Приговор

Я привык чувствовать на себе ненавидящие взгляды. В какой-то мере я даже научился ими наслаждаться. Такой вот я мерзавец. Но только не сейчас. Я слушаю последние слова судьи – его приговор – и едва заставляю себя сохранять спокойствие. Наконец этот фарс заканчивается. Осуждённых выводят из зала под конвоем. Я тоже бросаюсь к выходу, не в силах больше здесь находиться. К чёрту. Всё. И всех. – Предатель, – слышу я короткое слово, произнесённое полным холодной ярости голосом. Вскидываю голову, чтобы встретиться глазами… Он отворачивается с презрением, отказываясь подарить мне хотя бы ненавидящий взгляд. И уходит, подталкиваемый суровым конвоиром. Приговорённый. Уже мёртвый для всего этого мира. Люциус… Из моего горла рвётся короткий хриплый стон. В глазах неожиданно темнеет, и я, зажмурившись, приваливаюсь к стене, чтобы не упасть. Замираю так, пытаясь не дать сознанию соскользнуть в безграничную тьму отчаяния и ужаса. Мимо меня проходят люди. Суд окончен, всё интересное уже позади, Добро опять восторжествовало, пять Пожирателей Смерти осуждены и будут казнены послезавтра. Послезавтра… На меня никто не обращает внимания. Меня словно бы вообще здесь нет. Холодно… Почему-то я только сейчас заметил, как же холодно в этом отвратительном министерском подземелье… Почти не осознавая своих движений, зябко кутаюсь в мантию, но это бесполезно. Этот холод не снаружи. Он изнутри. И вряд ли я теперь смогу согреться. – Северус?.. – какой-то звук извне едва достигает моего разума, и, кажется, он повторяется несколько раз прежде чем я понимаю, что меня зовут по имени. С трудом заставляю себя открыть глаза и посмотреть на зовущего. Его лицо тусклым бледным пятном плывёт перед моим взором, но через некоторое время я его узнаю. – Люпин. Разумеется, весь Орден Феникса не мог не поприсутствовать при моменте своего триумфа. Полным составом. Да, они все были здесь. Это странно, но в последнее время мы с этим гриффиндорским оборотнем сумели почти подружиться. Нет, конечно, «подружиться» – это слишком сильно сказано. Но теперь далеко не каждый из наших с ним разговоров превращался в ругань. А это уже что-то да должно было значить. – Северус, тебе плохо? Мерлин мой, да тебя же всего трясёт! Ты болен? – он хватает меня за плечи и встряхивает. И подхватывает под руки, когда я начинаю безвольно опускаться на пол. Да. Я болен. Болен им, Люциусом. Неизлечимо и смертельно. Смертельно… Не в силах произнести ни слова, молча трясу головой, от чего меня начинает мутить ещё сильнее. Слышу прерывистый вздох Люпина. – Да что же с тобой такое?! Ну, давай… вот так… Обопрись на меня, давай же! – он перекидывает мою руку через своё плечо и куда-то ведёт. Я не сопротивляюсь. Сейчас мне безразлично всё. – Пойдём… Пойдём отсюда… Он уговаривает меня беспокойно и почти ласково. Как маленького ребёнка. Кажется, это должно затронуть остатки моей гордости… Только вот я их в себе не нахожу. Ничего, кроме пустоты и этого проклятого холода. Чуть поднимаю голову, пытаясь хоть как-то сориентироваться в пространстве, и даже машинально переставляю ноги, помогая куда-то вести себя. Большая часть пути попросту выпадает из памяти. И прихожу в себя я уже в помещении, находящемся очень далеко от Министерства. В штаб-квартире Ордена. В бывшем доме Блэков. Я лежу на диване в одной из жилых комнат дома. Надо мной склоняется обеспокоенное лицо Люпина. – Как ты? – с сочувствием спрашивает он. – Никак. Он натянуто улыбается. Качает головой. – Отдохни. Может быть, тебе что-нибудь нужно? Воды? Устало закрываю глаза. Отдохнуть. Отдохнуть… Больше всего мне сейчас хочется умереть. Лучший отдых для такого как я. – Люпин. – Что? – Обними меня. Какую-то долю секунды мне кажется, что меня сейчас пошлют. Очень далеко и очень неласково. Собственно, так оно и должно было случиться. Потом он осторожно ложится на край дивана и его руки осторожно, но уверенно заключают меня в своё кольцо. Я чувствую на своём лбу лёгкое касание его губ. – У тебя жар, – встревожено шепчет он. – Может быть, лучше… – Не надо. Что бы он ни хотел мне предложить, это бесполезно. Но мне почти хорошо сейчас – лежать, чувствуя прикосновение его рук и тепло его тела. И пытаться представить, что это не он, а… Бесполезно. Люциус в Азкабане. До послезавтра – он будет там. Потом его не станет нигде. Почему… зачем… откуда… Видит Бог, я этого не хотел. Да и как бы я мог?! Но кроме меня никто не виноват. Люциуса не должно было быть на той встрече, на которую я навёл авроров. По моим данным, его вообще не было в стране. Но он пришёл. И, как и четверо остальных, был