I wanted to leave, you know.

Сигаретный пепел медленно падает на стол. Серо-сизый дым, кружась, плавно растворяется в воздухе. Аллен делает еще одну затяжку, перед тем как взглянуть на непрошеного, но не неожиданного гостя. Дэвид стоит на пороге комнаты, напряженный, готовый к броску. Или к тому, что бросятся на него самого. — Скажи мне, где он. Не просьба, но слишком жалко, чтобы быть приказом. Голос слегка дрожит, в глазах — отпечаток боли. Аллену хочется посмотреть в ответ насмешливо, ответить резко, с издевкой, но он не может. Слишком не уверен в себе, слишком подавлен, чтобы зазвучать убедительно. Вместо этого он опускает голову, так, чтобы собеседнику не было видно его глаз. Смотрит, как черный обугленный краешек сигареты медленно приближается к его пальцам. — Нет. — Ты чувствуешь то же, что чувствую я.  Неубедительный аргумент. Аллен должен ненавидеть его. Из-за Дэвида начался весь этот сумбур, из-за Дэвида Люсьен решил навсегда покинуть это место. Из-за Дэвида Аллен сейчас стоит здесь, в этой комнате, вместо того, чтобы побежать за человеком, которого он любит, попытаться его остановить. Трудно признаться самому себе, что он бы не побежал за ним, испугавшись отчужденного взгляда и безразличия. Гораздо проще свалить все на того, кто и так виновен. Он должен ненавидеть его. Но не может. Слишком слабохарактерный, слишком мягкий, слишком светлый для ненависти. Он сожалеет человеку, причинившему ему страдания. И за это, пожалуй, он должен ненавидеть самого себя. — Нет.  Аллен чувствует пустоту. Ту, что он сейчас пытается заполнить сигаретным дымом, а потом, может быть, и алкоголем. Не боль от утраты, которая нещадно драла его душу первое время. Она и до сих пор тихо скреблась где-то в глубине, но она была неощутимая. Ее можно было забыть, если о ней не думать. Но пустоты, как таковой, нет. Как можно забыть то, чего нет? — Он бросил тебя так же, как бросил меня, — голос Дэвида переполнен сочувствием, но это кажется мнимым. Чем-то скользким и липким, неприятно пристающим к коже. — Он использовал нас. А теперь бросил. Аллен тушит окурок о пепельницу и снова достает пачку из кармана брюк — осталось две сигареты. Он вынимает одну и задумчиво крутит в пальцах. В другом кармане коробок со спичками.  — Просто скажи мне, где он. Я хочу знать, я... — он сглатывает, голос срывается на шепот, — ... могу все исправить. Аллен возвращает свое внимание на Дэвида, замечая, что теперь тот стоит посередине комнаты. Плечи опущены; он не знает, куда деть руки. Заламывает пальцы и подходит ближе. Парень достает коробок, резко разворачивается к Каммереру спиной и отходит к окну. Открывает его и делает глоток свежего воздуха. Холод обжигает легкие. — Тут уже нечего исправлять, — спичка затухает, не успев разгореться. Отсырела, наверное. — Он ушел. Навсегда ушел.  Аллен слышит, как Дэвид шумно выдыхает, восстанавливая остатки своего самообладания, и явно собирается что-то сказать, но успевает перебить его: — Страдание теперь — наш удел.  Хочется сказать больше. Хочется рассказать об этом чувстве всем и каждому, хочется кричать на всю улицу, хочется освободиться в словах. Хочется... написать. Найти в словах отдушину. Найти ее в поэзии, в мириадах срифмованных строк. Очередная затяжка и Гинзберг заходится в приступе кашля. Все еще не привык. Никогда не привыкнет. Дэвид больше не произносит ни слова. Аллен курит и наблюдает, как пепел вылетает в открытое окно. Пытается думать о чем-нибудь отстраненном, отвлечься на людей внизу. Каммерер, как назло, продолжает стоять над душой и мешает полету мысли.  Когда вторая сигарета подходит к концу, он не выдерживает. Разворачивается, стукнув каблуком ботинка по полу и уходит. Но перед тем, как выйти из комнаты, бросает: — Я бы ни за что его не оставил.  Аллен оборачивается, на секунду потеряв мысль. Дэвид еще мгновение смотрит на не заправленную кровать Люсьена, затем переводит взгляд на шатена, грустно ему улыбается и уходит, поникнув головой. Ответ застревает в горле, но он, очевидно, и не нужен.  