We'll think about it tomorrow.

Гастроли выматывали, концерты уже начинали надоедать, от слов песен начинал болеть язык, а пальцы устали перебирать аккорды. Юра был в депрессии. В одной из самых глубоких, наверно. Сейчас был конец мая, их маленький тур должен был вот-вот окончиться. Сегодня было шестнадцатое мая, Стрыкало оставались на ночь в Питере. На самом деле, парни не очень любили, когда они оставались тут. Ебаный Питер заставлял думать. Постоянно думать. Юру он тоже заставлял думать. И это было самым худшим из всего, что могло быть на данный момент. Очень тяжело, блять, с депрессией находится в вечно депрессирующем Петербурге. Депрессия в депрессии, ха-ха. Юре не хотелось больше ничего. Не хотелось больше выступать, писать песни, видеть людей. Питер только сильнее давил на воспаленные нервы. Всё было крайне хуево, и осознание этого пришло незадолго до сегодняшнего дня. Оставалось только добить самого себя и дело с концом. Ебаный Питер. Такие периоды случались у него частенько. Кто был постоянно рядом, замечали это – что-то менялось во взгляде, в походке и даже в странных танцах Каплана. «Что-то» менялось, клинило, и у Юры медленно рвало крышу. Очень медленно и незаметно. Началось всё в начале тура, когда ребята поздравили его с Днем Рождения. Чертовы слова как-то сами слетели с губ, хоть и звучали как преувеличенная благодарность, но заставили внутренности скрутиться от осознания палева. Страус ничего не заметил, но это дало толчок сначала постоянным мыслям, потом постоянным параноидальным мыслям и теперь это перешло в питерскую депрессию. Ебаный Страус. Это он во всем виноват. Ржет постоянно, пишет чушь в твитере и смотрит. Пялится. Словно Юра экспонат в Кунсткамере, а Женя абориген, которому показали цивилизацию. Странно выходило. - Да похуй. Это все Питер. - Выплюнул слова Юра. Он сидел на балконе и вертел в руках купленную еще в Минске пачку сигарет. Он до сих пор ее не открыл, только рассматривал ее, крутил в руках. Мысль о том, что тридцать сигарет это смертельная доза, билась о черепушку. Еще пару пачек купить и двинуть кони в Питере. Это было бы очень романтично. Сдохнуть от передозировки никотина в Питере. - А с другой стороны, какая-то нелепая смерть. - Опять о какой-то хуйне думаешь? - Рядом сел Женя и забрал пачку из чужих холодных рук. Юра промолчал. Его тараканы - это его тараканы. - Давай, чувак, рассказывай. - Ильин прикурил и отдал пачку обратно. - Мы уже все заметили, что тебя кроет. Юра продолжал молчать. Женя вздохнул, понимая, что просто так его не разговоришь. - Хорошо. Заебало? - Заебало. - Ответил Каплан, продолжая вертеть пачку, уже открытую, в руках. - Ты даже не представляешь как. Мне надо отдохнуть. Взять тайм-аут и придти в порядок. Я хочу уехать. - Давай, вставай. Пошли. - Страус поднялся и подал руку. - Я покажу тебе кое-что. - Блять, двенадцать ночи, ты ебанулся? - Юра скривился. - Да и Питер мы не знаем, куда ты пойдешь? - Метро до часу, а Питер ты не знаешь. - Усмехнулся Женя. - Да поднимай свой зад, ну. Каплан скривился пуще прежнего, но встал. Если Страус чего-то хочет, лучше с ним не спорить. Наспех схватив куртку и деньги, они покинули отель. Женя остановился и нахмурился. - Пойдем. ----- Каплан фыркнул. Знаменитые петербургские крыши, ну конечно. Страус оригинален, ничего не скажешь. С другой стороны - было красиво. Светлое небо, горящие огни, теплый ветер и обзор на Исаакиевский собор. - Это единственное место здесь, не заставляющее грузиться. - Женя слабо улыбнулся. - Здесь неплохо. - Да. - Кивнул Юра. - Только можно ноги себе переломать, а так норм. - Не бухти и пошли. - Ильин повел его куда-то дальше, на другую сторону крыши и усадил на скамейку. Откуда она здесь взялась, Каплан предпочел не думать. В конце концов, это же Питер. - Вот теперь можешь отдохнуть. «Ха-ха, Страус, очень смешно» - подумал Юра и уставился вдаль, разглядывая Петербург. С высоты он не напрягал, не давил и казался самым великолепным городом на свете. Он даже вдохновлял, поднимал настроение. Мысли с депрессии медленно перешли на сопливую романтику, улыбка растянулась сама по себе. Женя сидел