Механическое сердце

Смотреть в глаза смерти страшно. Они — черные дыры с обрубленными краями побледневшей кожи. Браться за услужливо протянутую руку жутко. Она — голые кости. Люси не смотрит, не тянет руку и не следует за подолом черного шелка. Глаза закрыты — в поле зрения постоянно мелькает лицо обеспокоенного отца. Руки безжизненно лежат на белоснежной простыне, их почти не чувствует. Отпускать смерть с добычей — невыносимо больно. Джудо боится потерять блеск карих глаз, родинку на правом предплечье и солнечные нити, спутанные на подушке. Джудо боится терять, поэтому приобретает крупицу нового. Чтобы существовать, нужен миллионный круг клубничного сиропа по ветвистым трубам. Чтобы жить, нужен ритм, отбиваемый чечеткой, под ребрами. Люси существует дольше дозволенного. У нее в груди — сложный механизм. У Люси под кожей змеи-провода, тянущиеся к механическому сердцу сквозь поржавевшие артерии. Кусок металла звенит, скрипя железными колесиками. С хрустом поворачиваются рычаги, хрипит обрывистая песня медных шестеренок, заливается хохотом скрипящая сталь. Глумится временной счетчик над (не)существующей Люси. У Люси в груди — взрывной механизм. Отсчитываются часы, минуты, секунды. Слышится тихий визг встроенной бомбы: кажется, вот-вот взорвется. Разлетаясь на куски, Люси думает, что любовь — лишь слово на полях забытой тетради, написанное ровным почерком с завитком на букве "л". Она помнит, что любила. Отца; кости, лежащие в ухоженной могиле, и портрет, выгравированный на мраморной плите; слова, рассыпанные на бумажных переплетах; впитанные, подобно разлитому на скатерть апельсиновому соку, в мысли; впутанные в ее лимонные вихри любимые ромашки; жизнь. Душа — барышня хрупкая. Коснешься неуклюжими пальцами — разлетится лепестками, подхватываемыми волнами воздуха; облачится в ватные облака и упадет на землю кислотными дождями; натянется тонкой струной расстроенной гитары. Джудо потянул не за те нити, и они окрасились в черный цвет прогнившей души. Нацу врывается в ее жизнь стремительно и внезапно с широкой улыбкой. Люси думает, что теперь не может чувствовать колики в животе от надрывающегося смеха. Перед ней незнакомец — в будущем верный друг, — протягивающий руку, взъерошивающий свои розовые волосы-колючки. Она пытается улыбнуться, отдергивая ледяную руку из крепкого рукопожатия. У Нацу глаз-алмаз, он не может не заметить тускнеющий взгляд, складку на переносице и подрагивающие уголки губ. У Нацу сердце большое, необъятное. Он делит жизнь на двоих и протягивает руку Люси. Она думает, что теперь падать будет не так страшно. Нацу смеется с надрывом, по-сумасшедшему. Люси улыбается почти по-настоящему. Нацу бежит вперед по неровной дороге жизни. Люси неловко ступает ногами по каменистой поверхности. Нацу дурачится и корчит рожи на фотографиях. Люси неуверенно смотрит в объектив камеры. Нацу греется под лучами рыжего солнца. Люси укутывается в теплый полосатый плед. Нацу смотрит картинки в детских книгах. Люси читает про любовь. Нацу живет. Люси делит свое существование с ним. Говорят, когда обнимаешь любимого человека, сердце сходит с ума. У Люси в груди — груда металла. Механизм разливает виски по трубкам-капиллярам, отсчитывает годы ее не-жизни. У Нацу сердце большое, горячее. Он делит его на куски и протягивает ей вторую половину. Люси существует дольше дозволенного. Люси живет ровно половину жизни Нацу.