Metamorphosis evening.

Подходил к концу бледно-серый день. Уличные фонари принимались за работу, распространяя ржавый свет на скучный асфальт, ветер тошнил порывами. Дополняли эту картину кучевые облака, которые всем своим видом напоминали гигантскую прямую кишку. Этим антиутопическим блаженством был окутан совершенно обычный дом, каких можно насчитать тысячи. Нездоровый желтый свет распылялся по ванной комнате и находил свое отражение в настенной плитке и старом зеркале. Только лишь зайдя сюда, можно стать брезгливым: больная атмосфера теплой ванны не расслабляла, а лишний раз доказывала всё убожество существования этого усталого и забытого всеми человека, чье тело тяжелой тушей едва качалось в воде. Он жив, он спит. И так бездарно глупо находится на волоске от смерти. Тухло-тихую песню приближающейся смерти нарушил мобильный телефон, который как нельзя кстати завопил, разнося эхо по бедной комнате. От неожиданности тело так конвульсивно содрогнулось, что бедолага чуть не захлебнулся. Мозг прошил колкий импульс, виски застучали барабанной дробью, в глазах стало мутно, как при густом мглистом тумане. Вынырнув, парень снова погрузился в остывшую воду до подбородка. Телефон лежал на далеких верхних полках и парень решил пренебречь очередной бесполезной информацией оператора. Устало сомкнув глаза, он ухватился за перила ванны, дабы как-то отогнать муторные удары висков. Голова была совсем пустая. Тяжелый вдох. Сосредоточенный выдох. Сложное открытие глаз. Либо от долгого пребывания в воде, либо это было на самом деле, но тело почувствовало некое движение под собой, на основании ванной. Сначала скрытно-медленное, затем откровенно-глупое и быстрое. Ванна словно таяла, сбрасывала свою шкуру. Под сонным телом отчетливо чувствовались мягкие и склизкие холодные женские руки и ноги. Они были ирреально белоснежными, а их ласки хаотичными и ничуть не возбуждающими. Еще не до конца проснувшийся разум парня теперь совсем не понимал, что происходит. «Наверно, еще не отошел от сегодняшней дозы», - как-то отрешенно рассмотрел он свои мысли и плотно закрыл глаза, стараясь сконцентрироваться на реальности, на реальных ощущениях. Вот он в еле доброй воде, мертвой хваткой впился в края ванны. Но движения ног и рук под телом оказались не менее реальными. Пытаясь рассуждать здраво, он стал вылезать из ванны, и в этот нездоровый момент руки и ноги резко стали обвиты дурно-белыми конечностями. Они удушающе плотно прижимали его ко дну. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Чем больше парень сопротивлялся, тем крепче его прижимали. Он закрыл глаза и стал ждать конца. Парень инстиктивно цеплялся за секунды. Говорят, что перед неминуемой смертью, у людей вся жизнь перед глазами проносится, но в уголке сознания этого человека проснулось одно еще чуть теплое воспоминание. Долгожданный ливень был закрыл для меня окном. Я хотел выйти, постоять под его отрезвляюще холодными каплями, хотелось вопить от радости, окунаясь в холодную воду. Я чувствовал себя так, будто дождь - мой возлюбленный, с которым я долгое время не мог встретиться. И вот он! Он здесь, совсем близко! Но я не мог побороть свой страх перед улицой и находящимися там людьми. Хотя это еще было до моей агорафобии*. От этого как-то глухо и горько сдавило сердце. Проливной дождь иногда мне кажется святой водой: для одних это очищение, другие стараются спрятаться как можно дальше, они боятся его как огня. Так было и сейчас: одни, шли, улыбаясь и по-детски искренне радуясь, другие же бросились в рассыпную под крыши и спасительную теплоту домов и магазинов. Но вот небо перестало плакать. А я не успел повидаться с любимым. Теперь только мерцают редкие молнии, словно небо протягивает мне соломинки, чтобы наверстать упущенное, и глухо гремит гром, показывая тем самым свое недовольство и печаль насчет закрытых окон. Думая подобным образом, я нередко чувствую себя сумасшедшим. Одним моментом вода пропала. Мокрое тело обдувал равнодушный порывистый ветер. Женские конечности исчезли. Или… он потерял способность их чувствовать? Уже не в состоянии перемешивать и обрабатывать свои мысли самостоятельно, он решил отдаться ситуации. «Будь, что будет. Все равно вряд ли кто обо мне вспомнит. Что Бетт, что женщина, которая заставляла называть себя матерью.» Нечеловечески мягкое падение на холодный кафель. На секунду в реальности. Блюющая светом лампа разрезает глаза. Рваный вдох. Рваный выдох. Густота вьется в голове, не оставляя шанса на здравые мысли. Мгновение – обжигающее дыхание возле щеки – его губы накрыты губами незнакомки. Ирреальный, сумасбродный поцелуй, перерастающий и высасывание внутренностей через его рот в ее. Набрав полный рот кишок, странно-острыми зубами она их перекусила, с неприкрытым удовольствием переживала и проглотила теплые кусочки его нутра. Искревляющей пространство полоской улыбнулась. Парень уже был просто бездыханным телом. Но был жив. Что это? Иллюзия? Последствия того, что он перешел на другой наркотик? Все было ужасающе реально. Свет, пол, девушка, из уголков губ которой, лились тихие струйки крови и сдавливающая все живое тишина. Эти четверо окружили парня, словно сплели вокруг паутину и, впустив в него яд, по очереди лакомились добычей. Сам не сообразив в какой момент он полностью потерял контроль над своим телом, полумертвый парень вдруг приник к губам его каннибала с поцелуями-укусами. Иллюзорная представительница женского пола терпеливо ждала, пока этот бедняга налакомится вкусом своей же крови на ее губах. Она обняла его за шею, прижимая к себе крепче, и в этих ускользающих секундах он увидел свою Бетт.

