***
Следующую неделю, Вейлон каждое утро находил на своем столике маленький букетик фиалок. Сначала ему казалось, что кто-то шутит или ошибался столиком. Но потом он спросил у Эдди насчет того человека, который оставляет эти цветы, на что Глускин с присущей ему широкой улыбкой ответил: "Это я". Вейлон опешил и быстро спросил, зачем тот делает это. Но мужчина лишь шире улыбнулся и сказал, что ему нужно работать. В какой-то момент Вейлон сказал Глускину, чтобы тот прекратил это делать. Тот только кивнул. Но Парк сильно разозлился, когда на следующее утро нашел очередной букетик фиалок на своем столике. С того момента он прекратил разговаривать с Глускиным. Он видел, как у того непонимающе бегали глаза, когда он перестал отвечать на его приветствия.***
В какой-то день, Вейлон задержался в офисе допоздна. - И пускай только Блер мне завтра что-то скажет, - бурчал недовольно Парк под нос, выходя на улицу из здания. - Убью скотину. Начинал накрапывать дождь, а у Парка не было ни зонтика, ни даже капюшона на куртке. Машины у него не было, потому он всегда ходил пешком. Оставалось только мокнуть. Проходя мимо кафе "Маунт Мэссив", Вейлон бросил короткий взгляд на витрину. Там еще горел свет, но внутри никого не было. В какой-то момент он перестал чувствовать, как капли противно бьются о его макушку. Парк поднял голову, понимая, что у него над головой зонтик, а рядом кто-то идет. - Эдвард? - Вейлон даже остановился, узнав своего спутника. - Эдди, - мягко поправил Глускин, улыбаясь. Он аккуратно положил руку программисту на спину, подталкивая вперед. - Пойдемте, я не хочу, чтобы вы простудились, мистер Парк. - Что ты тут делаешь? - придя немного в себя, грубовато спросил Вейлон. - И я сам могу дойти до своего собственного дома. Он сделал несколько быстрых шагов вперед, но зонтик через мгновения снова был над его головой, а Глускин шел рядом по правую руку от него. И снова улыбка. Казалось, эту улыбку не может стереть ничто на свете. - Вы злитесь на меня? - спустя время подал голос Глускин. - Да, - кинул мужчина, смотря ровно перед собой, хотя он всем нутром чувствовал внимательный взгляд спутника. - Почему? – казалось, в одно мгновение с ним рядом оказался не взрослый мужчина, а маленький обиженный мальчик, которому мама что-то запретила. Видимо в данной ситуации, в роли злой и строгой мамы выступил именно Вейлон. - Зачем ты приносил цветы? - Потому что мой дорогой мистер Парк достоин самых красивых цветов. Вейлон снова замер, глядя на Глускина, как на больного. Тот в свое время стоял рядом, глядя в ответ, не отрывая взгляда. Парк заметил, с каким теплом на него глядел Глускин. - Ты же понимаешь, что это странно, Эдди? - осторожно поинтересовался Вейлон, сделав незаметный шаг назад. - И не совсем правильно. - Для вас любовь - это неправильно? - немного повысив голос, спросил Глускин. - Нет, любовь - это прекрасно. Люди друг друга любят и понимают, живут вместе. Но то, что предлагаешь ты - это неправильно, как мне кажется. - Вы просто не понимаете! - воскликнул мужчина. - Вы не знаете истинной любви! Но я покажу вам, я обещаю. Вейлон не стал отвечать на эти пылкие слова своего спутника, но в душе зародилось какое-то странное чувство страха и непонимания. Он не помнил, говорили ли они потом еще, но на подходе к его дому между ними устоялось мрачное молчание. - Кхм, спасибо, что проводил, Эдди, - в который раз уже остановившись, теперь уже окончательно, Парк искоса глянул на Глускина; тот смотрел прямо перед собой. Вейлон хотел сказать ему еще что-нибудь, но передумал. Сделав шаг из-под зонта, в сторону крыльца, он почувствовал крепкую хватку на своем запястье. Сильный удар спиной о стену. Вейлон простонал. В