Слова тонкими ниточками паутины повисают в воздухе. Аллен еще долго думает об этом до тех пор, пока не сгущаются сумерки, и ему не становится действительно холодно у окна. Он включает настольную лампу и садится за стол. Рядом лежит пачка с последней сигаретой. Ее он прибережет на потом. *** Все звуки доносятся как сквозь вату, тихие и размытые. Аллен понимает, что уснул, но не понимает, когда твердое дерево стола заменяется необычайной мягкостью обычно жесткого матраса. Он приоткрывает глаза. Картинка смазанная, но вполне ясная — серые пижамные штаны. Чей-то голос продолжает что-то говорить, штаны уходят. Аллен медленно моргает, а затем его будто что-то выдергивает из дремоты. Он садится, потирая глаза. Голос замолкает. Из ниоткуда прямо перед его носом возникают очки. Шатен надевает их, неловко поправляя на переносице. Хмурится и проводит рукой по волосам, после чего поднимает глаза на незнакомца. Сердце, кажется, пропускает удар. Не незнакомец. Люсьен. Аллен тут же подскакивает на месте, неуклюже опираясь на пол и вставая напротив друга. В голове беспорядок и желание ударить, а в животе, по ощущениям, разливается что-то теплое и приятное. Люсьен криво усмехается, глядя на растрепанные черные волосы и сползший на одно плечо свитер. — Знаешь, я хотел уйти. Но, вместо этого, передумал. Решил дойти до конца. Аллен избегает смотреть ему в глаза. Осматривается, видит расстегнутую сумку у стены и разложенные в каком-то своем систематизированном порядке вещи, разбросанные тетрадные листы и бумагу для печатной машинки. На столе аккуратной стопкой лежит напечатанное им ранее. Аллена на секунду охватывает липкий страх, что все это им было прочитано.  — Красиво, кстати. Бред полный, конечно, но для "Нового видения" в самый раз. Гинзберг резко выдыхает и моргает. Он поворачивается, хочет что-то ответить, но его взгляд привлекает небольшое красное пятно на вороте футболки. Кровь. Маловероятно, что это что-то другое. — А, — Карр замечает его взгляд, — Джек ударил меня. За то, что я разрушил наш план и внезапно собрался обратно. Так что, если и ты собираешься, то лучше с левой. С правой меня сегодня били. Аллен понимает, что неосознанно сжимает кулаки. Делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. Наконец, смотрит в глаза собеседнику и как бы невзначай спрашивает: — И почему же ты передумал? Он очень боится ответа. А Люсьен придерживается собственного "первая мысль — лучшая мысль". Он его просто целует. Сердце Аллена заходится в бешеном ритме, когда чужие губы накрывают его. Он с трудом закрывает глаза и отвечает на поцелуй, стараясь выразить в нем все чувства, что он сейчас испытывает. Рука плавно ложится на талию, а затем поднимается чуть выше, сжав и потянув за собой краешек футболки; вторая же зарывается в светлые волосы. Люсьен улыбается через поцелуй, когда чувствует, как партнеру приходится встать для этого на носочки. Разница в каких-то три дюйма, но... Люсьен забирается рукой через оттянутый ворот под мягкую ткань свитера, обводит ладонью плечо и смыкает пальцы на шее, надавливая и тем самым притягивая ближе. Другой рукой он ловит руку Аллена, хозяйничающую под его футболкой, отводит и крепко прижимает к левой стороне груди. Гинзберг резко вдыхает, разрывая поцелуй и зачарованно смотрит на их руки. Ощущение чужого быстро бьющегося сердца под своей ладонью завораживает и заставляет собственное сердце трепыхать от необъяснимой радости и страха. — На будущее. Чтобы ты знал, что я все-таки не бессердечный. Я тоже умею чувствовать. Аллен смотрит в бесконечно голубые глаза. Мысль бьется в голове как птица в золотой клетке. Восхитительный цвет, восхитительный Люсьен. Затем он опускает голову. Отнимает руку от горячей, словно бы пылающей кожи. А потом обнимает его, что есть силы, уткнувшись носом в шею.  — Ты ублюдок. По телу Люсьена проходит приятная вибрация — он беззвучно смеется. Аллен невольно улыбается и чувствует, как на глаза предательски наворачиваются слезы. Чертова мягкосердечность и сентиментальность. Он отпускает его, а затем резко тянет на себя так, что они оба падают на кровать — один на другого. Они прыскают от смеха и неуклюже пытаются подвинуться. Карр перекатывается на свою половину и ждет, пока друг ляжет поудобней. А когда он, наконец, находит подходящую позу для сна, придвигается ближе, утыкаясь носом в черный затылок, но не обнимает. Накрывает их обоих одеялом, закрывает глаза и расслабленно выдыхает. — Люсьен?  — Ммм?..  — Что ты теперь будешь делать?  — Ну, во первых, мы, а не я, — бормочет ему в макушку блондин, — ты захотел в это влипнуть и ты влип. А во-вторых, со всем этим дерьмом мы еще успеем разобраться. У нас впереди не вечность, конечно, но время еще есть. Аллен глупо улыбается, не веря собственному счастью, и следующий час, слушая глубокое дыхание уснувшего друга, думает о бесконечности и непостоянности вещей в мире. Затем закрывает глаза, кладет руку под подушку и медленно, но верно, засыпает, чувствуя тепло другого тела рядом.  Главное, что Люсьен есть. И пока, вроде бы, не собирается уходить.