Вы знвете что такое одиночество?

       Ты навсегда останешься во мне Не зыбкой брешью, не комочком боли, Ты знаешь, это кое-что другое, Что против воли я храню в себе. Мне тяжело самой себе признаться, Что это так, что ты в моей душе Остался на ночь, словно в шалаше, Но я тобой успела пропитаться Насквозь. И от избытка чувства Ты часть себя оставил, уходя, И то, что я в себе храню тебя – Для женщины священное искусство. Вы знаете, что такое одиночество? - Вы знаете, что такое одиночество? – тихо спросила я его. - Ну, наверное. – промяукал он мне в ответ не глядя на меня. - Нет, Вы устойчиво не знаете, что такое одиночество. Вы даже не можете представить, как это страшно, когда вы вроде в окружении людей, но в тоже время вы сами. Вам некому позвонить, чтобы сказать, как вам плохо, вам к некому поехать, что б выпить вместе вина. Вам даже не с кем посмеяться. Вы не знаете, что такое одиночество. Я просто уверена в этом. Он, так же не глядя на меня, встал, прошел взад-вперед и опять сел только, чуть, поодаль, как будто боясь заразиться странной болезнью под названием «Одиночество». В зале воцарилась тишина. Я смотрела, молча перед собой перебирая мысли в голове, а он, виляя хвостом, все так же поглядывал в сторону. - Нет, - наконец произнес он. – я устойчиво не согласен с вами. Вы не одиноки. Ну, во-первых, у вас есть я. А во-вторых, вы всегда можете кому-то позвонить и даже более поехать выпить чашку кофе, поболтать и съездить па концерт, например. В противном случае все люди являются одинокими. Я перевела взгляд на его виляющий хвост. Он поддергивался из стороны в сторону, практически не двигаясь. - Ну, человечество одиноко, не смотря на многочисленность. Мы сами рождаемся и сами умираем. Вот Вы считаете меня не одинокой? А почему же тогда я так устойчиво это ощущаю. И почему же я постоянно чувствую уныние и пустоту. А еще самое страшное то, что на глаза постоянно наворачиваются слезы. Причем все время. Вот я иду по улице и вроде солнце, люди, и я улыбаюсь. И все замечательно. А потом раз и слезы тут как тут, и я ничего не могу с ними сделать. А ведь люди и солнце они-то настоящие, а вот улыбка она искусственная. Знаете, как тяжело носить на себе искусственную улыбку? Это как сапоги из дешевого кож зама. Это так неудобно и так раздражает. Но улыбка не так раздражает, как сапоги, она скорее тяготит. С ней просто тяжело. Ты постоянно о ней думаешь. Ведь естественная улыбка она легкая, не ощутимая, а эта тяжелая. Да, очень тяжелая. Он все-таки перевел с хвоста глаза на меня, и я поняла, что мои слова были ему не понятны. Он долго смотрел, куда-то поверх моей головы, потом скользнул по лицу и опять сосредоточился на хвосте. В этот момент я еще более остро поняла, что одиночество было моим приговором. Наверно, когда я была совсем маленькой и была в животе у своей мамы, там вверху на небесах распределяли людям роли. Кто-то должен был быть политиком, кого-то наделяли творческим складом ума, кто-то должен был быть очень веселым оптимистом и не важно, какую должность он при этой веселости занимал по жизни. И вот когда все роли были распределены, остался маленький конверт или сверток, а может, просто пункт в перечне качеств и это было одиночество. Это слово не сочеталось ни с характером не с должностью. Так же оно не наделяло людей ни какими характеристиками, но его нужно было, куда-то деть, так как оставлять его было нельзя. И вот этот конверт или сверток или еще что-то долго лежал, не зная применения. И он мозолил глаза всем тем ангелам, которые должны были его кому-то присвоить, и которые не могли в силу своей доброты это сделать. Ведь они хорошо понимали, на что обрекают обладателя этого бонуса. Но деваться было некуда. Внизу живота появилась режущая боль. - Ой. – тихо сказала мама. – Что это? - Это вестники не переживай. Тебе еще два месяца гулять, так, что иди спать. Но ой повторилось еще раз и еще. И судя по всему, это были не вестники. Маму скрутило так, что акушерка еле запихнула ее на каталку и доволокла в операционную. В больнице была ночь, врачи дремали по своим коморкам в надежде на то, что роды ни у кого