ту же секунду его губы накрыли чужие губы. Он опешил, распахнув глаза. Эдди Глускин, бросив зонт на землю, всем телом прижимал его к холодной стене, больно сжав запястья, и грубо целовал. Вейлон не мог понять, происходит ли это с ним на самом деле или это бред уставшего от работы мозга. Но руки на запястьях, холодная стена и потрескавшиеся губы, неумело целующие его, были слишком реальны. Лишь по прошествии нескольких секунд, Вейлон дернулся, ударив Глускина коленом в живот. Тот резко выдохнул, согнувшись и ослабив хватку. Парк сразу же вырвался, отскочил в сторону. Забежал по ступенькам на крыльцо и быстро открыл дверь, забежав в подъезд. Добежав до своей квартиры, закрыл дверь на все замки. Выдохнув, мужчина прошел в гостиную, выглянув в окно, стараясь не шевелить занавески. Глускин стоял внизу, глядя прямо в его окно, словно знал, куда смотреть, и улыбался. Вейлон отпрянул от окна, чувствуя, как бешено бьется сердце. Повторно выглянув, он никого не обнаружил внизу. Лишь зонт продолжал лежать на земле.***
Эдди Глускин, как обычно, пришел на работу. Аккуратно положил очередной букетик фиалок на столик своего любимого, предвкушая встречу с ним. Он работал здесь уже давно, и ему нравилась эта работа. А особенно ему нравилось брать и приносить заказы своему дорогому мистеру Парку. В первый же день, как он увидел Вейлона, то он сразу понял. Он идеален. Безупречен. Тот самый дорогой и любимый, о котором ему всегда говорила в детстве его мать. И неважно, что старая женщина говорила о невесте, девушке. Он нашел свою невесту. Эдди чувствовал, как его сердце бьется быстрее при разговорах с Вейлоном, как едва покалывает кончики пальцев. Он помнил, как жутко нервничал перед тем, как попросить Парка называть его именно «Эдди», и как он радовался в душе, когда тот легко согласился. Сердце Глускина теперь навеки было занято его образом. И мистер Парк примет его любовь, хочет он того или нет. Прошло уже несколько часов, а столик возле окна до сих пор пустовал. Глускин нервно поглядывал на настенные часы. Уже прошло время, когда Вейлон должен был уйти и даже сидеть в офисе. В одиннадцать часов или около того в кафе вошла девушка и села за столик у окна. Она удивленно поглядела на букетик и неуверенно коснулась цветов, отчего ее лицо озарилось легкой улыбкой. Глускин глядел на нее, на букет с полным непониманием и отчаянием. - Он не придет, Эдди, - проходя мимо, отстранено произнес Билли. - Он никогда больше не придет. С работы Эдди Глускин уходил в мрачном настроении, опустив голову. Слова Билли оказались правдой, и Вейлон за весь день так и не пришел в кафе. Его не было видно даже за витриной, на улице. Глускин остановился возле магазина со свадебными костюмами и платьями. На витрине, за стеклом, стоял манекен. На нем висело красивое свадебное платье с открытыми плечами и пышной юбкой. Мужчина приложил руку к стеклу, словно пытался потрогать ткань. - Тебе так пойдет это платье, дорогой, - проговорил он, ловя взглядом каждую деталь, каждую складку на юбке. - Но оно будет тебе неудобно. Твое тело заслуживает платья куда прекраснее, чем все эти. Губы вновь растянулись в широкой улыбке. В голове появилась идея, и Эдди Глускин поспешил домой.***
Вейлон старался держаться от "Маунт Мэссив" подальше после того случая. Он тогда долго не мог прийти в себя, утром даже опоздал на работу, но Блера на месте не было, потому он избавил беднягу Парка от лишней головной боли. Вейлон не мог понять, что нашло на того простого официанта из уютного кафе, с чего тот начал нести всякую любовную чушь. Тот никогда не говорил ему о своих чувствах, и стоило ли? Вейлон решил, что ему придется искать новое кафе для утренних "посиделок". Он просто боялся теперь Глускина. Он надеялся, что они не увидятся больше.***
