***
Новостройки Азимут-Прима. Темное небо созвучно с металлом лестниц, арматурами, бетонными блоками, и, что немаловажно, с твоим настроением. Ты стоишь на крыше, упираясь одной ногой о парапет, греешь руки в карманах, но это не помогает. Волнение, смешанное с неуверенностью, плавно переходит в своеобразную легкость. Если Николай не придет, все пойдет так, как решили они. А ты в любом случае окажешься в проигрыше, как ни крути. Смотришь в темноту, разбавленную колкой снежной крупой и огнями большого города. Вспоминаешь ваш с Колей разговор на даче. «- Ты что, совсем?! У тебя мозг отказал? — возмущению Петровича нет предела, в ответ на твое предложение. — А у тебя есть предложение получше? — ты, не выдержав, ёрничаешь. — Нет, я на это пойти не могу! — категорично заявляет твой друг. Ты сидишь перед ним на корточках, греешь в руках бутылку водки. Сейчас тебе не важно, какую пить. Алкоголь странно отрезвляет, действует как пощечина. — Значит, и ты меня бросаешь? — поднимаешь глаза на Колю. — Это глупо, это подло! — срывается Круглов. — Извини. — Да ничё, — мотаешь головой, делаешь новый глоток. Пытаешься сделать вид, что ты в порядке, хотя на душе совсем хреново.» Ты не осуждаешь майора, ни в коем случае. Он и так для тебя сделал достаточно, чтобы быть ему благодарным. Но в данную минуту, стоя спиной к лестнице, все равно надеешься, что Николай тебя не подведет. Понемногу начинаешь замерзать, несмотря на теплую куртку. Ветер отвешивает тебе пощечины, резкими порывами проникает под воротник, оставляет на темных волосах крупицы снега. Позади тебя раздаются шаги. Ты узнаешь их из сотни других — так ступает именно Петрович. На своей шкуре знаешь, как это непросто, решиться на такое, и сочувствуешь старшему другу. — Ты всё-таки решился, Коль? По крайней мере спасибо, что это будешь ты, — слышишь, как неестественно звучит твой голос. Стоишь по-прежнему спиной. Слышишь, как вздыхает Николай. Поворачиваешься к Круглову лицом, теперь ветер бьет сбоку, треплет волосы, до этого гладко собранные в хвост. — Серёга, может передумаешь? Сдайся им, ты же знаешь, мы тебя вытащим, — майор, весь в черном, смотрит на тебя едва ли не умоляюще. Взгляд серых, светлых глаз постепенно темнеет, наливается свинцом. Очередной порыв ветра больно бьет в глаза, ты, неожиданно для себя, чуть улыбаешься. Тебе повезло с другом. -Наивный ты человек, Николай Петрович. Ты же понимаешь, меня даже до изолятора не довезут: пристрелят при попытке к бегству, — говорить такое тяжело, особенно близкому человеку. — И ничего вы потом уже никому не докажете. — Ну ты же видишь, это реальная подстава! Давай по закону! — из последних сил пытается настоять на своем Коля, а ты понимаешь, что все это пустое. Краем уха слышишь, как стучат о металлические прутья ступеней ботинки спецназовцев. Резким движением срываешь жетон, который ты никогда не снимал. — Законы кончились, Коль, — говоришь спокойно и обыденно, а внутри настоящий ураган чувств. От того, с каким лицом Круглов достает пистолет, тебе становится не по себе. Ком в горле мешает что-то сказать, да ты и не любишь подобные речи. Солдатский жетончик на черном шнурке болтается в твоей руке, а тебе без него странно неуютно, чувствуешь себя беззащитным. Глупо. Как в замедленной съемке, видишь, как Коля вскидывает руку со стволом. Сердце глухим молотом бьется в висках. С щелчком твой друг заряжает пистолет. Нервы оголены, кажется, еще немного, и порвутся. — Прости, Серёга, — майор говорит так просто и искренне, что ты теряешься. — Бог простит, — в ответ сухое, пустое, машинально сорвавшееся с губ. Единственная мысль — как это воспримут ребята. А в пальцах все сильнее сжимаешь веревочку с талисманом, словно от него зависит жизнь. Выстрел звучит неожиданно и слишком громко. Ты не чувствуешь боли, но зато отчетливо понимаешь, что из пальцев выскользнул жетон и отлетел куда-то в сторону. Над тобой черное-черное небо. А рядом с тобой друг, надежный и проверенный, по твоей вине ставший убийцей.***
Снег неприятно режет глаза, хотя тебя спасает наличие черных очков, скрывающих лицо. В голых деревьях гудит ветер, где-то в небе гомонит воронье, а если прислушаться, то можно услышать шум трассы. Самые странные чувства одолевали тебя, пока ты ехал на свои же похороны. Ты в полной мере понял, что чувствовал Володька Летов, когда вы проворачивали ту операцию. В общем, врагу не пожелаешь. Тебя сейчас узнать просто невозможно — черная шляпа, пакля седых волос из-под нее, черное пальто, скрюченные пальцы в кожаных перчатках, а в довершение инвалидное кресло. От сидения в нем у тебя начала болеть спина, замерзли ноги, но ты должен терпеть, иначе нельзя. Весь этот маскарад для тебя сущий пустяк, по сравнению с тем, что пришлось пережить Коле и ребятам, узнавшим, что