Seventy fourth Hunger Games

Я просыпаюсь от громкого пения птиц за окном. Распахиваю глаза и смотрю на часы - только девять утра. Обычно я люблю просыпаться рано и слушать пение соек-пересмешниц, но сегодня хотелось бы поспать подольше. Сойки-пересмешницы - это случайно появившийся род птиц. Капитолий в Тёмные Времена вывел переродков, так называются искусственно-созданные, соек-говорунов. Они запоминают человеческую речь и позже могут её воспроизводить. Так сойки-говоруны слушали тайные собрания повстанцев, а затем передавали всё Капитолию. Но когда повстанцы догадались в чём дело, стали травить такие байки, что Капитолий сам остался с носом. После войны предполагалось, что сойки-говоруны вымрут сами, потому что выведены были только самцы. Но они были умнее и стали скрещиваться с обычными сойками. Так появились сойки-пересмешницы, они не могут запомнить человеческую речь, слишком сложно для них, но они запоминают мотив песен. Если им спеть простенькую мелодию - всей стайкой они начнут голосить её, пока им самим не надоест. Я встаю с кровати, иду в ванну и умываю лицо, чищу зубы. Сегодня рабочий день, но из-за Церемонии Жатвы, которая начнется в 2 часа дня, школьные занятия отменили. Но я всё равно, по привычке, встаю перед зеркалом и повторяю в мыслях, как каждый день нас заставляют делать в школе: - Меня зовут Кэйт Эбернетти. Мне 15 лет, я живу в Дистрикте-12, специализирующемся на добыче и обработке угля, в нашей стране Панем, центром которой является процветающий город Капитолий, который со всей любовью относится ко всем своим Дистриктам. Их 13, они располагаются вокруг Капитолия, который в свою очередь находится в горах. Ровно 75 лет назад закончилась война, названная Тёмными Временами, когда все тринадцать Дистриктов взбунтовались против Капитолия, но не смогли одолеть его. Тринадцатый Дистрикт был полностью уничтожен. В наказание за восстание год спустя было принято ежегодно проводить соревнования, названные Голодными Играми. От каждого Дистрикта в День Жатвы берется по два человека, парень и девушка, в возрасте от 12 до 18 лет, после чего передаются Капитолию и готовятся к битве, в которой победитель - один выживший. И сегодня пришел День Жатвы. Я заканчиваю и глубоко вдыхаю. Возвращаюсь в свою комнату, сажусь на кровать и беру в руки фотографию, давно стоявшую на тумбочке возле моей кровати. На ней я с отцом. Мне всего лет 8, мы с папой держимся за руки и весело улыбаемся. У него, как и у меня, темные глаза и такие же темные волосы, но кожа очень светлая. Мы стоим с ним на маленькой лужайке перед нашим домом. Он умер, когда мне было 11. Наш дом сгорел, и эта красивая лужайка перед ним - черное выжженное место. Я выжила, потому что была в этот момент в школе. Свою маму я никогда не видела, она погибла сразу после того, как родила меня. У папы даже не было ни одной ее фотографии, но когда он рассказывал мне о ней, всегда сравнивал ее с чем-то прекрасным, с небом, с музыкой, с солнечным светом... Под опеку меня взял лучший друг отца Хеймитч. Они были дружны с самого детства, учились вместе в школе. Хеймитч ни за что бы не позволил, чтобы дочку его лучшего друга отправили в приют. Вот только в один день их дружбу разделила Жатва - Хеймитча выбрали на Игры. И он победил. Вернулся домой, получил огромную кучу денег, а наш дистрикт щедро одаривали весь последующий год. Хеймитч переехал в Деревню Победителей, где мы сейчас и живем, они с отцом стали меньше общаться, потому что теперь Хеймитчу предстояло стать ментором и готовить к Играм следующих трибутов. Несколько лет подряд все наши ребята умирали на Играх, даже не успев побороться за жизнь. Раньше я не задумывалась над этим, но теперь и представить боюсь: каково это? В течение недели готовить двоих детей для жестокой бойни, опекать их, а потом смотреть, как они умирают от рук