схвачен. «Взят с поличным». Разумеется, доказательств его – их – вины было множество. Свежих. Пожиратели Смерти никогда не собираются вместе просто чтобы попить чаю в небольшой дружеской компании. И я даже не пытался как-то предотвратить то, что случилось. Потому что знал: бесполезно. И сейчас я точно так же осознаю: бессмысленно пытаться сделать хоть что-нибудь. Поэтому не делаю ничего. Потом я, кажется, засыпаю. Во всяком случае, когда я открываю глаза, Люпина уже нет рядом, а из-за плотных штор, тщательно задёрнутых на огромном окне, едва брезжит розоватый свет. Подскакиваю на своём ложе. Недоумённо смотрю на заходящего в комнату оборотня. В его руках – поднос. На подносе – чашечка с горячим ароматным кофе и какая-то снедь. – Сколько времени я спал? – я не узнаю свой голос, но, кажется, эти слова произношу всё-таки я. Больше вроде бы некому. – Долго, – Люпин улыбается, подходя ко мне и ставя поднос на маленький круглый столик. – Тебе лучше? Выглядишь не очень. Ты меня вчера так напугал… – Вчера?! – срываюсь с места, начинаю метаться по комнате. Значит, один день уже прошёл. Значит… Завтра. – Что случилось, Северус? – Люпин мягко, но решительно тормозит моё хаотичное движение. Молча кусаю губы, сверля его яростным взглядом. Что случилось… – Ничего, – бросаю коротко, вырываюсь из его рук и снова принимаюсь мерить шагами помещение. – Ничего. – Ты из-за Малфоя, да? – вдруг спрашивает он. Замираю в неподвижности. Откуда он… – Я слышал, как он вчера назвал тебя предателем, – продолжает Люпин. Я понимаю, что снова могу дышать. Пусть. Пусть думает как хочет. Пусть считает, что он прав. Не вижу смысла его переубеждать. Медленно подхожу к дивану и снова падаю на него, понимая, что говорить что-то не имеет смысла. – Знаешь, – тихо говорит оборотень, присаживаясь рядом со мной, – я понимаю. Это… – он неловко усмехается. – Несколько неприятно… Смотрю на него исподлобья. Да. Несколько неприятно. Удивительно точное определение. – Я ухожу, – говорю наконец, внезапно для себя приняв решение. Единственно правильное, как мне сейчас кажется. – Куда? – кротко интересуется он. – Не знаю. Поднимаюсь, раздражёнными отрывистыми движениями расправляю измятую мантию. И действительно ухожу. Но я знаю, куда иду. Сначала домой. Потом… Потом в Азкабан. К нему. В ход идут угрозы, шантаж и подкуп. Меня никогда не волновали методы достижения цели. Это срабатывает и теперь. Одно свидание. Десять минут. Не больше. Но мне и не нужно большего. Я останавливаюсь перед дверью камеры. Пальцы нащупывают в кармане и судорожно сжимают маленькую металлическую коробочку. В который уже раз за последние полчаса подношу её к уху и легонько встряхиваю, словно бы желая убедиться, что не забыл, не потерял, не… Не забыл. Наконец охранник распахивает передо мной тяжёлую дверь. Через несколько секунд, мучительно долгих, железный засов лязгает уже за моей спиной. Непослушными пальцами открываю коробочку, достаю из неё одну маленькую капсулу и подношу ко рту. Вот так, за щёку. Это не будет мешать разговаривать, и в то же время позволит в любой момент перекатить её на зуб и раскусить. Вздрагиваю от холода, ставшего уже почти привычным за последние сутки, убираю коробочку обратно в карман. Сердце гулко грохает о грудную клетку. Люциус не замечает моих манипуляций. Он стоит, приподнявшись на цыпочках, около единственного высокого окошка – маленького и на значительную свою часть перекрытого толстой грубой решёткой. Сквозь решётку едва-едва просачивается тусклый дневной свет. Я стою безмолвно, глядя на словно бы не осознающего моего присутствия Люциуса. У меня есть всего десять минут… вернее, уже восемь. Но мне этого хватит. Наконец он оборачивается ко мне. – Северус. Опускаю голову под слишком пристальным взглядом серых глаз. Некоторое время мы молчим. Затем я слышу его голос, тихий-тихий, исполненный такой пронзительной тоски, что моё сердце болезненно сжимается: – Небо слишком далеко… В порыве накатившей щемящей жалости поднимаю глаза и делаю несколько шагов к нему, но останавливаюсь, словно бы не в силах преодолеть оставшееся расстояние – каких-то ничтожных пару футов… Он криво улыбается, наблюдая за моими поползновениями. – Что же, Сев, мы в расчёте. Всё по своим местам, да? – вдруг произносит он негромко. – Люциус… – Зачем ты пришёл? – обрывает он меня. – Побеждённых не судят, Сев… побеждённым уже всё равно. Приговор вынесен давно и пересмотру не подлежит. Я не знаю, что я сейчас мог бы сказать, поэтому остаётся только молчать, стараясь не вздрагивать от взгляда, полного холодной ненависти. Гулкий удар в