Круглов убил майора Майского. Ты сидишь достаточно близко к гробу, но находишься чуть в стороне. Точно знаешь, что позади тебя стоит Рогозина, Иван, Танечка и Валя, одетые в траур. А через несколько метров от них, убрав руки в карманы пальто, стоит твой лучший друг, поневоле замешанный в эту историю. Смотришь на коллег-ГРУшников, сердце замирает, не желает стучать дальше, но все равно стучит, пока тишину вспарывают четкие команды и залпы. Когда гроб начинают опускать в промерзлую, комковатую землю, слышишь первые всхлипы. Не знаешь чьи, но от них чувство вины возрастает в геометрической прогрессии. Подкатываешься к краю могилы, берешь неловкими пальцами горсть земли, кидаешь на крышку гроба. При этом чувствуя, что это похороны и правда твои, тебя прежнего. Отъезжая в сторону, цепляешь взглядом высокую фигуру Рогозиной, отводишь взгляд. Тебе, придумавшему всю эту афёру, тяжело смотреть на друзей, искренне скорбящим, не иметь возможности сказать, что еще не все потеряно. Возвращаешься на прежнее место, а лиричные мысли сменяются на вполне прозаичные — как после «похорон» воскресать в родной ФЭС. Заморочившись, ты все откладывал этот душещипательный вопрос, а сейчас он развернулся перед тобой во всей полноте. «Галя так точно убьет… Кидает она метко, стреляет хорошо… И будет права, если честно. Я бы такое не простил. Ну или точно бы не понял», — признаешься сам себе, но ничего уже не исправить. Петрович, серьезный как никогда, подходит к тебе, но держится на расстоянии. Прикуриваешь сигарету дрожащими пальцами, ради достоверности, и едва уловимым жестом указываешь Круглову на девушку, в двух рядах от тебя. Николай отходит в сторону. Ты уверен, что друг сделает все как надо.***
Ты, замерзший, но воодушевленный тем, что можешь двигаться, стоишь посреди заснеженного двора. Неподалеку от подвала, куда только что прошла Варвара Летова. Искреннее улыбаешься, глядя на Колино авто, остановившееся рядом с тобой. Стягиваешь надоевшую шляпу и косматый парик. Перекидываетесь несколькими фразами, ты постепенно отогреваешься от общения с другом и работающей печки. — Серёга, я заявление по собственному написал… Так что дорого мне твое тело в целости и сохранности содержать, — усмехнулся Петрович, глядя на тебя. — Я вообще против был втайне держать все от наших. Вздыхаешь, соглашаясь с другом, аккуратно отклеиваешь надоевшие усы. Ты понимаешь, что гложет Круглова, тебе ничуть не проще, но иначе было никак. Отдираешь накладную бороду, задумчиво морщишь лоб. — Знаешь, Коль, это лирика. Давай на потом оставим. Лучше расскажи, кого вместо меня опознавали, — чуть усмехнувшись, откладываешь грим в сторону. — Поднял на уши всю патологоанатомичку, искал бомжа, который замерз или допился, — начинает рассказывать Николай, а ты одновременно и хочешь, и опасаешься слушать. Твоему другу это далось непросто, для тебя его решение помочь — дорогого стоит. Поэтому слушаешь майора молча, пытаясь представить себя на месте Петровича. — Восемь тел осмотрел, все боялся, что наши осматривать будут, либо родственники. Или генетическую экспертизу потребуют, обнаружится подвох, — Коля смотрит прямо перед собой, так что ты не можешь уловить его взгляд. Да и не стремишься — и так все понятно. — Никого к «тебе» не подпускал, до времени похорон никого, — в словах Круглова явно слышна горечь. Стискиваешь зубы, чувствуя облегчение, что отвечать тебе не нужно. Сглатываешь и признаешься другу, не стесняясь проявления чувств: — Коль, я перед тобой в неоплатном долгу, за то, что я еще жив. Николай, не разделяя лиричности мгновения, повествует дальше. Но ты уверен, друг тебя услышал и понял, как нужно. — Нашел я «твой» труп. Рост, волосы и те совпали, — хмыкнул Коля. — Не хватало только «огнестрела». На этих словах, стальной взгляд майора смягчился, ты, синхронно с другом, понимающе улыбнулся. Вы стукнулись кулаками, удовлетворенные результатом своей деятельности.***
После того, как ты оттащил шокированного Летова от тела дочери, вопросительно глянул на Круглова. — Коль, мне пока лучше не высовываться, — пытаясь удержать обмякающего Володьку, ты откровенно растерялся. — А может самое время «раскрыться», хотя бы нашим? — Петрович набирал «скорую». — Рано, Коль, рано, — ты покачал головой, прислонил Владимира к стеночке. Пока майор диктовал адрес, ты все же решился — прятаться до бесконечности не получится. — Пошли покурим? — неожиданно предложил Николай, и вы втроем вышли на крыльцо. — Только Гале сам позвонишь, — тебе удалось отбояриться хотя бы в этой мелочи. Коля, усмехнувшись в усы, дал прикурить Летову. А ты, сминая в пальцах сигарету, наблюдал за тем, как Петрович набирает номер Рогозиной. Сделав первую затяжку, ты почти приготовился к длительным воплям любимой начальницы.