не замолкал ни на секунду, от его чуть хриплого голоса Лука приходил в восторг, ему до жути нравилось слушать, даже если он не понимал, о чем идет речь. Неожиданно Айлс прервался, посмотрел куда-то в конец барной стойки и с улыбкой попросил своих собеседников немного его подождать и пообщаться между собой без него. Лука почувствовал себя неловко, оставаясь наедине с этим высоким и пугающим парнем, покрытым татуировками, имеющим красные венозные волосы и глаза цвета, которого не существует в природе. Он аккуратно рассматривал профиль своего нового знакомого, думая, что тот ничего не замечает. И, хоть Дастер все прекрасно видел, он предпочел не подавать вида, что его что-то не устраивает. Еще спугнет возможную новую жертву красоты и обаяния Айлса. - А ты... кем работаешь? Айлс рассказывал мне, что он тут выступает время от времени, этим и зарабатывает. А ты? - этот неуверенный тихий тон врезался Дастеру в голову, мягкий голос звучал в ушах. - Я блич-хантер. По-простому - охотник на чистильщиков. Я занимаюсь тем, что отпугиваю северную полицию от наших южных земель, чтобы они не смели захватывать юг. Вы ведь нас ненавидите, - с некой долей презрения выплюнул Дастер, заказывая еще ром. - Северяне ненавидят меня так же, как и вас. Поэтому я и здесь. - Эти Натуральные вообще все ненавидят, - хмыкнул парень, одним глотком осушая свою рюмку. Видимо, старые воспоминания нахлынули на барышню, сидевшую с ним, и глаза Луки уже были на мокром месте. - Эй, не разводи влажность. Здесь тебя никто не обидит. Ты приглянулся Айлсу, а против него, как и против меня, никто не пойдет. Он потрепал мальчишку по черным волосам, ощущая их мягкость, наблюдая, как тот просиял от его слов и даже улыбнулся. Как жаль, что Айлсу он приглянулся не в том смысле, в котором этот Лука хотел бы. - Только ему не рассказывай ничего, ладно? Не хочу, чтобы он знал, почему я сбежал. Конечно, отметил про себя Дастер, Лука сразу подумал, что Айлс, хоть и непосредственный, но весьма чуткий, и к чужим несчастьям относится весьма чувствительно. Как же. - Конечно, - Лука еще никогда не вздрагивал от чужой улыбки. - А вот и я! - розовые волосы Айлса выглядели чуть-чуть помятыми, а их обладатель - донельзя довольным, но ни Дастер, ни Лука не заметили этого, поглощенные интересным разговором. Лука, будучи весьма любознательным ребенком, читал очень много монохромных, да и колорских книг, о которых как раз можно было поговорить с Дастером, оказавшимся весьма опытным читателем. - Айлс, ты должен сводить его в нашу библиотеку. Он же вообще ничего нашего не читал, мне даже жаль его. Парень довольно улыбался, глядя на то, что его новый знакомый и лучший друг, несмотря на изначально холодное отношение, поладили друг с другом. - Да, конечно. Лука, ты уже знаешь, где тебе остановиться? - поинтересовался он, уверенный в том, что мальчишка и понятия не имеет, где ему теперь жить. Лука растерянно посмотрел на свой рюкзак, где, конечно, имелись кое-какие деньги и даже ценные вещи, но менять северную валюту на южную в четыре часа утра было весьма проблематично. - Я думаю, ты можешь остаться у нас с Дастером. Мы снимаем квартиру здесь неподалеку. Дастер впервые в жизни хотел осадить Айлса. В глазах их нового знакомого читалось удивление вперемешку с грустью, непонятно, на что тот рассчитывал, но об эту фразу все его надежды, наверно, разбились. Дастер терпеть не мог наивных маленьких детей. Дастер терпеть не мог, когда Лука вел себя так. Дастер, кажется, терпеть не мог Луку, но... ничего не мог поделать с тем, что этому мальчику не шли слезы. - Я не хочу вам мешать, - тихонько отозвался Лука на вопросительный взгляд со стороны Айлса. Дастер закатил глаза, потому что никогда не хотел чувствовать эту наполняющую его жалость. - Ты не будешь нам