рядом и тоже улыбался. Но он-то всегда улыбался. - Да, здесь круто. - Улыбнулся Каплан. - И часто ты тут бываешь? - Раньше ходил, а теперь нет времени. - Да ты просто бухаешь. - А ты под кислотой. - В тон ответил Страус и убрал руки в карманы. Юра промолчал и закинул ногу на ногу. Кислота, бухло, весь этот угар - за-е-ба-ло. - Может, стоит бросить все это дерьмо? Найти себе телку и жить спокойно. - Телки это хуево, Юрец. - Усмехнулся Женя. - Ты ломаешь мои мечты, уебок. - Рыкнул Каплан. Женя довольно улыбнулся. Они замолчали. Басист не хотел тревожить успокаивающийся внутренний мир Юры, чтобы он пришел в себя. Ему это было нужно - Женя знал. Он уже не впервые сталкивался с депрессиями Каплана, но способ их лечения пришел к нему только сейчас. Женя не понаслышке знал, как Петербург влияет на людей - у самих петербуржцев уже был иммунитет на городское настроение, они от него не зависели, а приезжим было тяжело. Женя приезжал в Питер пару раз к друзьям, и, честно, просто охуел от этого города – Петербург был странным, непонятным, то угнетающим, то приветливым. Но если ты тут с хорошим настроением, Питер ответит тем же. А Юру он утопит и не даст выплыть наружу. Каплан поежился. С наступлением более глубокой ночи холодало, тонкая кофта не спасала. Он интуитивно прижался к теплому боку Жени, греясь. - Холодно. - Выдохнул Юра. - Еще рано уходить. - Нахмурился Страус. - Сегодня ночь музеев. Не хочешь культурно обогатиться? - Да с тобой-то обогатишься. - Усмехнулся Каплан. - Ты просто аристократ, я смотрю. - Ты во мне сомневаешься? - Стараюсь. Не, Жек, серьезно. Холодно. Юра испуганно дернулся, когда чужие руки обняли его и прижали к себе. - Жек, какого хрена? - Согревающие обнимашки. - Улыбнулся Ильин и устроил голову на чужом плече. - Будем друг друга греть. Юра хотел было ядовито ответить, но промолчал. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. - И правда, теплее. - Кивнул сам себе Юра. - Ты просто гений, Страус. - Это похвала или сарказм? - Как тебе будет удобнее. - Усмехнулся Каплан. - Охуенно просто. Питер, крыша, и обнимашки двух взрослых мужиков. Романтика. - А хуле. - Усмехнулся Женя. - Можем вообще закончить картину до сопливого хэппи-энда. - Выдохнул Страус на ухо Юре. Тот вздрогнул от теплого дыхания и вопросительно посмотрел на басиста. Женя не стал дожидаться ответа, словно он ему и не требовался. Он просто вплел пальцы в чужую шевелюру и притянул Юру к себе, неторопливо целуя - так, как было нужно. Каплан захлебнулся от ощущений, чувствуя, как он тонет. В своих мыслях, Питере, Жене. Как его тянет вниз, закручивает в водоворот, а ледяная глыба медленно оседает в желудке. Он отвечает на поцелуй больше от страха совсем потонуть тут, и хватается за Женю, как за спасительную соломинку. И тот его вытягивает, прижимает к себе теплыми руками, и помогает спокойно вдохнуть, умиротворить шторм внутри. Юра чувствует себя чертовой Белоснежкой, которую пробудил поцелуем принц - но он не изнеженная девка, а Страус далеко не прекрасный принц. Но он чувствует благодарность за этот поцелуй. Юра предпочитает не думать о причинах такого поведения, разделяя их на положительные и отрицательные, но существование последних почему-то кажется абсурдным. Это просто не в характере Жени. Чужие теплые губы скользят по губам Каплана, расслабляя, не отрываясь до того момента, как закончится кислород. Женя доволен - это лучшее, что он мог дать Каплану, и что мог получить сам, удовлетворяя свое эгоистичное желание обладать Юрой. Он не хотел думать о том, что будет потом - даже если всё будет хорошо. Страусу сейчас было все равно, потому что Юра отвечал и держался за него, убирая свое отчуждение и злые шипы раздражения, которыми так незаметно, но все-таки был окружен. Задавать сейчас какие-то вопросы Каплану не хотелось. Просто потому что это разрушит этот хрупкий момент успокоения, который они создали на свой страх и риск. - Мы подумаем об этом завтра. – Усмехнулся Юра, вспоминая фразу из «Унесенных ветром». Женя слабо кивнул и снова положил свою голову на плечо Каплану. Да, они подумают об этом завтра, когда их не будет в Петербурге.