сегодня не начнутся. Но моей маме пришлось нарушить их планы и здорово их разочаровать. - Ой-ой-ой. Как же больно, помогите, - сказала мама и стала проваливаться в сон от сильнодействующего наркоза. Быстрые потоки лекарства, стремительно льющегося по венам, уносили ее в галактические просторы, из которых ей как оказалось позже, не суждено было вернуться. Маленький комок, завернутый в белое полотно, лежал в стеклянной колбе и не двигался. Это была я. Сил к жизни не было уже тогда, причем глядя с высоты прожитых лет, как оказалось, тогда их было все равно больше чем сейчас. Дышать у меня не получалось, какие-то трубки, вставленные мне в горло мешали это сделать, а также приносили собой очень сильный дискомфорт. Глаза тоже не открывались, так как энергии в организме не хватало, что б поднять веки. И только ушки слышали, какой-то шум, доносящийся из-за стекла. Даже закрытыми глазами я ощущала суету, происходящую в комнате. - Она не жилец. Еще пару часов и можно будет отключать. – донеслись ко мне чьи то слова. Зачем отключать. – подумала я. – А где же мама. И почему я не жилец? Я просто не могу открыть глаза, и мне не хватает сил набрать в легкие воздуха, но это, потому что я устала. Ну, где же моя мама. Тут суета стала быстрее, что-то упало, издав резкий звонкий звук. - Она не выходит из наркоза ее пульс падает стремительно вниз. Мне стало страшно. И почему то именно в этот момент очень одиноко. - Ну, может не надо? - А куда мы его денем? - Ну, жалко, посмотри какая хорошенькая. - Мне тоже жалко. Но ее мама уже на пути к нам и скоро она присоединится к ней. Если мы отдадим ей одиночество, мы убьем двух зайцев. И выполним свою миссию и не испортим никому жизнь. Ты же слышал, что сказали врачи: «Она не жилец». - Ха, врачи. Ты же знаешь, что не им решать. Но как знаешь, отдавай. Действительно было решать не врачам. Меня не отключили не через два, не через три и даже не через десять часов. Со временем я все-таки смогла поднять веки и даже издать какие-то звуки, но самым верхом блаженства было, когда из моей глотки извлекли эту ненавистную трубку, через которую в меня поступал кислород, и я сделала свой первый вздох самостоятельно. Это все было замечательно, но чувство полного одиночества меня не покидало. Я очень скучала за мамой, но ее не было. А были прозрачные, холодные стенки барокамеры и периодически меняющиеся лица мед работников, которые склонялись на до мной, делали какие-то процедуры и удалялись. Все это занимало не больше пятнадцати минут. И я опять оставалась один на один с голым чувством пустоты и столь ненавистного мне одиночества. Время шло. Из стеклянной будки меня переложили в деревянную клетку, и картина повторилась. Пару раз в день надо мной склонялось чье-то лицо, еще несколько раз в день меня кормили, а все остальное время я была одна. Я лежала, в своей клеточке понимая бесполезность шумного поведения. Я видела, как раздражались те, кто был рядом с нами, когда такие же, как я истошно разрывали себе глотку, заходясь мерзким криком. Я же лежала тихо, со стороны наблюдая за ними. Я видела, как к ним чаще подходили, их брали на руки, носили по большой комнате и что-то говорили на ушко. Они замолкали и когда их укладывали обратно в кровать, они снова поднимали вой что б ни оставаться самим. Я еще тогда понимала бессмысленность этого поведения. Иллюзия, обман. Выпрашиваемое криком внимание мне было не интересно, и тогда я предпочитала, молча наблюдать со стороны за происходящим. Шли годы. Маленькая клеточка заменилась на большую, затем у большей убрали перегородки и удлинили матрас. А я все лежала и наблюдала за происходящей во круг меня жизнью. Смена декораций была очень скудная. Несколько лиц, которые я уже хорошо знала, сменяли одно другое с какой-то цикличностью. С той же цикличностью сменялось за окном солнце луной. А также никуда не делась неизменная пустота и ощущение полного одиночества. Иногда казалось, что вселенная, закрыла передо мной дверь. Она успела впустить всех, но кроме меня. И я осталась одна на пороге вселенной на своей кровати со своим одиночеством. И даже если б я набралась наглости и