23.50

Будильник будит меня в пять тридцать. С закрытыми глазами я прохожу три шага до кухонной ниши. Кофейная капсула отправляется в машину. Дорогой сорт – в нем десять процентов натурального кофе, единственная роскошь, которую я себе все еще позволяю. Но в следующем месяце придется перейти на синтетику, если я не хочу окончательно уйти в минус. Засовываю разогреваться пакеты с завтраком, аромат кофе перемешивается со знакомым до тошноты запахом прессованных дрожжей. Кажется, это яичница с беконом, но так сразу и не скажешь – все эти готовые блюда пахнут одинаково, да и на вид не слишком отличаются, вся разница только в упаковке. Звенят детские будильники: у Нэлли последний хит, песня о бессмертной любви. Поет сладкоголосый старшеклассник, мечта всех девочек-подростков. У Дэйва что-то громкое и брутальное, к счастью – короткое, еще не хватало, чтобы соседи опять пожаловались менеджеру. Дети не понимают, что для того, чтобы жить в нашем районе, недостаточно вовремя платить квартплату. На эту квартиру в первый же день найдется сотня желающих. Две спальни, своя кухонная ниша и настоящий, не акустический душ. А самое главное – школа. Лучшая в секторе. В свое время нам неслыханно повезло. Нэлли плюхается за стол, все еще в пижаме, и подозрительно принюхавшись, колупает вилкой содержимое тарелки. – Опять дрожжи! Ну мам, ты же обещала! – Извини, дорогая, в этом месяце никак не получится, до жалованья еще неделя, – она права, я обещала, но взять подработку не получилось, а цены на черном рынке опять поползли вверх. Сразу после того, как отменили супрессанты, цены упали настолько, что можно было даже купить почти что настоящее мясо. Многие пользовались рынком, чтобы доставать чистые продукты, не все были готовы переплачивать просто за вкус, тем более что в столовых альфа-сектора неплохо готовят. Но спустя некоторое время все вернулось на свои места. Спрос все равно превышал предложение. А Нэлли решила, что можно навсегда забыть про дрожжевые штаммы. Дэйв фыркнул, глядя, с каким страдальческим выражением лица она подносит вилку ко рту. – Вы посмотрите на нашу принцессу! Её высочество, наверное, ожидало на завтрак стейк и яйца бенедикт. – Это тебе без разницы, что в себя запихивать, а я никогда не вырасту, если буду есть эту дрянь! Я выразительно вздохнула, но останавливать утреннюю перепалку уже было слишком поздно. Дэйв язвительно ухмыльнулся. – Тебя все равно не возьмут в офицерскую школу, крошка Нэлл. Даже если ты вымахаешь под два метра. Потому что у тебя мозги размером с горошину, крошечные, и ты не сдашь экзамен. Нэлли и вправду не вышла ростом, но ей всего лишь тринадцать лет, с его стороны несправедливо дразнить сестру, он ведь знает, что она давно мечтает об этой школе. – Потому что мы едим всякую гадость и у нас вечно нет денег! А денег нет из-за твоих репетиторов! По математике, по физике, по химии… Ты хоть что-нибудь можешь выучить сам? Может у меня и крошечные мозги, но я справляюсь с учебой! – А ну, хватит! – Репетиторы – это мое решение, Дэйв уверял меня, что справится, но я-то знаю как проводят классификацию. Все зависит от одного балла. Сто – и ты альфа. Девяносто девять – бета. Навсегда. Никаких вторых шансов. – Вот именно: справляешься, а надо – учиться. – А ты типа учишься! Ходишь по своим сайтам, а маме рассказываешь про домашние задания! Компьютер все время занят, я из-за тебя вчера тест сдать вовремя не успела! У меня начинают гореть щеки. Опять эти сайты! – Дэйв? Ты же обещал! – Но мама, это всего лишь новости. Их все читают. – Новости – на новостном канале! Ты хочешь в тюремную колонию вместо университета? – Во-первых, я несовершеннолетний, во-вторых, на всех, кто ходит на эти сайты, не хватит колоний. Я не делаю ничего такого, просто читаю. Он просто читает! Лучше бы этот Блейк и дальше совращал малолетних в прямом смысле слова! Мало того, что по он устроил