мешать, что ты! - воскликнул Айлс, удивленный, видимо, северной манерой быть скромным. - Нет, я не принимаю никаких возражений, Лука, мы приютим тебя в нашей съемной квартире хотя бы на первое время. Ты же натуральный, тебе будет сложно найти работу, а мы поможем. Дастер понимал, почему Айлс не был против. Он ведь почти никогда не ночевал в этой квартире. А Лука словно бы и не замечал этих липких взглядов, находясь рядом со своей луной. Они встретили первый в жизни Луки рассвет на пляже, так что он смог насладиться самыми любимыми вещами в своей жизни - морем, солнцем, небом, пальмами и своей луной. Айлс сиял ярко и смеялся холодящим его босые ноги волнам. Лука не замечал ничего, кроме него, но, в то же время, видел рядом с ними молчаливо курящего Дастера, который присел на теплый песок и смотрел совсем не на Айлса, а на воду. Луку немного злило то, что он не может обладать своей луной, ведь луна светила не только для него: для звезд, людей и одного пугающего парня в частности. Лука метался в непонимании их отношений. Как сильно он хотел узнать, что связывает этих двух таких далеких колоров, которые решили принять его в свой круг и, наверно, в свою семью. С пляжа они шли долго, Айлс без умолку болтал, а Луке казалось, что нет ничего прекраснее звуков его голоса, который он успел изучить за эту ночь. Еще ему казалось, что он знает о своей луне все, словно они знакомы целую вечность, он помнил все его взгляды, жесты и лучинки в уголках глаз, когда Айлс улыбался. Он помнил все татуировки на хрупком теле, он помнил каждый гвоздик в его ушах, он знал о нем все, но не знал только, кем Айлс и Дастер приходятся друг другу. Дастер называл его ласково "солнцем", а Лука мысленно не соглашался - какое солнце? Солнце печет, жарит, слепит глаза. А он самая настоящая луна. Сияет, когда темно, освещает путь своими мягкими лучами и завораживает. И от такой луны дрожат и замирают даже звезды. Он шел, слушал, смотрел, думал, и везде был лишь Айлс, Айлс, Айлс. Но огорчало то, что с этими мыслями в голову Луки незаметно пробрался и верный спутник его луны - Дастер. Такой же темный, как ночь. Лука думал, что Луна ведь спутник Земли, неужели Дастер - Земля? Или же у луны тоже есть свой спутник в лице существа цвета венозной крови? Кем они приходятся друг другу? Квартира была до безумия необычной - зеленые стены; синий потолок с облаками, повторяющий небо; красные стулья рядом с желтым столом на кухне и множество других ярких вещей, которых Лука никогда не видел прежде. Его немного успокоила мысль о том, что они спят на разных кроватях, но разве это говорило о чем-нибудь? Родители Луки иногда спали в разных квартирах, но все равно были женаты. Лука думает, что его глупая любовь к невозможной луне безнадежна. Дастер считает, что Лука слишком наивен. Айлс решает за них, что пора спать. Недели идут за неделями, Лука разочаровывается в своих попытках - Айлс относится к нему, как к младшему брату, и если раньше он радовался такой заботе, то теперь понял, что за этим скрывается. Лука по-прежнему живет с ними. Дастер приходит ночевать через раз, Айлс говорит, что тот очень много работает, но иногда не приходит сам. Лука чувствует себя одиноким. Он был бы рад, если бы Айлс не уходил по вечерам на свои выступления и уделял ему чуточку своего внимания или любви. Он был бы рад, если бы Дастер хоть иногда замечал его. Нет, Лука уже месяц как "свой". Он больше не слышит шуток, когда Айлс приводит его в незнакомые компании, ему не тыкают в лицо тем, что он "натуральный". Глаза привыкли к ярким цветам. Он даже думает покраситься в синий, цвет своего обожаемого моря, но Айлс грустно улыбается и говорит, что ему очень идет его природный черный. А как Лука может его не послушаться? Дастер все чаще и чаще где-то