постучала, ничего бы не вышло, дверь замуровали. Поэтому мне ничего не оставалось, как смириться и нести свой крест молча. - Почему вы молчите? - Задумалась. – мотнула я головой сбрасывая воспоминания. – Вот смотрите даже здесь и сейчас я тоже одинока. Он оторвал взгляд от двигающегося хвоста и посмотрел на меня как будто с упреком. - Но я, же здесь с вами? И вы все равно одинока? - Формально нет. Если нас двое, то по факту я не могу быть одинока. Но вы скоро уйдете, и я останусь одна. И вы понимаете, одиночество — это состояние души. Знаете, иногда ты находишься среди людей, их много и все они рядом, но ты все равно ощущаешь себя одиноким. Еще появляется настойчивое осознание своей ненужности. Вы вряд ли поймете, о чем я, но это так. Мерзкое чувство. И избавиться от него очень сложно. Когда ты понимаешь, что ты не нужен, комплексы нарастают с неимоверной силой. Бороться им и противится, не имеет никакого смысла. Ты как бурьян, который вырос потому, что природа за долго до его появления решила, что все должно тянуться к солнцу. И вот он честно и исправно выполнял задание природы. Он тянулся. Он рос, туда вверх, где было светло. Каждая его клеточка наполнялась неимоверной болью от быстрого роста. Но он терпел, потому что знал, что должен. Он преодолевал эту боль и эти страдания и с каждым днем он становился все выше и выше. И сквозь эти мучения он начинал гордиться собой, так как он смог, так как он сделал это. И в тот момент, когда он достиг цели и наполнился ощущением счастья, он преодолел боль, он переборол себя. Он добрался до солнца. Но он был бурьян. Сорняк. И кто знал о его мучениях и борьбе самого с собой. Кто еще мог возгордиться им и похвалить. Никто. Он был сорняк, никому не нужный бурьян, мешающий жить. Забирающий почву у благородных растений. И тогда, когда он думал, что преодолел боль и страдания он ошибся. Та боль, не шла ни в какие сравнения с ощущением своей ненужности. Он видел, как льют воду под красавицу розу, он видел, как любуются нежной ромашкой, как окучивают березу. А он был одинокий, никому не нужный бурьян. И его вырвали. Его вырвали и выбросили как мусор. Без сожаления и раздумий. Одним движением. Резкая боль, во стократ превышающая ту прежнюю, пронзила его тело. - За что?! – недоуменно только и смог сказать он. Но ответ он не услышал. А ответ был прост, он просто никому не был нужен. Все было элементарно просто. Вот и я не понимала за что? Я, устойчиво напоминая себе тот сорняк, который был ненужным одиноким растением. Я болталась по земле как прозрачное приведение, пытаясь приткнуться хоть куда-то, но все мои попытки разбивались вдребезги. Нет, все были рады мне, все с удовольствием общались со мной, но они потом уходили, занимались своей жизнью, своими делами, своими семьями, детьми, а я была сама. Когда ты видел равнодушие людей, когда ты понимал, что, ради вежливости они готовы общаться с тобой, но это наигранное чувство, так как поистине им было безразлично, что ты, как ты. Им было все равно. Страшное словосочетание «Мне все равно». Нельзя говорить «мне все равно». Не надо стремиться афишировать свое равнодушие. Это не показатель Вашей независимости. Равнодушие — это паралич души. Что Вы чувствуете, когда Вам говорят «мне все равно»? Становится пусто и холодно внутри. Вы ёжитесь и протестуете. Чаще всего, про себя. Ведь собеседнику… «все равно»… Всего каких-то два слова, а как глубоко проникают они в душу, занозой впиваются в сердце и остаются гнить, иногда напоминая о себе. Человек не может жить без уверенности в том, что он кому-то нужен, что его любят. Он чахнет, переживает, замыкается в себе, погибает. Худшее преступление, которое мы можем совершить по отношению к людям, — это не ненавидеть их, а относиться к ним равнодушно; в этом — суть бесчеловечности. Нельзя говорить «мне все равно». Утром я сама пила кофе, долго заваривая его на медленном огне, я, то ставила на него плитку, то убирала ее. Кофе соответственно метался по стенкам вверх и вниз, не понимая, что от него требуется. Когда процесс варения заканчивался, я наливала темный напиток в маленькую чашку, брала сигарету