других трибутов? После своей победы Хеймитч стал реже выходить из дома, но все же с отцом они виделись. Потом появилась я, и Хеймитч помогал нашей семье в средствах, хоть папа и ни разу его об этом не просил. Пять лет назад наш Дистрикт снова выиграл. Восемнадцатилетний парень по имени Марк Койн, он выиграл, и Хеймитч освободился от ноши ментора. А затем погиб мой отец, и Хеймитч стал заботиться обо мне. Я одеваюсь и спускаюсь на первый этаж нашего дома. Хеймитч еще спит. Вытаскиваю из его куртки кошелек и выхожу на улицу. Деревня победителей - единственное красивое место в нашем Дистрикте. Двенадцать домой, построенные Капитолием для победителей, стоят полукругом. Заняты только два. Перед нашим домой красивый сад, я его вырастила, старалась повторить лужайку перед своим старым домом. Красивые цветы растут вдоль плиточной дорожки, а по бокам от лестницы - невысокие кустики. Перед моим старым домой все выросло само, тут - пришлось сажать. Я смотрю вперед на дом Марка. Никогда не видела, чтобы он выходил. Только на Игры, и на тур победителей, который устраивают примерно через пол года после Игр - победитель объезжает все Дистрикты, там делают вид, что радуются за него, закатывают пиры, а затем он возвращается домой и готовится к следующим Играм. И вот в чем ирония - даже если тебе удастся выиграть - от Игр ты не сможешь избавиться. Выхожу из Деревни победителей и оказываюсь совершенно в другом месте. Никаких ярких цветов, все серое. Трава, и так растущая кое-где, серого цвета, разваливающаяся каменная дорожка, ведущая в центр нашего района, дома облупленные, полуразваленные. В такое время обычно много людей на улице, шахтеры торопятся на работу, кто-то выходит подоить козу, дети идут в школу. Но не сегодня. Я не торопясь иду к нашему черному рынку Котлу. Там продается много всего нужного за небольшую цену. Я не испытываю отвращение ко всем этим зданиям. Раньше я ведь жила в таком же и только по случайности попала в место красивее. Люди в нашем дистрикте умирают от голода, от холода, и это считается нормальным. Бывало, идешь из школы, и видишь, как на земле лежит старик. А потом просто приходят миротворцы и убирают тело. Никогда не говорят, что люди умирают от голода, всегда официальная версия - или грипп, или что-нибудь еще. Миротворцы - люди из Капитолия, следят за порядком. Но даже и эти охранники правил иногда заглядывают в Котел. То, что они из Капитолия - здесь не делает их королями. Я специально иду к рынку не прямым путем. Минут через десять прихожу к тому месту, где раньше стоял наш маленький, но уютный домик. Стены разваленные, везде следы огня. Подхожу к лестнице и провожу по ней рукой. По ступенькам приходится прыгать - половина из них отсутствует или в них огромные дырки. Захожу внутрь дома и вспоминаю, как здесь все было раньше. Помню нашу кухню, помню, как папа пытался научить меня готовить, но мне это никогда не нравилось. Когда я переехала к Хеймитчу, пришлось учиться, родитель из него не очень так, честно говоря. Прохожу дальше, в нашу с папой комнату. Здесь в крыше огромная дыра, и комната залита солнечным светом. Стоит обгоревший шкаф, кровать, все закрыто огромным слоем пыли и пепла. Я подхожу к шкафу, открываю дверцу. Сам шкаф платяной, но внизу есть два ящика, которых почти не видно. Я открываю один из них - мой лук на месте. Во втором - стрелы. Я всегда проверяю, на всякий случай. Когда мне исполнилось 6 мы с папой пошли гулять. Мы шли долго, ушли уже далеко от дома. И тут завернули к дороге, которая упирается прямо в забор, отделяющий наш дистрикт от леса. Забор для того, чтобы дикие звери не заходили в район, по нему еще и ток проводят. Но это все легенды, тока почти никогда нет. Может быть, три-четыре часа в сутки, и то ночью. Мы остановились с ним перед забором, я была немного напугана. Папа присел передо мной