пропадает. Многие говорят о том, что северяне решили захватить южное побережье, но слухи остаются лишь слухами, когда охотник приходит уставший, но совершенно спокойный - никаких войн не намечается. Родители не собираются искать свое потерянное ненужное чадо. За восемнадцать лет они не смогли стать ему так же близки, как Айлс и даже Дастер за пару месяцев. Любить Айлса легко, но это не приносит радости - Айлс ничего не замечает, только спешит на выступления и все чаще задерживается в баре. А помогает Луке осознать всю тяжесть ситуации тот же человек, который показал ему нечто новое. Человек-море. Оказывается, что пару лет назад именно Май, тот самый бармен из бара на пляже, появился на его улице со своими волосами, которые путались в небе. Море прижимает луну к стене и целует, целует, целует. Лука застывает на пороге, никем не замеченный, и чувствует, как о морской прибой разбивается его последняя надежда. "Я тоже люблю море больше всего на свете" Лука хочет смеяться и плакать. Он-то вообразил себя морем, думал, что Айлс полюбит его за глаза-океаны, думал... что луна утонет в море. Она и утонула. Только морем оказался совсем не Лука. Когда Лука впервые увидел свою луну на сцене, она пела замечательную песню. Hey, hey, my, my - мальчик как сейчас все помнит. А его луна незаметно для всех пела другие слова - hey, hey, Май-Май. Потому что его море зовут Майрелеш, и Айлс ласково зовет его Май-май. Дастер появляется как нельзя кстати, как раз тогда, когда глаза-океаны разбиваются и выплескиваются слезами по бледным щекам. Когда Айлс на выступлении в том самом баре (или, может, тонет в море), где они встретились, охотник лежит на диване цвета пальмовых листьев в гостиной и просто отдыхает. А Лука приходит из бара, взъерошенный, бледный, трясущийся и пытается не рыдать в голос, потому что больно. Потому что он до последнего верил, что станет морем, которое так любит луна. Дастер без слов зовет его в свою постель. Луке плевать, он идет за первым позвавшим в свои объятия. Он готов снова поверить любому, кто ему что-либо пообещает. Потому что он разбит. Дастер ничего не обещает, Дастер обнимает его всю ночь, пока Лука всплескивает все свои надежды в его необычно черную майку, жмется к теплой груди и слушает, что ему говорит охотник. - У Айлса есть одна особенная секретная улыбка. Ты никогда ее не видел, потому что лишь один человек имеет на нее право. Кровь влюблена в луну так же сильно, как и фальшивое море. Только она не тешит надежды и никогда их не имела. Дастер рассказывает, как впервые узнал об отношениях Айлса и Майрелеша, что ему было больно, но потом он просто смирился. Он устал любить и ждать ответа. Лука впервые видит боль в ужасно красивых сиреневых глазах, они выглядят теплыми и безумно завораживающими, наполненными болью. Лука никогда не видел чего-то более прекрасного. Он засыпает, убаюканный глубоким низким голосом, понимая, что нет ничего лучше, чем теплые объятья охотника. И даже сияние луны не сравнится с этим. Он понимает ее недостаток. Луна светит, но не греет. Она ослепляет. Утро встречает Луку теплом. Дастер - солнце. Он солнце цвета венозной крови. Он солнце, влюбленное в луну. Он солнце, которое согревает фальшивое море в своих объятиях и сонно шепчет что-то на ухо. Он солнце, которое знает каждое колечко на груди у фальшивого моря. Утром солнце поднимается и идет на работу. Лука не знает, почему ему так грустно и холодно. Лука все чаще и чаще ловит себя на мысли, что Дастер ему словно родственная душа. Иногда, когда Лука не может заснуть, а Айлс на очередном выступлении (или... плевать, он давно утонул), Дастер подолгу разговаривает с ним, пока тот не заснет. Лука ловит себя на мысли, что охотник не так плох, каким казался раньше. Он знает о Луке много вещей, которых