и шла на балкон. По пути я нажимала кнопку проигрывателя, из которого начинали литься звуки музыки, которая разбивала в дребезги прозрачную тишину моей квартиры. Тишина была вязкой и мерзкой. Она плотно поселилась в моих стенах. Приторный сироп тишины наполнял все пространство. Я тихо передвигалась по дому, а мои мысли были бесшумны, поэтому она властвовала в полной мере. И только включая приемник, я могла хоть как-то ее урезонить. Я пила маленькими глотками горький напиток, поглядывая на проплывающие мимо облака. Мысли хаотично меняли одна другую, создавая в голове подобие диалога. Я что-то спрашивала у себя, затем что-то себе же отвечала или утверждала. За многие годы одиноких бесед про себя у меня выработался определенный стиль поведения. Я не увлекалась до той степени, когда губы сами собой начинали шевелиться, а руки пытались жестикулировать. Нет, мое лицо было не подвижно, а руки совершали нужные действия. В силу этого я была спокойна, что если я увлекусь беседой самой с собой, я не буду выглядеть со стороны как умалишенная. Привычка вести так сказать монолог-диалог бодрила меня в течение дня. Люди, просыпающиеся среди людей, начинали день со слов «Доброе утро» и заканчивали его словами «Спокойной ночи». На протяжении дня они задавали друг другу вопросы и получали ответы. Я же не имела такой возможности, так как с кровати я вставала сама и сама же туда ложилась. Желать себе «Доброе утро» мне надоело уже на первом году одинокой жизни, и я престала это делать. Когда чувство покинутости доходило до исступления, я брала бутылку вина и выпивала ее всю. Легче как минимум не становилось, но совершая, какие, то принятые социумом действия я так сказать себя успокаивала. Путь на работу протекал в затемненной машине по узким улочкам города. Дороги были пусты, так как мастерская находилась на окраине города. Когда я искала место, где я смогла бы работать, это было самым лучшим вариантом. Тихое, безлюдное место, окруженное лесом, плавно переходящим в озеро. В летнее время я могла работать на свежем воздухе, зная, что мне никто не помешает. Так же тихое шуршание листьев, щебет птиц и шелест воды действовали умиротворяющее. Картины в этом месте получались почему-то самыми ценными и продаваемыми. - Если вы не против, я бы перещол на ты? – он вильнул хвостом и повернулся ко мне. - Да нет, я не против. Я-то совсем молода, да и с вами, той есть с тобой мы уже практически близкие друзья. - Я смотрю, ты опять погрузилась в воспоминания? - Да, что-то они сами в голове кишат, мешают общению. - А это у всех так кто тут в первой. Потом привыкнешь, и прошлое останется позади. - Ну да, я надеюсь. Почему-то сложно просматривать свою жизнь. Воспоминания даже приятные оставляют немного горечи, а плохие воспоминания просто разрушают тебя из нутрии. - А почему хорошие не приносят удовольствия? - Потому что осознание того что было но прошло, оставляет горькое послевкусие. А что тут бывают и не в первой? - Ну да случается. – как-то не определенно ответил он и ушел в часть комнаты погруженную во мрак, где мне совсем не стало его видно. Я опять осталась в привычном для себя состоянии. Сидя в удобном кресле, я откинулась назад и закрыла глаза. В голове было тихо. Мысли, казалось, все испарились, и даже привычный диалог самой с собой совсем не клеился. - Господи, почему так? – не выдержав напряжения, прошептала я стоя на балконе и глядя на небо. – Мне кажется, что ты постоянно меня, за что-то наказываешь. Почему и за что? Я терпеливо ждала, когда наказания закончатся и все наладится, но они идут не кончаемым потоком, и у меня иногда появляется ощущение, что я просто не выдержу. Сразу я думала, что это испытание и что вскоре будет награждение. Потом я решила, что я в чем-то провинилась, и нужно переждать пока наказание закончится. Но все становилось хуже и хуже, ни вознаграждения, ни конца не было видно. Темными длинными ночами, я бродила, как неприкаянная по дому, не переставая молить нашего создателя о том, что б он хоть немного сжалился надо мной. Жжение во всем теле не покидало меня ни днем не ночью. Пустота и одиночество заполнили меня с