Einsamkeit

Часы тихо щелкали стрелками, привнося  отчаяние в и без того нерадостную  атмосферу. Их монотонная мелодия сливалась с мерным писком аппаратов, создавая целую симфонию из неразрешимых вопросов, страха и печали. Высокий брюнет осторожно приподнялся со стула, на котором он, как это случалось раньше, задремал. Каждый раз, невольно смыкая глаза, он надеялся, что это окажется всего лишь дурным сном, но этого не происходило. Все та же стерильно-чистая палата номер 32,те же приборы для поддержания жизни и  самый дорогой человек. Здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки. Шивон ненавидел себя за это. Ведь из-за его глупых желаний личное счастье находится между жизнью и смертью вот уже вторую неделю. Нужно было остановиться. Нужно было прекратить. Идиот! За окном послышалось тихое шуршание, а потом и первые раскаты грома. Мужчина догадался: пошел дождь. Он слегка улыбнулся. "Слышишь это?» - обратился он к своему безмолвному собеседнику. "Наверняка слышишь. Да, снова дождь идет. Как тогда, помнишь? Три года назад. Ты тогда на меня налетел, пытаясь от ливня спрятаться, а вместо извинений начал возмущаться, что я посреди тротуара стал», - Шивон улыбнулся, вспоминая ужасный ливень,  темную макушку, врезавшуюся в его спину, и ругательства с сильным китайским акцентом. А еще глаза. Эти живые, яркие глаза за стеклами дорогих очков. « У меня даже дар речи пропал на несколько секунд от такой наглости. Ну, а потом мы уже вместе бежали в укрытие. Так все и началось. Тогда еще два студента. Медик и дизайнер. Казалось бы, какая связь? Но она была. Нет, она есть! Ты обязательно проснешься. Я тебе обещаю» Мужчина осторожно коснулся руки пациента. Он держался, чтобы не заплакать. Его останавливала мысль о том, что парень рядом с ним все слышит и не стоит заставлять его волноваться. Через какое-то время он почувствовал, что снова погружается в сон. Погружаясь в царство Морфея, где-то на задворках сознания парень услышал вибрацию телефона, но дремота оказалась сильнее желания ответить на вызов. Это стало большой ошибкой, за которую молодой врач ненавидел себя всю жизнь. * * * - Хен, возьми трубку, умоляю! – буквально вопил в трубку молодой парень. Из его горла периодически вырывались громкие хрипы и тяжелый кашель,  и тогда на белом галстуке, удавкой свисающего с шеи, появлялись новые бурые пятна крови. Гордость, недавно горевшая в молодой душе, выветривалась от ужасной боли в животе. Но он не мог. Он не мог позвонить ему. Не сейчас. Не после таких слов. Поэтому у него была только одна надежда. На лучшего друга. Он дрожащими руками вцепился в телефон и все надеялся, что Шивон все-таки ответит. Он не может.…  Не может не ответить.… Перед глазами все плыло. Ужасно клонило в сон. Нет! Нельзя. Иначе он не проснется. Нужно просто дождаться. Шивон ответит. Точно ответит… А на проводе мирные гудки, на улице – жара и влага, внутри – остатки гордости, из-за которой он готов умереть. *** - Где он, черт возьми?!  - в резную дверцу книжного шкафа полетел стакан и через секунду разбился на множество неровных кусков, а парень, запустивший его, ударил со всей силы кулаком по стене. Ему было страшно. Страшно как никогда. - Донхэ, прошу тебя, не надо крушить мой дом, - Хичоль поправил рыжие волосы и с жалостью посмотрел на дрожащего от злобы и страха друга. Он мог его понять, но не хотел. Он сам недавно пережил подобное, и сейчас некогда огненная душа Сеульского Лиса пребывала в ледяном равнодушии и спокойствии. – Ты сам виноват. А он слишком близко принял к сердцу твои слова. Могу поспорить, он сейчас у Шивона или Чонсу, утешается. - Не смей! – практически рявкнул Донхэ. Хичоль даже испугался, что его могут ударить, столько во взгляде карих глаз было ярости. – Он бы не пошел к ним! С ним точно что-то случилось! - Хэ, неужели тебе приятнее думать, что он