никогда не узнает Айлс, даже несмотря на то, что Лука его любит. Лука ловит себя на мысли, что уже месяц не называет Айлса своей луной. Несмотря на то, что восторг и любовь никуда не уходят, он перестает думать об Айлсе так часто, как думал раньше, он перестает мечтать, что однажды его чувства будут взаимны, он перестает надеяться, потому что ему уже не очень-то и хочется любить его. Любить Айлса легко, но это не приносит радости. А Дастер дарит ему всю радость, сокрытую в его объятиях. Однажды вечером, когда солнце уставшее и хочет спать, а луна набирается света и идет тонуть в своем любимом море, Лука сидит на кухне и пьет ярко-розовый чай. Он не знает, что он чувствует. Он не понимает, что происходит с его головой и сердцем. В любовном треугольнике всегда кто-то вынужден уйти. Почему сейчас ушел Айлс? У Луки такое чувство, что Айлс обо всем догадывается, все знает, все видит и говорит им: "Да, вы меня любите. Но это ваша беда". Лука осознает, что попал. Айлс никогда не обещал ему ничего, а Дастер... почему он приходит согреть его каждый раз, только Лука начнет дрожать? Он ничего не обещает. Он просто приходит и греет своим теплом. Кажется, Лука упал и валяется на холодной земле. Кажется, если Дастер подаст ему руку, у Луки не хватит духу принять ее. Хотя ему очень хочется. Когда он искал красивые шоколадные глаза своей луны, он находил лишь затылок. И теперь, стоит Луке закрыть глаза, он видит серьезное лицо с глазами, которых не бывает в природе, и это заставляет его задуматься, когда же эта ситуация стала такой уродливой? Луна не скрылась за облаками (лишь потонула в своем море), а солнце... слишком теплое, чтобы даже не пытаться. Он приходит на пляж и просит у моря знак. Знак же приходит неожиданно. В тот вечер Айлс, кажется, попал в морской шторм, и его Майрелеш совсем не обращал на него внимания. Айлс напился до треска и долго ныл о том, что "у Мая совсем такие же глаза, как у тебя, Лука, такие красивые". Лука пытался слушать и не задыхаться, но Дастер незаметно для луны держал за руку, так что он держался молодцом. Когда на Айлса было уже грустно смотреть, Дастер понес его домой, Майрелеш проводил его благодарным взглядом, а вот фальшивое море опустило глаза на барную стойку и заказало себе еще выпить, потому что вдруг стало так тоскливо и темно. Май налил ему двойную порцию какой-то гадости, говоря, что Айлс очень любит это пить. "А еще он любит тебя, а я, вроде как, люблю его" - хотел ответить ему Лука. Но рядом с настоящим морем он казался паршивой фальшивкой, так что просто кивнул. В тот вечер он впервые для самого себя поставил свои чувства к луне под сомнение. Лука весь вечер думал о том, что ему делать со своим сердцем, когда там, кажется, живут два светила - луна и солнце. Он еще никогда так много не думал о том, какое же солнце замечательно теплое. Дома было тихо, даже слишком, а кровать Дастера, куда Лука пошел первым делом, пустовала. Это наталкивало на некоторые мысли, но Лука мигом их отбросил. Это не его дело, если Дастер не дома и вообще не понятно с кем. Непонятно, кого греет... Оказалось, он грел вечно холодную, но живую луну в своих объятиях. Они лежали на одноместной кровати синего цвета (все в комнате Айлса было синим) и смотрелись безумно гармонично, так, что Луке захотелось плакать. Солнце любит луну, даже сильнее, чем это делает фальшивое море. Он только вспомнил об этом, и это воспоминание так больно ударило в голову, словно контрольный выстрел. Лука заплакал, потому что не мог понять, кого ревнует больше. Разбуженный тихими всхлипами Дастер аккуратно встал, с лицом полного сожаления подошел к морю, по которому пошли волны. - Прости, пожалуйста, прости, я знаю, как тебе больно, прости меня. Лука плакал, пока солнце так же согревало его на