ног до головы. Внутри кроме них не было ничего. Я полое, аморфное создание. Я сосуд для одиночества. Почему так было, я не знала. Но это было не выносимым состоянием, которое продолжалось изо дня в день. Я боялась засыпать ночью зная что утром все будет так же как и вчера, так же как и позавчера и поза поза вчера. Все мои попытки, что-либо изменить, были безуспешны. Заряда бодрости хватало максимум на несколько дней. Потом я понимала, что противится высшим силам бессмысленно, и я опускала руки. Я сходила сума, от осознания, что так будет всегда. И я не знала, как бороться с этим, как противостоять всему этому. Каждое утро я открывала глаза в надежде, что что-то изменится, что что-то сдвинется с места и Бог услышит мои мольбы, но все было по-прежнему, только жжение внутри меня становилось все сильней и сильней. - Почему ты одна? – спрашивали меня знакомые люди, случайно проходящие через мою жизнь. Ты молода, красива у тебя столько поклонников. Почему? Я не знала, что ответить. Это сейчас бы я могла сказать, что в детстве два ангела решили повесить на меня ярлык с названием «одиночество», и я никак не могла от него избавиться. И как бы я не старалась у меня это все равно не получилось. Ведь они не знали, что я выживу, и стану бродить по земле прозрачным привидением. Они ведь так не хотели. А я их и не обвиняла. Еще я не могла забыть его. Того, который вопреки навешенному на меня ярлыку был со мной. Он был долго, и тогда мне казалось, что наказание закончилось и все наладилось. Я проживала счастливые дни своей жизни, я ловила каждый момент. Долго - длилось три месяца, но для меня это была целая жизнь. Целая жизнь ярких не забываемых воспоминаний. Именно они сейчас и оставляли на губах безумно горький вкус. Да, он ушел. Ушел в ночь и не вернулся. Просто не пришел. Я ждала его постоянно, каждую долю секунды, я надеялась, что скрипнет дверь, и он появится на пороге. Но его не было. Прошел день, потом неделя, месяц, год. С каждым днем мои ожидания притуплялись. Нет, они не исчезали, просто становились не такими болезненными. Я уже не дергалась на каждый шорох, я не летела стремглав к двери, когда в нее стучали. Мое ожидание переросло в величину постоянную, неизменную. Я понимала, что он не мог противиться воле бога и вопреки нему нарушать его законы. По всем писаным правилам, я не могла быть не одна. Я не могла быть с кем-то. Он не выдержал и ушел туда, где одиночество отсутствовало, где его просто не было. Но понимая все это, я не переставала верить в то что он вернется. Вернется ко мне. - Ты плачешь? – он вышел из темноты, медленно переставляя лапы. - Нет, аллергия замучила. – сказала я избитую фразу, которой всегда пользовалась. - А, - протянул он. – аллергия. - А почему ты тут? Со мной? - Ну, - опять с протяжкой сказал он. – зима холодная. - И что? Ты тут греешься? – не поняла я ответ. - Можно сказать и так. Или уже согрелся. - Ты очень красивый. - Да, но это не помешало мне остаться одному на улице. Хозяйка решила, что я ей мешаю, и почему-то выставила меня за дверь. Знаешь как холодно зимой. - Знаю. - Нет, холодно, когда у тебя нет места, где можно спрятаться. Когда ты привык всю жизнь лежать на теплой батарее, а потом ты оказываешься на холодном снегу. Очень разительный контраст. – с улыбкой сказал он. - Ну да контраст. А чем ты ей мешал? - Не знаю. Я пытался с ней говорить, а она злилась и кричала, заткнись. Но мне хотелось общения, и я не понимал, почему мой любимый человек не может со мной пообщаться. А потом она вышвырнула меня на улицу и закрыла дверь. Я ждал день, потом ночь, а потом стало совсем холодно, и я заснул. - А проснулся здесь? - Да. - Значит, тебя кто-то подобрал? – не совсем понимая, сказала я. - Да, подобрал. – опять с улыбкой ответил он и скрылся в темноте. Я хотела задать еще вопрос, но, не увидев его, замолчала. Я сидела над картиной уже пятнадцать минут в размышлениях, каким цветом закончить образ. Я поглядывала то на желтый то на охряный цвет, но ни один из них мне устойчиво не нравился. А добавить третий цвет в картину было нельзя, так как она теряла смысл. - Ты слышала, что вчера вечером