Сегодня у Вейлона несвойственно разболелась голова на работе. Таблеток от боли у него не было, у коллег - тоже. Ему удалось уйти из офиса на десять минут раньше, чтобы быстрее добраться до квартиры и хорошенько выспаться. Проходя по очередной улочке, Парк заметил, что вокруг нет людей. Пусто. В висках стало пульсировать, отчего в ушах зашумело. Потому он не слышал быстрых шагов за спиной. Он хотел продолжить идти, но мертвая хватка и носовой платок, резко отдающий хлороформом, не дали ему этого сделать. Вейлон пару раз дернулся, но все тело стало слишком тяжелым, а глаза сами закрывались. Он лишь мог услышать утешительные слова: "Тихо, тихо, дорогой", и почувствовать легкий поцелуй в висок. Головная боль больше не беспокоила, и Вейлон погрузился в глубокий сон. Он не знал, сколько прошло времени, когда голова снова стала отдавать тупой болью в затылке. В горле саднило. Глаза открывать не хотелось. Хотелось снова спать и пить. Как по велению мысли, к губам поднесли кружку, наклонив, и Вейлон, почувствовав воду, сразу же стал пить. Когда кружка была пуста, кто-то заботливо стер пару капель с его подбородка. - Надо быть аккуратней, моя любовь, - послышался голос, совсем рядом. Вейлон резко открыл глаза, тут же шарахнувшись назад от лица Глускина, которое было слишком близко. Запаниковав, он дернул руками, но те не поддавались. Парк опустил глаза. Руки были привязаны к ручкам стула, ноги - привязаны к ножкам. Глускин стоял, наклонившись над мужчиной, и улыбался. В голове сразу стала складываться картинка последних часов. У Вейлона засосало под ложечкой, плечи напряглись, сердце забилось в быстром темпе, дыхание участилось. Он со страхом смотрел на Глускина. - Почему ты перестал приходить ко мне? – спросил мужчина. – Я тебя тогда напугал? Прости. Я не хотел, чтобы ты меня боялся. Такого больше не будет, мой дорогой. Он сказал это с таким теплом, словно действительно такого больше никогда не произойдет. Глускин наклонился, целуя Вейлона в лоб, утешая или даже закрепляя свое обещание. Парк дернулся, как от электрического удара. - З-зачем ты это д-делаешь? – дрожащим голосом спросил он. Он почувствовал, что в тон его голосу, коленки и руки тоже дрожат. - Всего лишь пытаюсь доказать свою любовь тебе, - воодушевлено произнес Глускин, отходя в сторону, за спину Вейлона, так что тот не мог его видеть. Вейлон дернулся снова, покрутил руками, но узлы на веревках были сделаны на славу. Лишние движения приносили лишь больше боли, растирая кожу. Послышался тихий звук металла, как будто чем-то острым провели по стене. Парк сразу замер, перестав дергаться. - Почему ты не хочешь принять мою любовь? – голос Глускина тихим шепотом прозвучал возле уха. – Я тебе противен? - В-вовсе нет, Э-эд… - Вейлон захлебнулся словами, когда почувствовал холодную сталь на своем горле. В горле встал комок. Глускин прошел вперед, становясь вновь перед своим любимым. Кончиком ножа, слегка надавливая, провел по щеке мужчины. Тот дернулся. На коже появилась алая капля крови. - Ох, дорогой, как можно быть таким неосторожным? – с укором, но ласково, произнес Глускин. Большим пальцем стер проступившую кровь, слизав с пальца. По его лицу казалось, что он наслаждается вкусом. – Тише. Сейчас перестанет болеть. Он провел кончиком языка по ранке, пытаясь заглушить неприятные ощущения. Вейлон зажмурился, чтобы не видеть светлые глаза Глускина, которые смотрели на него с такой палитрой чувств, от которых хотелось плакать. Мужчина, видимо, решив, что ему нравится, улыбнулся и переместился к губам. Сначала коснувшись неуверенно, словно спрашивая разрешения, но потом, чуть