на корточки и взял мои маленькие ручки в свои. - Кискисс, - сказал он. Он всегда меня так называл, сколько я себя помню. - Я хочу показать тебе кое-что очень интересное. Он улыбнулся и в его глазах загорелся задорный огонек, которого я никогда раньше не видела. - Мы пойдем в лес? Но ведь туда нельзя! - шепотом говорю я, но не могу сдержать улыбки. Мне прямо сейчас, сию же секунду, не терпелось перелезть через забор. Я обожала приключения. - Да. Поэтому мы будем очень осторожными, - папа подмигивает мне. Он отпускает мои ладошки, подходит к забору и слушает. Не гудит, значит, тока нет. Затем поворачивается ко мне и снова улыбается. Я подхожу к забору и пролезаю под ним, очень аккуратно. Затем пробегаю чуть вперед и жду отца. Он пролезает вслед за мной, затем берет меня за руку, и мы бежим вглубь леса. Раньше я никогда не была в лесу, и он меня просто завораживает. Все чистое, яркое, красивое. Огромные деревья с такими же огромными корнями и кронами, кусты со съедобными ягодами, да плюс ко всему этому я готова была поспорить, что видела пару раз, как по веткам пробегала белка! Сначала мы просто ходим по лесу, но затем папа подводит меня к большому дереву с дырой в стволе. Он отпускает мою руку и тянется в эту дыру. В следующую секунду у него в руках огромный лук дюжина стрел. Он кладет их на землю и достает другой лук, поменьше. Для меня. И он учит меня охоте. Сначала просто учит правильно держать лук, выпускать стрелы. Потом я стреляю в мишень. Когда и это у меня получается, папа начинает подбрасывать вверх яблоки, и я учусь стрелять в движущиеся мишени. Через некоторое время мы начинаем охотиться. Подстреливаем белок, куропаток, кроликов. Иногда спускаемся вниз, к речке, разводим огонь и жарим добычу прямо там. Иногда берем раздобытое и идем в Котел, обмениваем на что-то другое, или просто на деньги. Когда я становлюсь постарше, папа рассказывает мне про растительность. Какие ягоды съедобны, какие коренья, какие травы можно использовать, как лекарство. Я трачу все свое свободное время на изучение этих ягод и трав, учусь делать силки. После школы мы с папой уходим в лес и охотимся. После его смерти я боялась ходить в лес одна. Но лес - единственное, что осталось мне в напоминание об отце. И я пересилила свой страх. Хеймитчу не сказала, что иду в лес - он бы не отпустил. Быстро добежала до того места, где мы с папой пролезали под забором, внимательно слушаю - тишина, тока нет. Немного боязливо движусь вперед по лесу. Меня пугает каждый скрип ветки, каждый шорох. Я добегаю до нашего дерева. Лук и стрелы на месте. Тянусь через папин за своим. Так странно, стоять по середине леса с луком в руках, но без папы. Я перебрасываю свой маленький колчан со стрелами через плечо и иду дальше. Через несколько минут замечаю маленького кролика и начинаю на него охоту. В конце концов, мне удается его подстрелить. Это была моя первая добыча. Я кладу кролика в папину охотничью сумку, которую мне приходится обвязывать вокруг пояса несколько раз, чтобы не упала и ухожу из леса. Начинает темнеть, скоро ночные звери выйдут на свою охоту, да и Хеймитч заметит, что меня долго нет. Страшно было одной идти в Котел. Там всегда много народу. Но я не останавливаюсь. Помню, как папа говорил мне, что всю добычу нужно отдавать мяснику, чтобы не предлагали остальные взамен. Продаешь мяснику - он тебе платит ровно столько, сколько стоит твоя добыча, и с этими деньгами ты покупаешь уже все остальное. Я с немного трясущимися руками вхожу в Котел, по памяти нахожу лавку, за которой сидит мясник. Он меня не замечает, и я немного откашливаюсь. - Здрасьте, - мой голос, на мое же удивление, не дрожит, и это придает мне немного уверенности. Я выпрямляю спину. Рори, мясник, отрывается от чтения газеты и смотрит на меня. На его лице появляется выражение удивления, но затем он