в твоем районе сбили парня? – в мастерскую зашла девушка, которая приносила по утрам кофе с мягкими свежевыпеченными булочками. - Нет, не слышала. Какой ужас. Его сбили насмерть? - Да, он скончался сразу, на месте. Полиция не может установить личность. У него не было документов, не было телефона. - Боже как страшно. Кто-то же будет его ждать и не знать о таком несчастье. – я отложила кисть в сторону и подошла к окну. Вот, так же, как и я, кто-то будет дергаться на каждый шорох в ожидании его прихода, но он никогда уже не придет. И его близкие даже не будут знать, мертв он или жив. Если мертв, то где его могила. Озноб прошел по телу. Я со вчерашнего вечера ждала. Он ушел вчера и не вернулся. Я просидела на диване, не шевелясь до утра прислушиваясь к шорохам в подъезде. Собираясь утром на работу, я специально тянула время, в ожидании вдруг он постучит в дверь, а если я уеду, и мы разминемся. Так же не спеша я шла к машине, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть родное лицо, но мне не повезло. Вот так, как и я, кто-то ждал того несчастного парня, которого сбила вчера машина. Как ужасно ждать. Ждать в неведении, что будет дальше. Ждать и не знать дождешься ты или нет. Это самое мерзкое чувство, когда все клеточки твоего тела напряженны до предела, нервы натянуты как струны виолончели от малейшего прикосновения к ним они лопаются и разлетаются в разные стороны. Научиться ждать практически не возможно. Ты или умеешь это делать или нет. Я не умела. Я могла заставить себя усилием воли переключиться на другие дела, но этого хватало минут на десять. Потом не заметно для себя я опять начинала ждать, дергаться, прислушиваться. Состояние иногда доходило до одурения. Когда ты стоял и ждал в надежде что вот-вот произойдет то что ты ждешь, но так можно было прождать и минуту и десять и всю жизнь. Но самое страшное было то, что с течением времени напряжение не затихало. Еще было трудно просыпаться утром. Переборов бессонницу и ожидание ты утомленный погружался в сон. И вот тут тебя ждал самый страшный подвох. Сон. Сны были сплошным кошмаром, так как в них сбывались все твои желания и ожидания. Ты увлекаемый сном все больше и больше верил, что находишься в действительности. Упоение счастьем казалось не кончаемым. Все было, так как ты хотел. Но. Наступало утро, звенел будильник, и ты как очумевший пытался прийти в себя и понять, что происходит. Угнетение накрывало тебя еще с большей силой, замещаясь подавленностью и прежним ожиданием. В тех снах, когда он возвращался я попадала на высшую точку наслаждения. Это когда умирает близкий человек и вот ночью тебе сниться сон, и ты видишь его живым и понимаешь, что смерть была обманом и все хорошо. Но утром разочарованию нет предела, и ты ломаешь от горя себе руки, и воешь от тоски и беспомощности, понимая, что ночью был обман, а сейчас реальность. Вот так и он приходил ко мне каждую ночь, нежно обнимал меня и целовал, шепча на ушко, что мы всегда будем вместе. А каждое утро я впадала в ступор, ненавидя эти сны, ненавидя себя, ненавидя вселенную. Я цеплялась за сон всеми своими конечностями. Я зажмуривала изо всех сил глаза, что б еще немного побыть с ним в царстве Морфея. Но все было тщетно. Чувство неудержимой тоски и печали расползлось по кровати, поглощая меня. Сквозь серые пыльные шторы пробивался свет ненавистного для меня солнца. И я по не многу сходила сума от безысходности. - Нет, все-таки у тебя не аллергия. Ты плачешь. – подойдя совсем близко он заглянул мне в глаза. Я попыталась незаметно смахнуть слезу, но поняла глупость своих действий, утвердительно кивнула в ответ. - Знаешь, не люблю ныть, но мне стало казаться, что я самый несчастный человек на земле. - Почему? У тебя есть руки, ноги, голова, которая не плохо работает. Что тебе еще нужно? - Этого мало, - улыбнулась я, сглатывая очередную накатившуюся слезу. – Мне так не хватает его. - Он тебя бросил? - Не знаю. Он просто ушел и не вернулся. Но мне так без него плохо. И я знаю, что уже никогда его не увижу. Нет, я конечно пытаюсь продолжать жить. Я пытаюсь убедить себя в том, что это не мое и мне не