осмелев, накрыл своими губами губы Парка. Он целовал осторожно, нежно. Казалось, не было того грубого поцелуя на улице. Глускин целовал, боясь, что спугнет, что увеличь он напор хоть немного и Вейлон вскочит с места, залепит ему пощечину и уйдет, больше никогда не вернувшись. Вейлон почувствовал, как поцелуй стал в одно мгновение медленнее, в нем чувствовалось отчаяние и нежелание упускать. Дышать носом он долго не мог, потому приоткрыв рот, вдохнул. Теперь Глускину не составила труда протолкнуть язык сквозь слабо сжатые зубы. А Вейлону ничего не оставалось, как наконец-то ответить на поцелуй. Он почувствовал, как мужчина улыбнулся. В какой-то момент его шею опалил не холод ножа, а горячие пальцы, поглаживающие. Они медленно спускались ниже, к пуговицам рубашки. Первая пуговица была быстро расстегнута, и пальцы уже скользили по ключицам. Еще две пуговицы – тепло и мягкие прикосновения на груди. Вейлон почувствовал, как по щекам текут слезы. Всхлипнул. Глускин тут же отстранился, разрывая поцелуй. Парк склонил голову, стараясь сдержать слезы. - Что случилось, дорогой? – с беспокойством спросил Глускин. – Скажи мне. Он обхватил лицо Вейлона ладонями, приподнимая. Плечи у того вздрагивали от всхлипываний. Мужчина стал стирать слезы, шепча что-то утешительное, но Парк не мог успокоиться. Глускин наклонился, обхватив его плечи, прижимая к себе. - Хватит, прошу, прекрати, - срывающимся голосом проговорил Вейлон. Глускин отстранился, смотря на него глазами полными непонимания. - Ты пугаешь меня! Глускин замер. Он почувствовал, как что-то ухнуло внутри, упало, покатилось еще ниже, в самую тьму. А когда это "что-то" упало и приземлилось, было больно. В голове крутилась единственная мысль: "Нет, нет, не говори так! Прошу! Я не хотел пугать тебя!" - но произнести эти слова вслух Глускин не посмел. Отойдя от "шока", он выпрямился, выпустив заплаканное лицо своего любимого из рук. Снова ушел. Вейлону было уже все равно, что задумал этот "сумасшедший", главное чтобы не трогал. Послышались шаги. Уже знакомый носовой платок пахнущий хлороформом. Вейлон не стал сопротивляться, посчитав, что пускай он будет без сознания и ничего не чувствовать. - Прощайте, дорогой мистер Парк, - тихий с горечью голос над головой и легкий поцелуй в макушку. Последнее, что почувствовал и услышал Вейлон.***
Мужчина открыл глаза. В комнате были задернуты шторы, так что яркий дневной свет не резал глаза. Головная боль лишь отдалено напоминала о себе, засев где-то в глубине головы. Вейлон пошевелил пальцами, чувствуя легкость. Руки и ноги больше не были привязаны, да и он сам не сидел на стуле, а лежал на продавленной кровати. Одеяло, которым его накрыли, было сшито из разных кусков ткани, неумело, но с усердием. Парк приподнялся на локтях, огляделся. На тумбочке рядом стоял стакан с водой. Мужчина тут же схватил стакан и принялся жадно пить, не заботясь о том, что в воде может быть что-то. Ему просто хотелось пить. Утолив жажду, Вейлон сел, проведя руками по лицу. На щеке что-то было. Аккуратно встав, он прошел по комнате и нашел зеркало на открытой дверце шкафа. На щеке красовался пластырь, голубого цвета, детский, только без рисунков. Парк сразу вспомнил что под этим пластырем. Да и все события того дня резко ворвались в его сознание. Он зажмурился, пытаясь справиться с неожиданно напавшим головокружением. Через некоторое время Вейлон пришел в себя, почувствовал, что твердо стоит на ногах. Нужно было уходить из чужой квартиры. Было начало дня, и в подъезде никого не было, что несказанно порадовало Парка. Ему не нужны сейчас лишние глаза. Он лишь обернулся к закрытой двери, из которой только что вышел. Тридцать девять. Он надеялся, что он забудет этот номер квартиры, эту дверь, подъезд, чтобы не возвращаться сюда. По крайней мере, по своей воле. Внизу, на улице, ему удалось поймать такси и уехать прочь от злополучного дома.***