тепло улыбается. - Привет, Кэти, как ты, как Хеймитч? - заботливо спрашивает он. - Нормально, спасибо, - отвечаю я и немного смущенно улыбаюсь, но затем вспоминаю, зачем я здесь. Достаю из сумки тушку кролика и кладу на прилавок. Рори удивленно раскрывает глаза и смотрит на меня. Берет кролика за лапы и оглядывает тушку. Она в идеальном виде, я не потрошила ее. - Сама добыла? - потише спросил Рори, и я согласно киваю. Рори вскидывает брови. - Мм.. отличная добыча, - он убирает тушку кролика под прилавок, затем тянется за коробкой, где лежат деньги, и кладет мне в руку горстку монет. Я пересчитываю - всё честно. - До свидания, - прощаюсь я, и, не дожидаясь его прощания, ухожу из Котла. Я гордилась собой и широко улыбалась, идя домой. Некоторые смотрели мне в след, наверное, думали, что я спятила. Это была моя первая добыча, мои первые деньги. Я сама их заработала. После этого я снова возвращалась в лес, охотилась. Брала уже не свой, маленький лук, а большой - папин. Постепенно, проводила там больше времени, больше добычи ловила. Собирала ягоды, коренья, ловила рыбу, пробовала ставить простенькие силки. Относила добычу в Котел, но деньги не брала - просто отдавала. Потом Сальная Сэй - главная в Котле, пожилая женщина, но очень добрая, - сделает из рыбы суп и продаст кому-нибудь, заблудшему сюда, или тем же миротворцам. Кроликов тоже засунет в какое-нибудь блюдо. С ягодами я ходила к мэру нашего Дистрикта - мистеру Андерси. Он любит землянику и черешню и платит за них хорошо. Остальное носила в Котел, а деньги, которые давал мэр, приходилось оставлять себе, хотя в этом не было никакой необходимости - состояния Хеймитча хватило бы на несколько поколений. Хеймитч потом догадался, что я пропадаю в лесах - но ничего не говорил. Наверное, понял, что запрещать будет бесполезно. Лес - моя стихия, я ее знаю. И не пропаду в ней. Лук со стрелами я из леса перенесла в наш сгоревший дом. Миротворцам там нечего рыскать, а вот в лесу оставлять его мне стало страшно. Новый, если что, я не смогу сделать. Стрелы получается, а лук - вещь сложная. Решаю после Котла забежать в лес, если время будет, а если нет - то после Жатвы. Выхожу из нашего дома, стараясь подавить набегающие слезы. Не к чему скучать, папа не хотел бы, чтобы я тратила время на рыдания. Он знает, что я люблю его. А я знаю, что он любит меня. Я иду по улицам, стараясь не отвечать обращенным на меня взглядам жителей. Если быть честной, то они меня не очень любят. Они еле-еле могут обеспечить свое проживание, еле-еле могут достать себе еду. А мне просто повезло. Просто раз - и я в деревне победителей. Только как они не понимают? Я бы лучше жила там - вместе с ними, но с семьей. Со своей семьей. С мамой, с папой. Некоторым жителям, особенно из Шлака - нашего самого бедного района, приходится брать тессеры на еду. В тессер входит масло и тачка зерна. Тессер может взять ребенок, который участвует в Жатве, и за один тессер его имя впишут на отдельный лист лишний раз. То есть, коротко говоря, - дети меняют свою жизнь на еду. Каждый год детей вписывают на листки по одному разу. Так получается, что мое имя вписано 3 раза, имена детей из Шлака могут быть вписаны все 21 раз только за два года. Меня мутит от этого факта. Иногда я захлебываюсь ненавистью к Капитолию. Я прохожу мимо пекарни. На лестнице сидит мальчик и кидает свиньям подгоревшие куски хлеба, которые не годятся на продажу. Раньше мы с папой продавали пекарю белок за хлеб, сама я к нему никогда не ходила, но этого мальчика видела в школе. Кажется, мы ровесники. Он замечает меня и поднимает на меня взгляд. Я думаю, уместно здороваться с человеком, даже имени которого не знаешь? Решаю, что не уместно, и просто слабо улыбаюсь, но к этому моменту мальчик уже отворачивается. Я дохожу до Котла. Сегодня с пустыми руками - просто поговорить. нахожу