нужно. Но мне так сложно. И я не понимаю, как он мог так со мной поступить. Если он разлюбил меня, почему он просто мне это не сказал, что б я не ждала его каждую минуту. Зачем он ушел в себя. Почему он не подумал о моих переживаниях и эмоциях? – сглотнуть следующую слезу у меня не хватило сил, и она потекла вниз по щеке, а за ней еще и еще. Слезы тихо стекали по щекам, задерживаясь на моей футболке создавая на ней мокрое пятно, которое становилось все больше и больше. - Знаешь, люди эгоисты. Они не могут думать о ком-то кроме себя. Это их сущность. И даже если они вешают на себя маску, под ней они все равно остаются неизменными эгоистами, злыми и жестокими. - Я очень за тобой соскучилась. – я прижалась к его щеке почувствовав ежик трех дневной щетины. Хотя это был как всегда сон, ощущения были очень явными. - Почему ты так долго ко мне шел. - Я не мог раньше. Я тоже скучал. Мне было плохо без тебя. Но что я мог сделать, если вселенная была против. - Значит ты не эгоист? И почему вселенная против? – не поняла я его фразы. - Не знаю. Ей виднее. Она, почему-то всегда делает все не так, как хотим мы и иногда невозможно этому противиться. - Странно. Я думала все намного проще. Есть желание или нет желание. А ты пошел на такой философский лад. Что мне стало страшно. - Не бойся. – он прижал меня к себе своими сильными руками. – Я рядом и тебе нечего бояться. - Я знаю, но когда речь идет о вселенной мне страшно. – я еще сильней прижалась к его щеке еще больше ощущая колкость его щетины. – И что теперь мы будем всегда вместе? Он молчал и смотрел куда-то в даль. Тишину нарушала только где-то капающая с крана вода. - Я не знаю. Наверное, нет. – сказал он и опять замолчал. Я попыталась спросить «почему», но вопрос застрял в горле, подталкивая к нему неприятное чувство тошноты. - Просто понимаешь какая злая штука с нами получилась. Ты обречена на одиночество. – я еле заметно кивнула утвердительно головой не отрывая от него глаз, что б не пропустить не единого слова. – А я не могу жить на этой земле. - В смысле? Как не можешь? - Ну кто-то еще до моего рождения решил все за меня. Я должен был умереть еще в детстве, но почему, то прожил почти тридцать лет вопреки всем законам вселенной. И мне даже повезло повстречать тебя. Но я не могу противостоять этим силам. Я должен был умереть. Это не моя воля так просто должно было быть, это так как твое одиночество - Так это тебя сбила в тот вечер машина? - А ты думала, я тебя просто бросил? – он улыбнулся и поцеловал меня в лоб….. - Я резко села на кровати, всматриваясь в темную пустоту комнаты. Неприятное ощущение от холодного пота на спине усилилось от соприкосновения с холодным воздухом. Я чувствовала каждой клеточкой, как влага испарялась с моего тела, доставляя мне этим адские мучения. В голове был шум, мысли путались, цепляясь одна за одну. «Почему умереть?», «Причем тут вселенная и мое одиночество». Я обхватила голову руками и сдавила со всей силы, иначе она просто б треснула. - Так он не ушел, - прошептала я. – Он умер. Его забрали от меня. От меня, человека который по факту должен быть одинок. А он не мог тут жить. И мы, нарушив все законы вселенной, были вместе и были счастливы, но противостоять высшим силам было невозможно. Я сидела на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону как вечный двигатель. Стон вырывался из груди. - Почему? Господи, почему ты так жесток? Почему ты так с нами поступил. Господи я не хочу так больше. – кричала я, но мои слова ударялись о темные стены моей комнаты теряясь в них. Слезы потоком лились с глаз, и я не в силах была их остановить. - Ты знаешь, ты тут будешь не одинока. – он подошел ко мне и потерся о мою ногу. Мягкая шерсть, словно шелк нежно прикоснулась к моей коже. - Почему ты так думаешь. Я всю жизнь была одинока, что должно теперь измениться? – я опустила руку, и провела по его спине, продлевая приятные ощущения. - Тут меняется все. – загадочно промурлыкал он, еще раз протерся о ногу и пошел к двери которая открылась и сквозь щель начал струиться яркий свет. Писать опять я не могла. Теперь мне не нравились все цвета палитры, и