Как же ты бесишь

– Как же ты бесишь! Каждая их встреча начинается одинаково. Азраэль от природы был спокойным, неконфликтным ангелом, совсем не в пример запальчивому воинственному Михаилу или придурковатому, но энергичному Сариэлю. Да и услышав такое от Мелиссы, можно было подумать что мир окончательно с катушек слетел. – Уполномочен сообщить, что светлейший князь, ослепитель очей наших, великий небесный архистратиг желает видеть вас в своих чертогах... – меланхолично тянет Азраэль, поленившись даже свою всеобъемлющую скуку за улыбкой прикрыть. – Как же ты бесишь! – рычит Мелисса в ответ. Он проговаривает все эти дурацкие титулы ровным голосом, даже ни разу не поморщившись. Да как будто это не его легион был уничтожен час назад. Как будто не из лишней суровости «светлейшего ослепителя». Как будто завтра снова не будет боя. Азраэль выглядит так, будто ему на все это тысячу раз плевать. «Ты просто отвратителен!» – хочется крикнуть Мелиссе. «Как же ты бесишь», – мрачно выплевывает она – И не мудрите с одеждой, – ухмыляется Азраэль беззаботно, будто только что этой волной яда окатило вовсе не его. – Что сказал?! – Мелисса меняется в лице и вспыхивает моментально, словно подожженная спичка. – Да шучу я. Ангелы не чувствуют страха и боли. У Мелиссы темнеет в глазах от зависти. --- Что-то в воздухе до сих пор трескалось и рвалось еще. От земли пахло кровью и жжеными перьями. Мелисса бесчисленное число раз участвовала в жестоких битвах, но ни разу не оставалась на их месте после. До этого – ни разу. Задержаться приходится из-за крыльев. Она понимает это, стоя спиной к полю боя и готовясь взлететь. Но те предательски дрожат и вообще настолько прописаны кровью, что уже даже не раскрываются. Мелисса делает глубокий и рваный вдох и умоляет себя открыть глаза. Она всегда покидала поле сражения первой, оправдываясь тем, что нечего ходить среди убитых и раненых. Очевидное превосходство не подкреплялось видом поверженных врагов. Кроме того, помимо этих поверженных врагов непременно попадется какой-нибудь ангелок из первый сферы, у которого крылья в размахе и двух метров-то еще не достигли, а теперь, в грязи и крови горевшие, уже и на крылья-то не похожи. Зато на всеобщем собрании за день до этого ты встречалась с ним глазами и видела в них полную безбашенность и пару надежд на будущее. На самом деле, покидая поле боя, Мелисса смертельно боялась оборачиваться. Однако открыть глаза ей все-таки приходится. Мечница смотрит на покореженные доспехи, сломанные кости и копоть, отвратительно черную. Смотрит, а от боли почти подкашиваются колени. – Ай-ай, если надо будет поддержать или чего, вы только скажите, – Азраэль зависает над землей в метре слева и препротивно улыбается. – А-а, это ты, мальчик на побегушках, – Мелисса даже не поворачивается, и голос у нее твердый до пугающего. – Ты почему не ранен? – Скажем, я везучий, – в кулак хихикает ангел. – Настолько везучий, что не получил ни одной царапины? Мечница глазам своим не верит, да у него одежда даже не запачкана и не смята и крылья идеальной белизны, как всегда. Неужели он такой малодушный и трусливый, что всю битву отсиживался где-то в безопасном месте? Уж если так, не сносить ему нимба. – Настолько везучий, что даже не участвовал в сражении, – мягко поправляет Азраэль. – Меня послали живых посчитать. Но дело гиблое, да? Мелисса насильно выталкивает из груди воздух и забывает вдохнуть обратно. Ей почему-то хочется, чтобы этот мальчишка ошивался тут как можно дольше. Покрывший небо сплошной свинец совсем не обещает солнца, но мечница все равно с трудом расправляет крылья, чтобы хоть немного их подсушить, и соображает, что такой вот ее вид приведет к тому, что Азраэль закончит с подсчетом выживших, даже не начиная. Но он, вопреки ожиданиям, вместо того чтобы отлететь подальше, неожиданно оказывается совсем близко. Мечница даже пикнуть не успевает. – Мел... – Азраэль почти невесомо касается пальцами ее щеки, а Мелисса, словно испуганная кошка, отпрыгивает назад на целых два шага. Ее не называли так уже целую