дверь заставляет меня резко обернуться на звук. Это сигнал. Осталось всего пять минут… Может быть, для кого-то мгновение может казаться вечностью. Для меня вечность состоит из этих пяти минут, и она так коротка… слишком коротка. – Северус… – прохладная ладонь касается моей щеки, ненавязчиво заставляя снова повернуться к нему. Наши взгляды встречаются. И я улыбаюсь в ответ на его улыбку. Так же холодно и бесстрастно. – Признавайся, подлец, ты ведь заранее всё продумал? В его голосе – насмешка. Я не пытаюсь оправдаться. Это бессмысленно. Вместо слов я просто делаю шаг вперёд, преодолевая оставшееся между нами расстояние, и приникаю к его губам в поцелуе, который должен стать последним. Неожиданно Люциус подаётся ко мне и заключает в объятия, с такой силой, что мне почти больно. И тут я понимаю, насколько на самом деле он испуган. Он всегда слишком верил в собственную удачливость. Да она и не оставляла его, по большому счёту. Его талант всегда выходить сухим из воды уже давно стал притчей во языцех. А теперь неизменное везение всё-таки изменило Люциусу. Он не сразу это понял, наверное. Но когда наконец осознал… – Сев… – шепчет он, отрываясь от моих губ. – Мне страшно… Я никогда не слышал в его голосе такой боли и отчаяния, и его чувства на миг словно бы окутывают меня. Хотелось бы верить, что я могу забрать всю эту мерзость себе, лишь бы он снова стал таким, каким был всегда – сильным, холодным, ироничным. Но это невозможно, и поэтому я могу только солгать в ответ: – Всё будет хорошо… слышишь? Всё хорошо, Люциус… я люблю тебя… Мои руки скользят по его плечам, пальцы запутываются в длинных растрёпанных волосах, притягивая его голову ближе, и наши губы снова встречаются. Люциус всегда был лидером. Старался быть им везде и во всём. И уж, конечно, был им в наших запутанных отношениях. Но сейчас его тело напряжено и безвольно, а губы и язык повинуются каждому моему желанию. Он сдался. Сломался. Он никогда по-настоящему не верил, что умрёт. Может быть, поэтому он не ценил чужие жизни. Пожалуй, в какой-то мере жизнь была для него всего лишь игрой. И когда наступил крах, Люциус просто-напросто сдался. Что же. Значит, придётся мне быть сильным. Заставить себя не бояться. Заставить себя решиться. Стук в дверь. Осталась минута. Время на исходе. Одно движение языка – и капсула с ядом зажата между зубами. Миг – и во рту словно бы разлетается фонтанчик ледяных брызг. Снова притягиваю к себе Люциуса и наши языки встречаются в яростном поцелуе – на этот раз действительно последнем. Несомненно, он чувствует во рту лёгкий холодок. Серые глаза внезапно расширяются, и он отталкивает меня. Я не сопротивляюсь. Я спокоен, холоден и равнодушен. А может быть, просто яд уже начал действовать. Мне досталось немного больше. Это старая формула. Самая безобидная из известных мне… насколько это слово применимо к орудию смерти. Её основа – что-то вроде сильного транквилизатора и снотворного. Жертва не чувствует боли, она просто засыпает. И больше не просыпается. И уж во всяком случае это более гуманно, чем та участь, что уготована Люциусу. Да, в распоряжении Министерства уже давно нет ни одного дементора, но они смогли измыслить достойную замену старому способу казни. И я бы не взялся решить, что из этого более отвратительно. Улыбаюсь своим глупым мыслям касательно гуманности. Вот уж нашёл о чём думать… Есть гораздо более приятные вещи. Люциус, например. А яд действует достаточно быстро… – Люциус… – шепчу я, словно бы соглашаясь сам с собой. И наконец поднимаю на него взгляд. Он стоит в нескольких шагах от меня. В глазах, которые я когда-то почти поэтически сравнивал с серебристым льдом, плещется не ужас – это уже настоящая паника. А я просто смотрю на него и бессмысленно улыбаюсь. И так незаметно подкрадывается безумная, просто чудовищная усталость, и хочется всего лишь закрыть глаза и опуститься на пол, чтобы немного отдохнуть. Так я и поступаю. Что это? Меня трясут за плечи… зачем? Что-то кричат… Неимоверным усилием заставляю себя открыть глаза. Люциус… Люциус, я никогда не говорил тебе, как я тебя люблю? Говорил, точно, говорил… Это ложь, Люциус. Я ненавижу тебя за твою власть надо мной, за то, что ты меня никогда не любил, да и зачем бы тебе это было нужно… Глухо лязгает дверь. Я улыбаюсь. Я убил тебя, Люциус. Ты заслужил смерть. Но я не могу позволить, чтобы тебе было больно. Иди сюда, Люциус. Иди ко мне. Ложись рядом. Обними меня, чтобы я мог поверить хотя бы сейчас… Не бойся ничего… Они уже ничего не смогут тебе сделать… Они не смогут забрать тебя у меня. Не бойся, Люциус… Люциус…