скандал на всю Федерацию, после чего пришлось отменить супрессанты даже в дельта-секторе, и преступность тут же возросла в три раза, так еще и эти новости. Я работаю в компьютерном центре, мы только тем и занимаемся, что блокируем все новые и новые сайты, пишем защитные алгоритмы… ничего не помогает. Он ведет настоящую информационную войну: не нужно никаких особых связей с подпольем, достаточно просто выйти в сеть, чтобы узнать, чем занят террорист номер один и во имя каких конкретно великих целей! В прошлом месяце они ухитрились взломать канал новостей и влезли в прямой эфир во время вечернего выпуска. Не знаю, как они это делают, не хочу знать, но под удар первой попадает молодежь. Такие вот мальчики, как мой Дэйв. Они ведь еще не понимают, чем мы платим за эту «вашу и нашу свободу». Саботаж на продовольственных заводах, перебои в транспортной системе, постоянные провокации… и это на Земле! Здесь они хотя бы ничего не взрывают… А вот соседка неделю назад получила похоронное извещение на своего сына. Ему оставалось отслужить всего два месяца. Какая-то научно-исследовательская военная база на другом конце галактики. Ей не отдали даже урну с прахом, вся планета закрыта под вечный карантин. Блейк выпустил там какую-то чуму, испытал биологическое оружие. На их сайте, разумеется, другая версия: инопланетный вирус, но почему-то этот вирус появился на базе одновременно с их кораблем! Свобода! Иногда мне кажется, что альфам и без того предоставили слишком много этой самой свободы. Дельты не взрывают федеральные военные станции, не устраивают демонстрации, не нападают на реабилитационные центры, и уж тем более не дурят головы молодежи. Гаммы спокойно трудятся на заводах, беты знают свое место, одним только альфам всегда мало! Только в нашем секторе за этот год было три студенческих выступления! Я думала, что вздохну спокойно, когда Дэйв поступит в университет, а теперь уже не уверена, где ему будет лучше. Но что же мне делать? Я ведь не могу забрать у него компьютер за неделю до тестирования. Он должен заниматься! – Дэйв, я тебя умоляю! Ты же знаешь, как это все работает. Одна случайная проверка и все погибло. Тебя не допустят к аттестации. Ты на всю жизнь останешься дельтой! – Ты так говоришь, словно это конце света. Между прочим, если бы ты хоть раз прочитала, что он пишет, то знала бы, что наша кастовая система не единственный способ общественного устройства. Внешние миры без нее прекрасно обходятся. Я знаю своего сына. Нет, он не «просто читает». Он увлечен. Настолько, что затевает спор, позабыв про осторожность. Сегодня он спорит со мной, на нашей кухне. Но что будет завтра? – Внешние миры много без чего обходятся: без нормальной медицины, образования, транспорта. Ты готов всю жизнь чинить испарители на какой-нибудь условно пригодной к обитанию планете на краю галактики? Но он не отвечает – хватает сумку и выскакивает в коридор, на ходу дожевывая последний кусок. Делает вид, что опаздывает, хотя до поезда еще пятнадцать минут. Я успеваю только крикнуть вслед закрывающейся двери: «Вечером я тебе покажу новости!» Притихшая Нэлли уныло колупает яичницу, потом вертится перед зеркалом, подкалывает форменную юбку так, чтобы были видны коленки, быстрым движением прячет в карман мою помаду. Я делаю вид, что не замечаю. Кофе успел остыть – из-за новых энергетических лимитов приходится экономить на всем, даже на режиме подогрева. Ничего не поделаешь – нас слишком много, купола не резиновые. Ходят слухи о новой эмиграционной программе для дельт. Давно пора: если они плодятся как крысы, то пусть делают это под открытым небом и не на Земле. Пью едва теплый кофе, не разбирая вкуса. Дэйв не станет слушать. Дети… они никогда не слушают. Быть может Йен смог бы объяснить сыну, как дорого приходится платить за ошибки молодости. Это ведь только кажется, что все по силам, все позволено. А