Мягкие руки

      - Плохо.       Нетиевский смотрит на него в зеркало, не вставая со стула, руки смахивают невидимые пылинки с полосатой рубашки, взгляд словно бы даже почти ласковый. Но Максим знает цену этой псевдоласке. От этого ему становится хуже.       - Очень плохо.       Это уже почти приговор. В нём нет смысла, но игра есть игра. Для Сергея она и есть суть их отношений. Именно от неё к сердцевине тянутся тонкие липкие нити, создавая паутину, из которой вырваться уже невозможно. Пока паук не насытится.       - Ты перешёл границу.       Ярица на мгновение прикрывает глаза. Головная боль подступает, а от мысли, что концерт окончен и половина их команды уже разъехалась в разных направлениях, в животе сворачивается тугой узел. Исаев его ждёт, чтобы обсудить что-то за заслуженным ужином, но это слабое утешение.       - Серёг, это нечестно… - бормочет он, переступая с ноги на ногу. – Это же роль, я не…       Он сам замолкает, с силой закусив губу. Смотрит в левый нижний угол зеркала, боясь пошевелиться. Потому что прекрасно знает, как сейчас потемнели глаза другого и как искривилась линия рта, выдавая подступившее раздражение.       - Сколько раз я тебе должен повторять…       Нетиевский медленно встаёт, слова падают с губ как капли раскалённого олова. Максим сжимает руки на ремне так, что костяшки пальцев белеют.       - Прости, Сергей, я…       - …Чтобы ты не называл меня так.       Сегодня паук не в настроении. Ни одна ошибка не будет забыта и прощена. Нетиевский походит почти в упор, хмурый и сочащийся недовольством, и Ярица ощущает себя маленьким и беспомощным. А ведь он очень ненавидит это чувство. Раньше оно бесило, давало силы сопротивляться, но теперь только добавляет горечи.       Ведь больше сопротивления нет.       Он заранее видит по глазам своего мучителя, что сейчас произойдёт, и внутренне стонет. Сердце сразу набирает обороты, в горле мгновенно пересыхает, с утроенной силой нахлёстывает чувство страха.       - Не надо…       Шепот едва теплится, но Сергей всё прекрасно слышит. Уголки губ слегка приподнимаются, но промелькнувший намёк на улыбку не приносит облегчения. Она та самая, угнетающая, больная, показывающая, что просить бесполезно, хотя пауку приятно слышать мольбу. Потому что он наслаждается каждым мгновением.       По щеке Максима легонько скользит ладонь, большой палец лениво очерчивает линию губ. Отступать некуда, за спиной стена, лопатки больно в неё упираются. Он безумно хочет сделать глубокий вдох, но вовремя себя останавливает.       Будет только хуже.       Он не закрывает глаза, когда тёплая мягкая ладонь ложится на лицо, закрывая рот и нос, пресекая доступ воздуха. Смотреть страшно, но не видеть ещё ужаснее. Пальцы на ремне сжимаются сильнее, до боли. От пристального взгляда, который врезается намного глубже, чем должен, только хуже.       У него есть несколько секунд.       Потом он всё равно перестанет себя контролировать, вцепится в руку, вжимающую его в стену, будет дёргаться, омываемый волнами паники под судорожные сокращения сердца, стремящегося к глотку такого драгоценного воздуха.       Никто в команде не знает, какой силой обладают эти мягкие, тёплые руки.       Во всяком случае, он надеется, что никто. Хотя иногда можно заметить, как Сергей поглядывает на некоторых из своих коллег.       Чувствуя, как гул в ушах стремительно нарастает, Максим смотрит в холодные светлые глаза. Каждый раз он пытается найти в них нечто, что могло бы подарить ему надежду. И каждый раз ничего не находит.       Он вяло думает, что сделал бы Исаев, войди тот сейчас в комнату и увидь, что происходит, но это последняя мысль перед тем, как инстинкты берут своё и тело с сознанием фокусируются на нехватке воздуха.       Он выдержит. Выдержит. Выдержит…       Нетиевский улыбается.