Сальную Сэй. - Хэй, Кэти! Рано ты сегодня, - приветствует меня Сальная Сэй. Я улыбаюсь и обнимаю ее. - Привет. Просто не спится, - я улыбаюсь и сажусь рядом с ней за ее прилавок, оглядываю рынок. Она понимает меня. Сегодня ведь день Жатвы. Пусть я и не вписана туда много раз, но листики с моим именем там есть. И я тоже в игре. Мы с ней немного болтаем, она предлагает мне поесть, но я отказываюсь. Наверняка, суп сделан из моего же кролика, да и есть я не хочу. Через некоторое время я решаю все же пойти в лес. До двух часов дня еще есть время. Добегаю до старого дома, беру лук и стрелы. Колчан прячу под куртку, а лук приходится нести на плече. Прежде чем выйти из дома, я внимательно осматриваюсь по сторонам. Вроде миротворцев нигде не видно. Быстро добегаю до своего места возле забора. Он недалеко от дома, я сама сделала там незаметный подкоп, да и сразу начинается ряд кустов, за которым тебя не видно. Уже начинаю нагибаться, чтобы подлезть под забор, как слышу легкое, еле заметное потрескивание. Ток. Поднимаю голову и прислушиваюсь уже специально. Да, точно. Ток. Раньше его никогда не пускали днем. Может, это как-то связанно с днем Жатвы? Может, миротворцы думают, что кто-то может убежать, и поэтому пускают ток? Если это так, то мне лучше поскорее убраться отсюда. Я добегаю до дома и прячу лук. Затем быстрым шагом иду в Деревню победителей, вся в расстроенных чувствах. Я уже понадеялась, что перед Жатвой смогу ощутить любимый запах леса, который придает мне столько уверенности в себе! У меня даже это забрали. Я дохожу до дома и быстро поднимаюсь по ступенькам. Захожу внутрь, бросаю ключи и кошелек на трюмо. - Эй, Хеймитч!!! - на весь дом ору я. Все обязаны ходить на Жатву. Но даже если бы не было этого правила, я бы все равно потащила его с собой. - Не обязательно так орать, - говорит Хеймитч, выходя из кухни, и я испуганно дергаюсь. Он заливается смехом, а я недовольно цокаю. - Ну, из нас двоих явно не я любитель поспать до обеда, да? - злобно говорю я и прохожу вперед по коридору, но Хеймитч ловит меня и заключает в объятия. Я улыбаюсь, хоть он и не видит. Хеймитч - высокий, в хорошей форме мужчина, с довольно длинными русыми волосами светлыми глазами. Ему 43 года, но выглядит он моложе. Игры не сломали его. Хотя, кто знает, чтобы с ним стало, если я не свалилась ему на плечи грузом? Может, запил бы так же, как и Марк? На обед мы съедаем вчерашнюю индейку с грибами. Едим молча. Я тяну время, как могу. Сколько бы я не убеждала себя, что у меня мало шансов - мой мозг понимает, что шансы есть. Мало, но есть. Не сказать, что я боюсь, но я и не спокойна. Закончив с едой, я поднимаюсь наверх к себе в комнату и открываю шкаф. Красивых вещей у меня мало. Я стаскиваю с себя одежду. Пошла бы и в ней, но вчера я бегала в этом по лесу, и в некоторых местах на куртке следы от земли, на штанах то же самое. Я достаю из шкафа черные узкие джинсы, простую белую приталенную футболку. На улице уже вовсю светит солнце, так что в куртке нет необходимости. Волосы завязываю в высокий хвост. Подхожу к зеркалу и смотрю на себя. Ненавижу, когда я так выгляжу, хоть и одеваюсь я так только раз в год, именно на Жатву. Слишком уж похоже на моду капитолийцев. На ноги одеваю белые босоножки. Спускаюсь вниз, нахожу Хеймитча в гостиной. Он уже оделся. Темный строгий костюм, как всегда. Подхожу к нему и аккуратно поправляю галстук, затягивая его потуже. - Отлично выглядишь, - говорю я и улыбаюсь. - Ты тоже, - комплимент от Хеймитча? Что-то давно такого не было. Я смеюсь и говорю: - Спасибо. Звучит колокол, и мы одновременно поворачиваем головы к окну. - Пора, - говорю я, не отрывая взгляда от окна. - Боишься? - спрашивает Хеймитч. Я поворачиваю голову к нему. Он спрашивает серьезно, лицо немного нахмуренное. Я качаю головой, стараясь выражением лица придать