я не могла остановиться ни на одном из них. Я откинулась на спинку стула, закрыла глаза и затянулась сигаретой. Едкий вкус табака обжег горло. В голове было пусто и лишь его слова звучали звонким эхом. «Я не могу жить на этой земле», «Я не могу противиться законам вселенной». Кто же так по злому шутил над нами. Он не мог противиться законам, а я не могла жить без него. Я бродила как неприкаянная по земле в ожидании чуда, но чем дальше я шла, тем надежды становилось все меньше и меньше. Я взяла сумку перекинула ее через плечо и направилась к выходу. - Вы не будете сегодня завтракать? – услышала я за спиной удивленный голос кофейницы. Она на протяжении многих лет приносила мне по утрам кофе со свежими булочками, и я изо дня в день ритуально поглощала принесенные ею яства. - Нет. Сегодня нет. - Не поворачиваясь, ответила я и прошла дальше. На улице моросил дождь. Мерзкая жидкость лилась с неба мелкими моросящими каплями, пропитывая влагой все вокруг. Серое небо опустилось на землю заполнив собой все пространство. Размазанный серый цвет пропитал все: деревья, дома, дороги, людей. Я брела по мокрым улицам прикрывшись зонтом. Машина осталась стоять возле мастерской, печально проводив меня взглядом своих выпуклых фар. Я шлепала по лужам, не пытаясь их обойти. Вода заливалась через верх не высоких ботинок. Дискомфорта от этого я не испытывала. Мне было все равно: мокрые ли у меня ноги, какая у меня прическа, размазалась ли у меня тушь. Единственное что меня еще немного волновало, было то, что душа моя пропитанная влагой с каждым шагом в никуда умирала все больше и больше. Она трепыхалась как рыба, попавшая на берег. Она открывает рот, что б заглотнуть хоть немного воды, но глотает только воздух. И так в конвульсиях все больше и больше придвигается к неминуемой гибели. Моя душа трепыхалась как рыба. Подпитать ее эмоциями и чувствами у меня не было ни сил, ни желания. Я была пуста. По городу шло полое тело, в котором умирала душа. Сколько я шла и куда, я не знала. Вода, льющаяся с неба набирала обороты и из моросящей перешла в хорошо капающую. Крупные капли ударились о раскрытый зонт отдаваясь в моей голове глухим эхом. Мысли отсутствовали напрочь. Ноги передвигались механически, так же механически руки придерживали одна зонт другая сумку. Глаза смотрели прямо перед собой не наблюдая никакой периферии. Единственное что я ощущала, это все нарастающие конвульсии, в которых билось то аморфное тело, называемое душой. Но мне почему-то в какой то момент стало ее совсем не жалко. Что я могла ей дать, что я могла для нее сделать. А ничего. Я обреченный человек на мучения, разве могла я несущая за нее ответственность заставлять мучиться и ее. Резкий свет резанул мне глаза. Почему-то зонт взлетел в небо, и я не в силах его удержать стала валиться набок. Резкая боль пронизывающая тело парализовала мои движения. Последнее что я видела приближающийся ко мне серый, мокрый, мерзкий асфальт и глухой звук удара моего тела о него. Да именно тела. Моя душа в этот момент была уже мертва. - Ну вот и все. Именно так и должно быть. – сказала я и закрыла глаза. В зале было тихо. Он ушел, оставив за собой отрытую дверь, через которую струился свет. Он был ярким и сильно резал глаза. Я откинулась на спинку кресла отвернувшись от двери. Так стало легче. Тишина большого зала убаюкивала. Я стала погружаться в какое-то анабизное состояние похожее толи на сон, толи на кому. Мозг был отключен, мысли отсутствовали, что было в последнее время частым явлением. Какие-то образы, проплывающие перед глазами, были размыты и размазаны. Лиц я не могла разглядеть, услышать, что они говорили, мне тоже не удавалось. И только нежное теплое прикосновение, чьей-то руки к моему плечу вывело меня из этого состояния. - Привет. – я услышала до боли знакомый голос и по телу пробежала нервная дрожь. Не открывая глаз, я щекой дотронулась до ладони и по щеке на нее стекла слеза. - Как? – только и смогла произнести я все так же не открывая глаз. – Ты опять мне снишься? - Нет. - Но это не возможно ты же умер. – еще больше прижавшись к его руке прошептала я. - Ты тоже умерла……..