тысячу лет. Нет. Больше тысячи. Да и вообще, как смеет этот сопляк так отвратительно фамильярничать?! – Бесишь, зараза! – она даже за меч хватается в порыве злости, но опомнившись, тут же выпускает скользкую рукоять из пальцев. – У тебя кровь. У вас, – сдержано поправляется он, а лицо озаряет совсем несдержанная улыбка. Словно он это специально. Паясничает на поле скорби и издевается. Мелиссе больше нечего сказать, поэтому она дает ему такую затрещину, что у самой ребро ладони чуть ли не немеет от боли. Щеку жалит что-то холодное, и мечница вскидывает голову, вспоминая, что два дня назад началась зима. – Снег, – сухо констатирует она. – А по-моему, пепел, – Азраэль озадаченно подставляет ладони. Сероватые хлопья действительно не таят на коже чуть дольше минуты. Под ногами отвратительно хрустят чужие крылья. --- Когда наступает лето, волосы у Мелиссы светлеют еще на один тон и становятся почти белыми. Ни один ангел с такой проблемой ни разу на сталкивался, потому что от самого создания всю свою жизнь им пристало оставаться неизменными. Мелисса вздыхает и снова, кажется, завидует. Везение Азраэля заканчивается, когда мечница случайно видит его в списках тяжело раненых. Белые больничные коридоры в час молитвы пусты, как после эвакуации. Никто ее не останавливает, никто не задает лишних вопросов, но когда дверь семнадцатой палаты распахивается, Мелисса застывает на пороге, так ничего и не сказав. Азраэль выглядит живым и очень даже здоровым, болтая ногами на подоконнике спиной к распахнутому окну и здорово рискуя в это же окно попросту вывалиться. Мечница переступает порог и с излишней сосредоточенностью собирается с мыслями. – Тоже мне тяжело раненый... Тебя сюда положили, только потому что ты незаменимый мальчик на побегушках, да? Потому что постоянно всем прислуживаешь и по поручениям носишься? Как же ты бесишь, – Мелисса говорит все это, и ее почему-то бьет крупная дрожь. И плохое предчувствие тоже почему-то не никак отпускает, хотя мечница отмахивается от него с совершенно беспощадной твердостью. Он просто совести не имеет, этот Азраэль. – Что ж, быть может, Мелиссочка, – ангел, ухмыляясь, спрыгивает с подоконника, только взгляд у него нехороший, слишком усталый и слишком прямой. – Мне, конечно, приятно, что ты меня навещаешь, но сейчас не время для нотаций, не находишь? Мечница с этим не согласна, но прежде, чем читать нотации, она зачем-то делает большую паузу. Ангел вздыхает, совсем теряя к ней интерес и, обернувшись спиной, свешивается в окно. Мелисса застывает, и ей кажется, что прямо под сердце вогнали кол. – А где... – начинает она неловко и давится словами на полувздохе. «Где правое, – хотела спросить мечница, – куда делось правое крыло?» – но она понимает все немного быстрее, чем успевает закончить. И про «тяжело раненых» и про его этот нехороший взгляд понимает. Понимает и пялится в пол, бестолково сжимая кулаки. И, может, надо бы что-то сказать, извиниться надо бы, но только эти извинения сейчас будут словно нож в спину, поэтому Мелисса проглатывает слова, давится ими и продолжает напряженно молчать. – В бордель бы сейчас... – мечтательно тянет ангел. – Да ты хоть знаешь, что там делать надо?! – щетинится мечница и моментально остывает. – Азраэль, а правда, что ты ничего не чувствуешь? – и в голосе сомнения столько, сколько ей просто даже по статусу не положено. – Правда? – Ангелы созданы чтоб служить, а не чтобы чувствовать, – пожимает плечами он. – Азраэль, ты правда ничего не чувствуешь? – с напором повторяет Мелисса. – И не высовывайся так в окно, выпадешь же! Теперь-то это точно чревато «тяжелыми ранами». – Ой, да что ты? Ах, госпожа Мелисса, а кое-кому не занимать такта... Может, хотя бы вы не будете смотреть на меня, как на калеку? Азраэль чихает и все-таки вываливается в окно третьего этажа, а снизу ржет, убедительно уверяя, что теперь понимает падших ангелов. – Придурок, – сквозь зубы давит мечница и с размаху усаживается на подоконник. Ангелы не чувствуют страха и боли. Мелиссе с каждым днем все меньше и меньше в это верится.