Когда сны смешались с реальностью.

Всем снятся сны. Они бывают совершенно разными: кошмарными, глупыми, милыми, пошлыми… Но иногда снятся такие, что впиваются в мозг накрепко, и уже не понятно, сон это был или произошло на самом деле. Вот и с Жаном такое случилось. Микаса хохотала, обнимая Марко за шею, а он, улыбаясь, держал её на руках. После самозабвенного поцелуя наблюдатель всё же был ими замечен, отчего Марко начал краснеть, а Микаса усмехалась. — И девушку упустил, и друга, да, Жан? — и снова хохотала, запрокинув голову. Смех, как и сама Микаса, в глазах Жана становились прекрасными, хоть и смеха-то её он в реальности никогда не слышал. Когда он проснулся, цепляясь руками за простынь и медленно переваривая со сна такое предательство, Марко на соседней кровати не спал. Может, проснулся от кошмара, может, замучила жара, а может… От ревности у нас всех искажается восприятие, да и додумывать любой любит. Вот и Жан, не придумав ничего умнее, чем то, что его друг дрочил на образ ненаглядной Аккерман, переполнился ненавистью. — Что, всё Микасу вспоминаешь, придурок? — прошипел Жан, на что глаза Марко расширились, а брови поползли вверх. — Странные у тебя шуточки посреди ночи. — А у тебя странные выходки! Мы же друзья, Марко! Друзья не отбирают девушек! Марко не ответил. Кажется, всерьёз обиделся. Отвернулся, что-то проворчав, и больше на возмущённое шипение не отвечал. --- Они не разговаривали несколько дней. Когда Марко пытался подойти к Жану, тот лишь фыркал, напуская на себя вид увлечённого занятиями и тренировками человека, или утыкался носом в тарелку, а ночью делал вид, что спит. Он уже давно понял, что не было этого хохота, не было Микасы на руках у Марко, но гордость не позволяла ему извиниться. Марко же мрачнел с каждым днём, делал всё больше ошибок, часто мотая за них круги вокруг казармы, а пару раз даже запутывался в трос-манёврах, что раньше с ним никогда не случалось. --- — Ты бы поговорил с ним, а, Жан? — скорее посоветовал, чем спросил, подсевший рядом Райнер, кивая головой на Марко, что сидел в одиночестве в дальнем углу, ковыряясь ложкой в тарелке явно без аппетита. Кирштейн, посмотрев на него, задумался, напрочь забыв про еду. Он всё вспоминал про их совместные походы, обещания и клятвы, когда прозвенел колокол, возвещающий о конце ужина. Кадеты, многие из которых были ещё голодными, поплелись готовиться ко сну, а Жан всё сидел, вспоминая лицо Марко на следующий день после того, как нашёл под подушкой записку со словами, после которых за Боттом могли чётко закрепить голубую ориентацию, обнаружь её кто-то, кроме Жана. Но Марко знал, что перед сном Кирштейн всегда обнимает подушку, а никому другому и в голову не придёт рыскать в его кровати. До сознания Жана медленно доходил факт того, какой же он идиот и в чём обвинил лучшего друга. Мечты о Микасе упорхнули в один момент, а в голове чётко закрепилась мысль о том, что ему необходимо увидеть улыбку Марко. И его щёки, когда он краснеет. И его губы, которые вдруг стали самыми желанными. --- Завидев плетущегося сзади всех Марко, Жан, сцапав друга за запястье, повёл его в сторону деревянной постройки, в которой проводили лекции. До отбоя целый час, а если повезёт, то их отсутствия вообще не заметят. Тогда можно будет провести там всю ночь. --- — А куда пропал Жан? — спросил Конни, свешиваясь с верхнего яруса, когда свет уже выключили, объявив общий отбой. Отсутствия Марко, ходившего в последнее время тихой тенью, он даже не заметил. — Заглаживает вину, — ухмыльнулся Райнер.