Прошло две недели. Так утверждал календарь, висевший в коридоре квартиры и на рабочем столе программиста Вейлона Парка. Так кричал Джереми Блер Вейлону Парку, что он не может сделать вверенную ему работу уже в течение двух недель. И что скоро уволит его. Но программист не верил словам своего босса, не верил напечатанным числам на глянцевой бумажке. В его сознании время шло слишком медленно, иногда – слишком быстро. Он потерял счет времени. Слишком долго собирался на работу, из-за чего опаздывал, или слишком долго шел домой после той же работы и мог прийти на квартиру глубоким вечером. В тоже время, он мог поесть или сделать другие вещи слишком быстро, отчего забывал, сделал он это или нет. Вейлон не мог спокойно сидеть за компьютером и работать. Невольно мыслями он возвращался в тот день, когда Глускин, в прямом смысле слова, похитил его. Парк боялся и ненавидел его за это… Первое время. - Ведь он ничего мне не сделал, если так подумать, - тихо говорил себе под нос Вейлон. – Даже о нож я поранился сам. Он же не убил, не изнасиловал меня, даже не ограбил. И даже прекратил, когда я попросил. Ах, черт! Настраивая очередную систему, из-за которой полетел весь сервис, Вейлон пытался сосредоточиться. Но каждый раз его мысли улетали и он чувствовал горячие прикосновения ладоней к своей шее и груди. Словно Глускин стоял за ним и просто-напросто отвлекал от работы. Вейлон уверял себя, что это просто кондиционер… Кого он обманывает? Все эти две недели именно Глускин мешал ему работать, а не кондиционер! И не только работать, но и жить тоже! Он выбил Вейлона из его привычной жизненной колеи. Сначала вынудил перестать ходить в любимое кафе, потом признавался и выдавал любовные клятвы, так теперь он мешал жить, даже не находясь рядом. Вейлон рыкнул, ударив рукой по столу и выругавшись вслух. Он вспомнил, как Глускин смотрел на него тогда, на улице, под дождем, и, когда привязал к стулу в собственной квартире. В его глазах было не только тепло, но и нежность, а главное - любовь. Такая настоящая, искренняя, почти детская. Ни одна из девушек, которые у Парка были, не смотрела на него так. Хотя была одна. Лиза. Но этот яркий огонь в глазах вскоре потух, и они расстались. Зато они расстались друзьями. Но Глускин… С ним не расстанешься, оставив крепкие дружеские отношения. Да и хотел ли этого Вейлон? Мужчина не заметил, как в раздумьях до боли сжал зубами палец. Чертыхнувшись, он стал быстро собирать вещи. - Куда это ты собрался, Парк?- послышался насмешливый и дерзкий голос Джереми Блера. – Рабочий день еще не окончился. - Идите в задницу, мистер Блер! – крикнул Вейлон, направляясь к лифтам. - Ч-что? Да я тебя уволю за такое! – лицо мужчины тут же переменилось, исказившись гримасой ненависти и ярости. – Парк! - Я сам ухожу! – он вскинул руку со средним пальцем и зашел в подъехавший лифт. Джереми Блер захлебнулся словами возмущения, но не мог уже ничего сделать. Лифт с несносным работником уже уехал вниз. Вейлон выскочил из офиса, думая, где он может найти Глускина в середине дня. Единственным разумным вариантом было кафе «Маунт Мэссив». Ведь он должен быть на работе. Парк перебежал дорогу и запрыгнул в такси, быстро продиктовав адрес. Ему нужно было срочно увидеться с Глускином и… попросить прощения? Да, скорее всего, так будет правильно. А за что извиняться, он придумает по ходу дела. Внутри кафе было не так уж много людей, все-таки середина рабочего дня. Парочка мужчин и женщин в строгих костюмах, сбежавших сюда на