уверенность моему ответу. Не знаю, получилось у меня или нет, но мы выходим из дома и направляемся на главную площадь. Когда мы выходили из Деревни, Марка видно не было. Наверное, уже там. К главной площади уже тянется длинный поток людей. Все в одинаковом сером, выглядит это жалко. На площади уже установлены большие экраны, по которым будет транслироваться Жатва, сами телевизионщики сидят на высоких балконах с камерами в руках. К Дому правосудия, где заседает мэр, как всегда пристроена большая сцена. На сцене три стула - один для мэра, другой для ментора, и третий для Эффи Бряк - ментора из Капитолия, которая будет выбирать будущих трибутов. Она - типичный капитолиец. Одежда невероятных, странных фасонов, очень, даже слишком, ярких цветов. Волосы - розового цвета сбиты в странную прическу, а ее макияж даже в страшном сне не приснится. А в Капитолии такое считается нормальным, может даже слишком простым. Вдоль стен Дома правосудия стоят миротворцы - как один, в белом, на головах черные фуражки. Слева на площади - длинный стол, за котором тоже сидят миротворцы, только не из нашего Дистрикта, а из Капитолия. К ним нужно подойти, чтобы сказать свое имя. Таким образом, Капитолий еще и перепись населения Панема обновляет. Мы с Хеймитчем подходим к столу. Он остается ждать меня в стороне, а я встаю в очередь, передо мной где-то пять-шесть детей. Я немного нервно оглядываюсь по сторонам. Останавливаю взгляд на сцене: на стульях уже сидят мэр и Эффи, Марка - нет. С двух сторон на сцене стоят огромные прозрачные шары с листками-именами детей. В одном - девушки, в другом - мальчики. Я оцениваю количество листков и представляю, где находится листки с моим именем. - Следующий, - ровным тоном говорит девушка-миротворец, даже не поднимая взгляда. - Кэйт Эбернетти, - говорю я. Услышав знакомую фамилию, миротворец поднимает голову и смотрит на меня. Её лицо ничего не выражает, и через секунду она принимается записывать мое имя. Интересно, о чем она подумала. Дочка ли я Хеймитча или просто однофамилец? - Можешь идти, - говорит она, и я тороплюсь убраться подальше. Подхожу к Хеймитчу и мы идем к общей толпе у сцены. Большие часы у Дома правосудия уже показывают два часа дня, но они не начинают. Готова поспорить - это из-за Марка. - Как думаешь, где он? - спрашиваю я, продолжая смотреть на сцену. - Опять где-нибудь пьяный валяется, - отвечает Хеймитч. Я скрещиваю руки на груди и начинаю нервно топать ногой. Господи, поскорее бы это кончилось. Проходит еще минут десять, мэр с Эффи Бряк о чем-то совещаются, и наконец, он выходит на сцену к микрофону. Звучит гимн Капитолия, на экранах появляются изображения нашей площади, затем на одном из них крупно берут лицо мэра Андерси. - Добрый день, - говорит он, но по его выражению лица понятно, что никакой он не добрый, этот день. Мэр, как всегда, начинает рассказывать историю Панема, о Темных Временах, о том, почему возникли Голодные Игры. Каждый год он говорит одно и то же, зачем - не понятно. По-моему, уже все это слышали, и ничего нового ни для кого не будет. - Ну а теперь, передаю микрофон нашему ментору из Капитолия - Эффи Бряк. Тут предполагается, что все должны зааплодировать и заулюлюкать, но - тишина. Эффи к этому привыкла, поэтому сразу начинает говорить: - Спасибо! Спасибо, - ее манера говорить меня всегда смешила. Ее речь какая-то жеманная, вместо твердых согласных раздается какое-то шипение. - Удачных вам Голодных Игр, и пусть удача всегда будет на вашей стороне. Эффи растягивает последнее предложение, а потом улыбается самой мерзкой улыбкой, на какую, по моему мнению, вообще способен человек. Хотя сама она, наверное, думает, что выглядит прекрасно. - Итак, сначала - дамы. Эффи подходит к шару с женскими именами и запускает вниз руку. Я сама не замечаю, как уже сжимаю ладонь Хеймитча. Эффи достает