достаточно всего лишь один раз поругаться с начальником, и ты не успеваешь моргнуть, как оказываешься на новом рабочем месте. Переработка промышленных отходов, старое оборудование, работа на износ. Отпуск задерживают, смены удлиняют, и однажды ты не успеваешь закрыть пробоину. Несчастный случай, взрыв газа, двое сирот и пенсия по потере кормильца. Из-за пары неосторожных слов. Чтобы отвлечься, включаю новости. Вот уж отвлеклась так отвлеклась: такое ощущение, что вся Вселенная сошла с ума. Катастрофа на орбите Келдона, снежные бури на Палмеро, засуха на Суни. Без экзотических фруктов мы как-нибудь переживем, а вот без сунийского зерна… Выплескиваю в раковину недопитый кофе – имеет смысл прийти на работу пораньше. Если это пошло в официальный эфир, представляю, что творится в сети. Нас опять переведут в чрезвычайный режим, до разрешения кризиса. Интересно, кого назначат виновным на этот раз? Министерство информации еще год тому назад запретило упоминать Блейка в любом контексте, все теракты, слишком крупные, чтобы про них умолчать, теперь совершают анонимные террористические группировки. Но даже эпсилон не поверит, что террористы объявили войну тропическим фруктам. Выключаю визор и выхожу в коридор. Соседу сегодня тоже в утреннюю смену, обмениваемся парой вежливых слов ни о чем, хотя по его лицу видно, что он едва сдерживает любопытство. Я и в самом деле могу знать больше, чем простой техник, но еще не сошла с ума, чтобы обсуждать с соседями секретную информацию. Быстрым шагом, почти бегом направляюсь к станции монорельса. Поезд задерживается, на перроне толпа, всё перемешалось, бордовые туники министерства юстиции соседствуют с серыми куртками техников и зелеными жилетами рабочих. Такое ощущение, что люди хотят сегодня быть ближе к друг другу, хотя обычно мы, жители куполов, ценим личное пространство. Со всех сторон доносятся обрывки разговоров: то же самое, что и в новостях. В многократно кондиционированном воздухе как будто появился новый привкус: необъяснимой тревоги. Я занимаю свое место в очереди, поток подхватывает меня, вносит в вагон, тело занимает привычное положение в пространстве: одна рука держится за поручень, вторая прижимает к бедру рабочий планшет, голова чуть наклонена, чтобы в просвет было лучше видно табло с объявлениями. *** Удивительно, но самые худшие ожидания не оправдались – нас задержали всего на час. Дома на удивление тихо: Дэйв еще не вернулся из школы, у него бывают вечерние занятия, Нэлли сидит за столом, уткнувшись в учебник. Она так старательно избегает моего взгляда, что я понимаю: что-то случилось. – Нэлл? – Мама? Ты так рано… – она не ждала меня сегодня, я оставила сообщение, что останусь на ночную смену, еще не зная, что освобожусь через час. Я сажусь рядом, обнимаю ее за плечи. – Как зовут твое горе, и на кого оно посмело посмотреть вместо тебя? Она вздыхает так тяжело, что я с трудом прячу улыбку: снежные бури, засухи и наводнения, все это тает и меркнет перед первой несчастной любовью в тринадцать лет. Самое время для женского разговора по душам, даже хорошо, что Дэйва нет дома. – Я обещала, что никому не скажу. – Это такая тайна? – Да нет же! Ты не понимаешь! – Разумеется. Родители всегда не понимают. Но может я смогу помочь? – Ты ведь знаешь Тайру. Я киваю: еще бы мне не знать Тайру, если эта девица проводит у нас дома больше времени, чем у себя. Не хочу сказать про нее ничего плохого, но Дэйв мог бы найти себе девочку и поумнее. Но я не вмешиваюсь – тестирование все расставит на свои места. – А у Тайры есть старший брат. Он служит в муниципальном управлении безопасности. Только этого мне не хватало. Одно дело – прыщавый одноклассник, и совсем другое – штурмовик. – Он сказал Тайре, чтобы она завтра не вздумала пойти с Дэйвом, потому что все будет всерьез. А она предупредила меня, потому что Дэйв… они поссорились, он не стал ее