Молодые и красивые

Комната искусно обставлена мебелью, пахнет полиролью и чуть ли не сияет в свете дня. Практически реклама канала по домохозяек. Она, конечно, роскошна – паркет медового оттенка, кремовые стены, живописные окна в каждой комнате и самая шикарная, самая вычурная мебель (в стиле барокко, вашу мать), расставленная самым виртуозным образом. Все вокруг шикарно и пафосно. И Луи испытывает абсолютное отвращение. Не из-за того, что здесь не красиво – он не идиот – а из-за того, где он. Что это значит. Еще недавно он жил совершенно банально нормальной и экономически разумной жизнью без денег своего отца (спасибо-не-надо), и вот теперь, по соглашению между матерью и отцом после их тяжелого развода несколько лет назад, его папаша настоял, чтобы Луи учился в самом до нелепости престижном университете, который только можно найти в Англии. Да без проблем, ага. Прелесть еще в том, что папуля даже не раскошелился на одиночный номер, а настоял на том, чтобы запихнуть Луи в один из улучшенных номеров. Такой, в котором ты живешь с соседом. Так что. Луи не только заставляют учиться в школе совершенно вне поля его компетенции (потому что в реальном мире он был очень даже общительным парнишей с талантом заводить даже слишком много друзей), так теперь он еще и обязан в силу договора делить СВОЕ пространство с каким-то напыщенным мудаком, который срет деньгами и плохо скрывает чувство собственного превосходства (Нет, он еще в глаза не видел этого соседа, и нет, ему это и не нужно, чтобы составить свое мнение). Луи никогда особенно не умел с достоинством справляться с подобными ситуациями. Его мать всегда говорила, что его острый язык сослужит ему плохую службу, если он не будет держать себя в рамках. Но «держать себя в рамках» - это не для Луи. С грохотом, совершенно не гармонирующим с окружающей обстановкой, Луи бросает на пол сумки и вещи, театрально вздыхая и оглядываясь вокруг. Ощущая лиричность момента (в конце концов, это же начальная сцена трагедии его дальнейшей жизни), он направляется к окну, рассматривая через него старинные здания, оплетенные плющом, и ярко зеленый газон, расстилающийся перед ним. Его комната практически на уровне земли, отмечает он с неприязнью. Окна расположены невероятно низко, что предоставляет отличную возможность любому в жопу пьяному гостю без какого-либо труда запрыгнуть в комнату. Человеку в прямом смысле стоит только перекинуть ногу через подоконник, и он окажется в квартире. Превосходно. (Не то чтобы Луи обладает хоть чем-либо, чего бы не было у этих маленьких Мидасов. Исключая, конечно, безукоризненный стиль, достоинство и выдающуюся личность. Не говоря уже о моральных принципах и непоколебимой трудовой дисциплине.) (Ну, почти непоколебимой.) - О, боже, - раздается потрясенный голос позади него, и Луи оборачивается, чтобы увидеть, как его мать таращится на окружающую обстановку, пытаясь вобрать в себя сразу все. - Знаю-знаю. Как-то слишком, да? – небрежно замечает Луи, держа руки в карманах. - Это… это нечто, - тихо выдыхает она, и Луи не может не отметить в ее голосе едва прикрытой горечи. – У твоего отца определенно склонность ко всему самому эффектному. – Пауза. – Когда речь идет о внимании публики. Луи вскидывает бровь. – Да, Чарльз у нас такой, не так ли? – тактично отвечает он, делая особенное ударение на имени. Ему никогда особенно не нравился термин «отец». Бросив последний взгляд в окно, он вздыхает и медленно направляется к двери. – Ладно, давай уже затащим все остальное внутрь. Его мать кивает, все еще осматривая обстановку прищуренными глазами, прежде чем выйти вслед за ним из комнаты.

***

Мать уехала после того, как они перетащили в новую обитель Луи коробку за коробкой, чей мрачный картон теперь контрастирует с картинами в позолоченных рамах и лакированным черным деревом, которому абсолютно не место в университетской общаге 21 века. Серьезно. Какого хрена тут все в золоте? Это же универ, а не гребанный Версаль. - Скоро увидимся? – спросила его мать надломленным голосом перед уходом. Луи кивнул, изо всех сил стараясь мученически не закатить глаза. Он был хорошим человеком, правда, хорошим – придерживал двери для старушек и все такое прочее – но у его матери была склонность к проявлению слабости и потаканию собственным прихотям, чего ни он, ни его сестры никогда не могли себе позволить. - Конечно, мам. Вернусь, не успеешь оглянуться. Встанешь как-то утром, а я уже буду там, сидеть за столом и стучать ложкой, требуя завтрак. - Или, может быть, я тебя навещу? – спросила она с детской надеждой в голосе. - Мам, - вздохнул Луи, протягивая слова с напускной терпеливостью. – Я дам тебе знать. Семестр еще даже не начался. Ладно? Она кивнула, глядя на него печальными, умоляющими глазами. Да, конечно. Пора. Без промедления Луи нетерпеливо заключил мать в объятия. – Еще раз спасибо тебе за все. Счастливо. Люблю тебя. - Он неуклюже чмокнул ее в щеку. – Передай девчонкам, что я буду по ним скучать, но только иногда. Не разрешай им заходить в мою комнату. И присматривай за ними, ладно? Не забывай о них. Она кивнула, в ее глазах все еще читалась грусть. – Не буду. До свидания, Бу. Я буду скучать по тебе, дорогой мой. - Лучше поторопись. Время – деньги! – пропел он в ответ нарочито веселым голосом. Он всего лишь секунду смотрел ей вслед, прежде чем вернутся к текущему занятию, голова все еще занятая чемоданами, разбросанными на сверкающем полу. И вот теперь Луи остался один, лицом к лицу с коробками, обмотанными скотчем, показной обстановкой, которая насмехается над ним и его недизайнерской обувью, отсутствием соседа (пока что) и отчетливым чувством, что он тонет. - Что ж, - бормочет он, шмыгая носом и с отчаянием оглядывая роскошную комнату. – Видимо, здесь все и начнется.