бумажку и идет обратно к микрофону. Я зажмуриваюсь, а в голове проносятся фразы: "Только не я, только не я!" - Мисс Кейт... Эбернетти! Что? Что она сказала? Я слишком громко думаю, я не слышала, что она сказала. Она прочитала мое имя? Судя потому, что все смотрят на меня - да, она прочитала мое имя. Я чувствую, как Хеймитч сжимает мою ладонь сильнее. - Ну же, Кейт, где ты? - зовет Эффи, рыская глазами по толпе. Я сглатываю ком в горле, отпускаю руку Хеймитча, напоследок взглянув на него. По его лицу можно сказать, что он яростно думает, что сделать. Ни я, ни он даже не задумывались о том, что мое имя могут вытащить. Толпа расступается передо мной, образуя некий живой коридор. Ноги сами несут меня на сцену. Надо же, среди кучи тех листков, что были в шаре Эффи вытащила именно мой. Краем глаза я замечаю себя на большом экране. К счастью, мое лицо не выражает никаких эмоций, значит, людям не виден мой страх. Хорошо. Руки начинают трястись, и я сжимаю ладони в кулаки. Выпрямляю спину и поднимаюсь по лестнице на сцену. Поднимаю голову - передо мной Эффи, с протянутой рукой. Я ее игнорирую и просто прохожу мимо, встаю по левую сторону микрофона. Теперь передо мной - вся главная площадь, все восьмитысячное население нашего Дистрикта. - Что ж, давайте поприветствуем нашего первого трибута! - весело говорит в микрофон Эффи и ее голос разносится по всей площади. Но аплодирует только она. Все зрители, все до одного, как будто сговорившись, прижимают три средних пальца к губам и вытягивают руку вперед. Это очень старый и очень редкоиспользуемый жест только в нашем дистрикте. Жест прощания. И он обращен ко мне. Я оглядываю каждого, пытаясь заметить знакомые лица, но здесь очень много людей. Они прощаются со мной. Ещё ни с одним трибутом так не прощались. - Мм.. - тянет Эффи в микрофон, явно обескураженная. Сейчас в ее голове наверняка борются мысли - нормально ли то, что происходит на площади, или это надо как то закрыть? - Теперь мальчики! Эффи подбегают к шару с мужскими именами, выдергивает первый попавшийся лист, и возвращается к микрофону. Готова поспорить, если бы не тонна пудры на лице Эффи, ее щеки бы пылали ярче пламени. Да, не лучшее ее выступление. - Пит Мелларк! - объявляет она и осматривает площадь. На половине экранов - мое лицо, на другой половине - толпа, камера ищет этого мальчика. Я перевожу взгляд на людей передо мной, пытаясь найти Хеймитча, но его нигде нет. Неужели он ушел? Нет, конечно. Но где он тогда? - Отлично, поднимайся, душенька! - слышу я голос Эффи, и поворачиваю голову вправо. Она идет к микрофону, за руку таща высокого мальчика, со светлыми волосами и голубыми глазами, настолько глубокими, что их цвет я вижу даже отсюда... Это же тот самый мальчик, сын пекаря! Которого я видела сегодня утром, и которому улыбнулась! Он поднял на меня глаза. Через свой взгляд я постаралась передать все сочувствие, всю жалость о том, что нас выбрали. Не знаю, получилось ли у меня, и нужно ли это было ему, и вообще помнит он меня или нет, но я постаралась. Господи, как мне жаль. Слезы начинают подкатывать к моим глазам. Я сглатываю очередной комок в горле и поворачиваюсь обратно к толпе, стараюсь придать лицу выражения беспристрастности. Нельзя ни в коем случае показывать свою слабость. Нельзя. - Трибуты, пожмите друг другу руки! И пусть удача всегда будет на вашей стороне! - громко говорит Эффи, а затем отходит чуть назад, чтобы мы могли пожать руки. Я снова смотрю на Пита Мелларка. Я даже не знала, как его зовут! По выражению его лица мне не удается понять, что он чувствует, о чем думает. Кажется, напуган. Он первый протягивает мне руку, и я ее пожимаю. Его ладонь теплая, а кожа мягкая, от него исходит запах свежеиспеченного хлеба. Мы отпускаем руки, Эффи говорит в микрофон: - Счастливых вам Голодных Игр! И уводит нас в Дом правосудия.