обед и несколько «одиночек». Вейлон забегал глазами, ища Глускина, но его нигде не было видно. Он заметил Билли, выходящего с кухни. Он тут же подлетел к парню, схватив его за руку. - Где Эдди? - на выдохе спросил Вейлон. - Его здесь нет, - спокойно ответил Билли, отстранено глядя на "бывшего посетителя". - Он уволился. - Что? Как уволился? Он же не мог! - Он все может. Взял и уволился. Где ты будешь его искать - я не знаю. Но он просил передать тебе это. Билли залез в карман на фартуке - Вейлон вспомнил, что Глускин туда обычно убирал блокнот с карандашом - и достал оттуда маленький, немного вялый букетик фиалок. Парк уставился на цветы, как на что-то неземное. Точно такие же фиалки Глускин оставлял каждое утро у него на столе. Он схватил букетик и, кинув быстрое "пока", выбежал обратно на улицу. Билли проводил его все тем же отстраненным взглядом. Вейлон замотал головой, ища такси. Но желтой машины, как назло или по велению божьей руки свыше, нигде не было вокруг. Он посмотрел на цветы, небрежно сжатые в руке. Глускин хотел сделать ему приятное, а он перестал с ним разговаривать. Для такого человека, как Эдди Глускин, такой жест с его стороны был явно очень болезненным. Вейлон ударил себя по лбу, приговаривая: "Идиот, идиот!". Он прикрыл рот рукой, думая. Последнее место, которое он знал, где можно было найти Глускина, это его квартира. - Ох, Господи, пускай он ничего не натворил за эти две недели! - прошептал Вейлон и сорвался с места. Кафе и район, где проживал Глускин, разделяли два квартала или около того. Вейлон бежал. В последний раз он так бегал, наверное, только в школе, на зачете по физической культуре. Хотя нет. Он бежал в два раза быстрее. Только сейчас у него на кону была не хорошая оценка, а доверие и любовь человека. Пытаясь отдышаться на поворотах, Вейлон чувствовал, как у него отказывают все органы разом. В очередной раз "обнявшись" с уличным фонарем, Парк почувствовал, как на голову что-то закапало. Он поднял голову. Небо оставалось ясным, но на землю стала падать освежающая влага. Начался сильный дождь. Вейлон издал истеричный смешок и подумал, что в последнее время дождь идет всегда, когда у него случаются "знаменательные" события в жизни. Но небо было ясным. Было ли это знаком? Мистер Парк мог бы остановиться и подумать на тему природных символов и знаков свыше, но у него не было времени на философские размышления. Тем более, что он почти прибежал. Постройка из красного кирпича XX века сильно не выделялась в этом районе, практически все дома здесь были в подобном стиле. Вейлону понадобилось время, чтобы вспомнить, какой именно дом ему нужен. Но яркие рисунки желтого цвета в переулке стали ему знакомы. Он вбежал в знакомый холл, быстро нажал кнопку лифта, и тот сразу распахнул свои старые, скрипучие двери. Внутри пахло не очень приятно, но мужчина нажал кнопку четвертого этажа. Несколько резких щелчков подряд. Так, на всякий случай. Кабина стала медленно подниматься. Вейлон прижался к стенке лифта, пытаясь отдышаться от такого марш-броска. В боку кололо, а горло пересохло, как в пустыне. Он про себя решил, что еще припомнит это Глускину. Кабину слегка тряхнуло, оповещая, что он прибыл на нужный этаж. Двери разъехались медленно, словно не хотели работать, и им вовсе было лень. Вейлон быстро нашел квартиру. Тридцать девять. Те же потертые золотые цифры спокойно висели на кожаной обивке двери. Парк глубоко вдохнул, собираясь с силами и мыслями. Поднес пальцы к дверному звонку, но передумал и просто постучал кулаком пару раз по двери. Несколько секунд ожидания и… ничего. Не было слышно шагов по ту сторону двери, никто не собирался отворять Вейлону дверь. Парень выругался, ударив