где-то истекает кровью в темном переулке? Приди в себя. Он очень ранимый и эмоциональный. А еще ветреный. Это нормально, если после ссоры с тобой он поехал к Шивону, - Хичолю самому было неприятно говорить такие слова о родном брате, но ведь должен этот глупый парень понять, что реальная жизнь – не слезливая драма и не розовая сказка о вечной любви. Это естественно в реальной жизни – искать утешения в объятиях других. - Заткнись, хинним! Хекджэ – не ты. Он бы меня не предал! – казалось, Хэ сейчас испепелит Хичоля одним только взглядом. Донхэ хотел сделать другу больно. Хотел, чтоб с равнодушно-красивого лица Хи исчезло напускное спокойствие. – А знаешь, Ханни был прав тогда. Он правильно сделал, что уехал! Как можно любить тебя? Ты позволяешь себе думать о родном брате как о последней шлюхе! Ты чудовище, Ким Хичоль!   Голова Донхэ дернулась от внезапного удара. На щеке яркой розой расцвел след от удара. Хичоль потирал руку и смотрел в упор на опешившего Хэ. Его лицо все еще казалось равнодушным, но в темных глазах ютилась такая боль, которая была бы способна, если не убить, то хотя бы смертельно ранить. Он подошел ближе. - Поверь, тебя совершенно не касаются наши отношения с Ханкеном. А вот про чудовище,… Возможно, ты прав, но я, в отличие от тебя, реалист. Я знаю, как это бывает. Если хочешь, можешь мне не верить, – тихо сказал хинним, глядя в глаза Донхэ, а затем направился к выходу из гостиной. В дверях он остановился и отчетливо сказал: «Пора взрослеть, Ли Донхэ», а затем ушел. Донхэ отчетливо понимал, что он зашел слишком далеко. Он попробовал снова взять себя в руки и набрал номер Хекджэ. Он обязан извиниться. Перед Хеком. Перед Хи. Он обязан все исправить. - Алло? – незнакомый мужской голос ответил на звонок. Сердце Донхэ ушло в пятки. Неужели.… Неужели Хичоль был прав? - Вы кто такой? Где Хек? – Хэ старался говорить спокойно, но силы были на пределе. Он готов был сорваться. - Я – работник скорой помощи, Кан Ён Мин. Я как раз собирался позвонить кому-нибудь из родственников или друзей  Ли Хекдже.  Мы нашли его 15 минут назад. Он в крайне тяжелом состоянии. Еще бы немного и…   На какое-то мгновение Донхэ показалось, что он умер. Мир вокруг мгновенно потерял цвет, звук, запах.… В голове отбойным молотком стучали обрывки фраз: «скорая помощь», «нашли», «тяжелое состояние»… - Алло? Алло? – голос из трубки. Донхэ внезапно очнулся и закричал: - Адрес! Куда его увезли? - Записывайте.   *** Словом можно ранить сильнее, чем самым искусно заточенным ножом. Хичоль знал, что Донхэ, возможно, не осознанно сказал это. Просто нервный срыв. Просто Хекки пропал. А возможно и специально… Сеульский Лис  подошел к бару. Там стояла пара бутылок виски, лежали разбросанные конфеты и несколько потрепанных цветков орхидеи. На черной поверхности некрасивым пятном застыл воск. Хи слегка ковырнул его ногтем, с равнодушным видом поднес к лицу восковые стружки, а затем просто оттряхнул руки. Дети.…  А ведь все должно было быть как в мелодрамах: свечи, цветы, конфеты… Хи тяжело вздохнул. Он не мог плакать. Не мог, как младший брат, закатить истерику, побить посуду.…  Не мог избавиться от тяжести, которая сдавливала огненную душу ледяными тисками, причиняя боль. Возможно, он слишком стар. Он не способен легко избавиться от груза внутри. Не может отпустить. Можно ли вынуть душу? Можно ли навсегда заморозить свои чувства? ***    Я иду по дороге. Она совершенно прямая. Вокруг никого и ничего. Все серое. Все плоское. И лишь дорога черная. Я иду вперед. Как давно я здесь? Куда я иду? Я часто слышу голоса, но не понимаю, что они говорят. Сегодня я в первый раз разобрал сказанное. Всего две строчки. До боли в груди знакомый голос сказал мне: «Да, снова дождь идет. Как тогда, помнишь?». Но я не помню. Ничего не помню. И от осознания этого хочется кричать. Но голоса нет.