слушать. Но я даже не знаю, где он! И меня он тоже не послушает! Я никогда не думала, что кровь действительно может стынуть в жилах. Нэлли говорит, торопливо, захлебываясь словами, так, что я не все успеваю разобрать, но того, что мне слышно достаточно, чтобы чувствовать, как от сердца по всему телу медленно расползается холод. Завтра главы муниципалитетов нашего сектора собираются передать представителю Верховного Совета прошение инициативной альфа-группы. Они предлагают вернуться к прежней практике и снова добавлять супрессанты в государственные рационы для дельт. Вполне разумная петиция, учитывая, как сильно возросла преступность, не говоря уже о эффекте отмены, от которого больше всего пострадали именно дельты. Свобода – это прекрасно. На словах. А на деле за чужую свободу всегда приходится кому-нибудь расплачиваться. Блейку бы не помешало спуститься со своего прекрасного корабля на землю, и посмотреть, во что выливается его борьба. Потому что заканчивается это всегда одним и тем же. Кровью. Студенты и старшеклассники собираются протестовать против петиции. Завтра они выставят пикеты на подходе к городскому управлению. Какая-то спираль абсурда: те, кому недостаточно свободы, будут протестовать против тех, кому этой свободы слишком много. Завтра… еще три часа, и уже настанет сегодня. Особенный день, день рождения Дэйва. Я перебираю в уме даты, год за годом, начиная с самого первого. Восемнадцать лет. От крошечного комочка с припухшими веками и жадными губами, до взрослого мужчины. Я давно уже не умиляюсь размеру обуви и аппетиту, я знаю, что мой сын вырос, что наступило время отпускать. Но у меня все еще есть три часа. В полночь он станет совершеннолетним. Если его не убьют завтра, если его арестуют, центральный компьютер будет считать его полноправным гражданином. Сегодня он еще ребенок. Я отправляю Нэлли спать, чужим голосом обещаю, что обо всем позабочусь, что никуда его не пущу, и что Тайра – замечательная девочка. Нэлли верит мне, она слишком напугана, чтобы не верить. Три часа. Дэйв никогда не простит меня. Вернее, не простил бы. Я запуталась в наклонениях. Не простит, если узнает? Но он не будет знать. Набрать номер получается с третьего раза, пальцы скользят по кнопкам. Они вежливы, профессиональной, отработанной, но вместе с тем – немного отстраненной вежливостью. Как хирург перед операцией. Они все понимают и поддерживают меня в этом нелегком решении, но за участием во взглядах читается осуждение. Ведь это и моя вина. Я плохая мать, если мне пришлось набрать этот номер. Не хочу, не хочу быть в этом виновной! Я все делала правильно, так, как надо, как положено! Я подписываю документы, временно передаю опеку. На два часа. Остается только ждать. Мне объясняют, что программа реабилитации для подростков использует щадящие методы воздействия, что чем раньше обращаются к профессиональной помощи, тем эффективнее лечение, что если все пройдет без осложнений, он вернется домой уже через три месяца. Но я знаю, что это уже будет кто-то другой. Я отвечаю что-то, киваю, уточняю, что в подобных случаях квалификационное тестирование переносят в индивидуальном порядке, подтверждаю, что понимаю важность профилактических осмотров после того, как проведут основной курс. Дэйв приходит домой за десять минут до полуночи. Соблюдает уговор: я закрываю глаза на поздние отлучки, но ночует он в своей постели. Женщина в строгой форменной юбке встает ему навстречу, он щурясь, всматривается в эмблему ювенального департамента на ее груди, и оборачивается ко мне. Только смотрит, не сказав ни слова, и в этот момент я понимаю, что он действительно вырос. Я могла бы сказать ему, что делаю это ради него. Что три месяца в реабилитационном центре куда лучше, чем тюремная колония или пуля в затылок. Но вместо этого молча смотрю ему в спину. Мои минуты истекают. Девятка на табло сменяется нулем. Полночь.