кровати. Дастер ничего не обещал, не оправдывался, только сказал, что понимает и сожалеет. Хотя он был совершенно не виноват в том, что хотел успокоить любимого человека. Он был совершенно не виноват в том, что любит совсем не Луку. Он был не виноват в том, что Лука запутался. Так с чего бы ему извиняться? Лука не понимал, почему ему стало совершенно безразлично, насколько сильно Айлс потонул в своем океане. Лука не понимал, почему он не хотел видеть Айлса в объятиях солнца. Дастер думал, что Луке больно, потому что он влюблен в Айлса. Лука думал, что он счастлив, а Дастер ни черта не понимает. Айлс спокойно спал, во сне вспоминая красивое лицо своего моря. Море (то, в которое влюблен Лука) с утра спокойное и тихое. На нем не бушуют приливы. На его глади нет ни одной волны. Лука хотел быть морем, но оставался все еще подделкой. Здесь, сидя на мокром и почему-то прохладном песке, он отчетливо понимал, что ему не нужна призрачная лунная любовь. Ему не нужен свет, ему не нужны обещания. Ему нужно тепло, только он не нужен теплу. Он помнил, как легко было любить Айлса. Он умел делать так, чтобы от его поступков не болело сердце. Лука помнил, как с треском разбивалась надежда, но осколки не кровоточили внутри. В конце концов, мальчик должен вырасти из своей невозможной мечты о том, что однажды он поймает тонущую луну своим лассо из признаний и заверений, что он никогда не обидит и будет любить всегда. Лука любил солнце, кажется, всего неделю, но уже чувствовал ожоги на своей коже. Солнце влюблено в луну. И его любовь - не просто мечта ее поймать, потому что Дастер мог бы, только не хочет он ее ловить. Он лишь всегда молчаливо рядом. Он всегда защищает и заботится, исполняет прихоти и мирится с, оказывается, совсем не божественным характером. Он ничего не просит, ничего не обещает, ни на что не надеется. А Лука хотел бы подарить ему надежду и что-нибудь пообещать. Только что может дать фальшивое море согревающему солнцу? Дома тихо, Дастер - на кухне, на столе - чашка, а в ней розовый чай. Луна пошла мириться с морем. Разговор напрашивается на язык. Только начать его не хватает смелости, потому что Лука сегодня донельзя болтливый, вон, выложил океану все свои мысли. - Айлс - луна, тут даже нет сомнений, - неловко и тихо начинает Лука, опустив глаза, совсем как на севере. Дастер поднимает взгляд и натыкается на черные волосы, которые закрывают лицо его собеседника. - Он сияет. Майрелеш - море, потому что синий и потому что луна любит море. Ты - солнце. Теплое, кроваво-красное. А кто же я? Дастер понимает, к чему тот клонит, но не может выдавить из себя ни одного слова. Он молчит и думает, рассматривая неразмешанные частички чайного порошка. Из миллионов брошенных слов и сотен разговоров, этот, кажется, самый странный. - Кто я, мое венозное солнце? Я хотел быть морем, потому что Айлс любит море, я так хотел, чтобы он любил меня, но море уже есть, и его никак не заменишь, и я разлюбил луну, потому что она холодная. Ты любишь луну. Я бы не смог стать луной, даже если бы почти умер для этого. Но я так хочу. Солнце молчаливо и величественно склоняет голову набок, будто оно устало и хочет за горизонт. Дастеру хочется ударить этого глупого мальчишку и зацеловать до смерти. - Я не люблю луну. Ту, которая на небе, - его низкий голос отражается от небесного потолка. Он поднимает лицо Луки за подбородок. Кажется, вздрагивать от этих улыбок у него входит в привычку. - Я люблю туман. Темный, мягкий, невесомый, но который все меняет и все представляет в другом свете. Туман, который меня накрывает. Ты - туман, Лука. ••• And once you're gone, you can never come back When you're out of the blue and into the black И если ты однажды ушел, Ты никогда не вернешься назад, Когда ты вышел из огня Да попал в полымя*