по двери от злости. Дома Глускина тоже не было. - И где теперь искать тебя? – спросил Парк у двери, у которой покосились цифры от его яростных ударов. Но дверь ему не ответила. И подъезд ему не ответил. Только внизу слышались чьи-то шаги. Мужчина нажал кнопку вызова лифта, но тот отказывался приезжать к нему. В который раз, выругавшись, Вейлон развернулся к лестнице и стал быстро спускаться по ступенькам, чуть не спотыкаясь. Ему нужно было выйти на улицу, даже если под дождь. Ему нужно было подумать. Шаги внизу все приближались. Тот человек спускался слишком медленно, словно это был старик или человек, больной чем-то. Вейлон завернул, собираясь спускаться на первый этаж, в холл. Но он резко затормозил, увидев впереди знакомую широкую спину. - Эдди! – выкрикнул он, начав спускаться вниз. Эдди Глускин обернулся, не веря глазам. Ему казалось, что с их последней «встречи» прошли года. Он почувствовал, как на душе сразу растеклось тепло только от одного вида Вейлона. И ему были не важны причины, по которым дорогой для него человек сейчас стоял на лестничной площадке перед ним. - Дорогой, - чуть надтреснутым голосом произнес Глускин. И все было бы хорошо. Они бы обнялись, а Вейлон извинился и признался бы, какой он идиот. А Глускин слушал бы его, с широкой улыбкой на лице. А главное, они бы держались за руки. И Эдди сказал бы: «Все хорошо, Вейлон, я тебя прощаю». Но на самом деле, жизнь никогда не бывает простой. Вейлон никогда бы не подумал, что он такой неуклюжий. Он подумал об этом, когда почувствовал, как запнулся мыском ботинка о ступеньку. Парк зажмурился и не видел того, как Глускин подался вперед, протягивая руки. Только Глускин за последние недели тоже растерял свою твердость и, как только он поймал и прижал к себе Вейлона, он стал падать. «Никогда не стой на краю ступеней», так всегда говорила его мать. А он не послушался ее и упал, вот прямо как сейчас. Только в детстве он не спасал от падения другого человека, который, к тому же, был дорог ему. Он кубарем скатился с лестницы в холл. Воцарилась тишина. Вейлон выдохнул сквозь сжатые зубы, чувствуя и понимая, что на его боках и спине завтра будут красоваться красочные синяки. А так, не было ничего сломано, по крайней мере, из рук и ног ничего не торчало. Руки на его спине, крепко обнимающие его, зашевелились, и Вейлон вспомнил, что он тут не один и его, между прочим, спасли от падения. Он тут же приподнялся на руках, уставившись на Глускина, который лежал под ним. Бровь была рассечена, кровь запачкала кафель. - Эдди! Ты в порядке? Господи, конечно же, нет, идиот! – затараторил Вейлон, не зная, что ему делать. - Я в порядке, - сквозь тихий смех, проговорил Глускин. Глаза его были закрыты, но он чувствовал, как обеспокоено, мельтешат глаза Парка. - Ты ни черта не в порядке! – истерично прервал его Вейлон. – Тут сейчас все будет в крови, тебе нужно к врачу! Мужчина вскочил на ноги и потянул Глускина за руку. Тому ничего не оставалось, как послушаться своего любимого и подняться. Но как только он оперся на правую ногу, он застонал и покачнулся. Вейлон был рядом и подхватил Глускина, помогая сохранить вертикальное положение. - Я уверен – простое растяжение, - сказал Эдди, глядя на Вейлона. В его глазах сейчас ничего не было, кроме как беспокойства и тихой паники. – Все в порядке. Но Вейлон был настойчив. Он вызвал такси. Потом помог Глускину, скачущему на одной ноге, добраться и сесть в машину. В больнице Вейлона оставили в коридоре, пока врач осматривал ногу Глускина. Он только помог добраться ему до кабинета, где делали рентген. Выйдя из кабинета, Парк снова остался сидеть в коридоре. Он нервно перебирал пальцами, ожидая, когда дверь наконец-то