Был пасмурный, бледный день. Тусклое голубое небо. Предштормовое море. Песчаный берег. Тонких лодыжек чуть касались пенящиеся волны. Тростинка, обиженный котенок серебристым голоском пела песню. Ветер смахивал рыжеватые волосы с ее плеч, развевал легкое платье грустно-голубого цвета. Он смешивал тело с платьем. Она не была похожа на обычного человека. Словно не отсюда, не из нас. Со стороны казалось, что ей холодно или ее вот-вот переломает пополам ветер. Но это было не так.

У любого человека от болезненных воспоминаний о своей бывшей любви или привязанности, где-то в области груди начинает шевелиться липкий ком, который привычно называют душевной болью. Но из-за махинаций девушки с его внутренними органами, совершенно ясно чувствовалось, что кто-то грызет и разрывает его изнутри. «Душевная боль» превратилась в реальных существ, которые прогнившими клычками кусали за легкие, желудок, почки, поползли внутрь ног и стали проверять на прочность его кости. Пять секунд – и в его представлении его плоть уже разорвало грызущими. Тело словно было пронизано раскаленными гвоздями и ножами боли, до конвульсий агонии; сдавило легкие, они ощутимо потяжелели; горло и рот наполнились теплой кровью, солоноватая, она билась ключом из тела; глазные яблоки были покрыты красными пятнами из-за полопавшихся сосудов. Вспышка яркого и мутного белого света – секунда – кровь в горле исчезла – судорожный громкий вдох – ощущение холодного кафеля под телом. Боязливо, словно при сильном ветре с песком в лицо, он открыл глаза и увидел перед собой свою ванную, привычное желчного цвета освещение. По телу мягко расплывалась усталость, а в голове на костылях передвигались перебинтованные мысли и воспоминания. Всю жизнь я был интровертом, но я любил, когда дома собираются гости. Когда все веселые, едят, пьют. Мне нравилось наблюдать за ними. Вечность бы наблюдал, тихонько попивая виски где-нибудь неподалеку.

«Идиот!» - отдался эхом в голове голос Бетт.

Парень сомкнул глаза и провалился в глухой и твердый сон. *Агорафобия - боязнь открытых пространств с большим количеством людей. Бессознательный страх, испытываемый при прохождении без провожатых большой площади или безлюдной улицы. Проявляется в бессознательном виде как защитный механизм.