откроется. И она открылась. Глускин, прощаясь с врачом, вышел из кабинета. Вейлон чуть не задохнулся словами, когда увидел костыли и гипс на правой ноге. Он даже не обратил внимания на аккуратный шов на рассеченной брови. Парк казался потерянным, он думал о том, как это все могло произойти и что во всем этом виноват только он. Глускин не выглядел расстроенным или злым, наоборот, он улыбался, устало, но продолжал улыбаться. Вейлон заметил, что мужчина держит в руке свой ботинок. Не спрашивая, он забрал его и ушел, кинув напоследок: «Вызову такси. Жди здесь». Тридцать девятая квартира встретила их холодно, а все потому что Глускин забыл закрыть окно. Вейлон быстро закрыл его, задергивая шторы – успело стемнеть, пока они бегали и «катались» с лестницы. Глускин сел на диван в гостиной, согнулся, пытаясь рассмотреть поближе гипс. Парк закатил глаза. Велел сесть нормально и закинуть ноги на диван тоже. Глускин повиновался. Вейлон аккуратно приподнял сломанную ногу и положил под нее подушку. Эдди видел, каким он был напряженным, обеспокоенным, что-то бормотал себе под нос. Он только хотел протянуть к нему руку, но мужчина развернулся и быстро ушел на кухню. Загремела посуда. Послышался закипающий чайник. Глускин откинулся назад, прикрыв глаза рукой, чувствуя, как на душе уже не растекается, а просто кипит счастье. Он был так рад. Вейлон был рядом с ним, и он не выглядел теперь таким напуганным или злым. Его дорогой мистер Парк, его сокровище… - Я не знаю, какой чай ты любишь, потому заварил черный. Он у тебя единственный нашелся, - нервно произнес Вейлон, ставя на столик рядом кружку с горячим чаем. - Все хорошо, дорогой. Я люблю черный чай, - улыбнулся Глускин. – Сядь. - Может тебе еще что-то нужно? Я принесу, если нужно, - заговорил Парк, даже не обратив внимания на слова больного. - Просто сядь. Прошу, - Эдди постучал рукой рядом с собой. Вейлон сел, продолжая еще что-то говорить. Но Глускин взял его за руку, отчего мужчина сразу запнулся и замолчал. Он откровенно наслаждался наступившей тишиной и этой близостью Парка. Он аккуратно погладил большим пальцем тыльную сторону ладони программиста, после приблизил к губам, целуя костяшки пальцев. Пальцы у Вейлона были тонкие, длинные, изящные. Глускину это нравилось. Он бы оберегал и целовал эти руки целую вечность. Если бы таковая была. Парк выглядел потерянным, казалось, он сейчас расплачется. - Что такое, милый? – обеспокоено спросил Глускин. - Я должен извиниться, Эдди, - опустив голову и смотря на свои коленки, тихо сказал Вейлон. – В тот раз, ты меня действительно напугал, я думал, ты убьешь меня. Но ты ничего не сделал такого. Ничего выходящего… за рамки разумного. Я, наверное, разбил тебе сердце? - Почти, - с легким укором ответил Глускин. - Но можно было обойтись без всего этого, ведь так? Без того поцелуя на улице, без этого, до чертиков, страшного похищения. Ты мог просто сказать. - Ты бы не послушал меня, дорогой, - грустно улыбнулся мужчина. – Ты даже не принимал цветы от меня. - Цветы? Я… я! – Вейлон тут же стал копаться в карманах куртки. В одном из них были вялые, бесцветные фиалки. Он убрал их туда еще в начале, когда ехал на лифте к квартире. – Я принял их! Глускин, увидев цветы, тихо засмеялся, закрыв лицо руками. - Прости меня, пожалуйста, Эдди, - проговорил Парк, сжав цветы в руке. Мужчина убрал руки, поглядев на Вейлона с умилением и нежностью. Он схватил его за руку, притягивая к себе, практически заставляя лечь на себя. Вейлон не сопротивлялся. - Конечно, я вас прощаю, мой дорогой мистер Парк, - сказал Глускин с улыбкой. Он неуверенно коснулся губами губ Вейлона. Но Парк сам вовлек мужчину в поцелуй. Долгий и полный нежности поцелуй.