BLOOD TRANSFUSION

I'll wrap my hands around your neck So tight with love, love

она вздохнула, как будто ей за восемьдесят, и закурила. трубка не новая, местами — с царапинами, истерта. какей не сводит с нее ожидающего взгляда, но внутри засело навязчивое желание поговорить с этой шлюшкой, которую даже гейшей не назовешь. она красива, элегантна. какей не знает, как это может совмещаться с прокуренным, похожим на мужской, голосом и элементарно грубыми повадками. она сидит здесь, в этой уединенной комнате со своим клиентом, и не обращает на него ни капли внимания. сидит так, как не подобает девушке. и какей таки решается спросить. — тебе платят просто за хорошенькое личико? — не скрывает он насмешки. и любопытства не скрывает, — или ты работаешь декорацией, и я не того человека снял? что скажешь? она красиво выпускает из себя дым, и джузо начинает думать, что был прав. ей платят за то, что она все делает обворожительно. — прости, я не рассчитала время, — говорит "декорация". голос, как и говорили, не помогает определить ее половую принадлежность, — мне пора домой. молчание затягивалось, как раны при чудовищно быстрой регенерации. какей видел такую не один и не два раза. он пришел сюда разрядиться после долгосрочной миссии, но что получил? грубую шлюху неземной красоты. обидно. — я думал, что у таких, как ты, нет дома. она цокнула языком и вновь затянулась. наслаждаясь вкусом табака, она думала о чем-то своем, долго-долго. а у какея было время, чтобы рассмотреть ее получше в этом тусклом, от одной-двух свеч, освещении комнаты: длинные волосы бледно-красного цвета, большие зеленые глаза. кожа цвета рисовой муки. и губы, которые немедля хочется поцеловать. целовать их всю ночь, до самого утра. но она была такой недоступной. словно уже принадлежала кому-то. — я тоже так думала, — ответила наконец она, — но один человек убедил меня в обратном. тогда что ты здесь делаешь, чуть не выпалил джузо вслух. но не стал. он не хотел обижать ее, даже если она сделала это с ним. она была неотесанной, но это странное, не женское, поведение окупалось неземной красотой. — тогда, что ты здесь делаешь? — спросил таки он. менее грубо, чем предполагалось. но какей уже ответил на этот свой вопрос недавно, и проститутка усмехнулась, облизывая наверняка горькие губы. усмешка ее тоже была горькая, каких какей еще никогда не слышал. — налоги высокие, — ответила она, — этот человек, который дорог мне, не может найти место для заработка. и он тоже не понимает, что я здесь делаю. не понимает, но едва сводим концы с концами мы все равно на то, что я зарабатываю. джузо кивнул, и в тот момент ему показалось, что он околдован чем-то, что действует он не по своей воле. он выбрался из странного дурмана, когда уже собирался уходить. как выяснилось, ее имя — каманоске. каманоске улыбнулась какею на прощание, и шиноби с ружьем показалось, что ее улыбка вот-вот сломает ее губы, настолько была она тяжелая и неправдоподобная. он оставил мешок с монетами, как если бы она его обслуживала всю ночь. в тот день, джузо понял, что борется немного не за то, за что должен, по идее, бороться. — сайзо. он лежал на коленях молодого парня, даже не пытаясь выдавить из себя подобие улыбки. он знает, что с ним притворяться — нет нужды. он знает, как все плохо, и делит это "плохо" с юри. улыбается каманоске или плачет, киригакуре не покинет этого, похожего на подвал, дома. — ммм? — сотри с меня эту гадость, — недолго ворочаясь, юри устроился поудобнее на этих жестких, костлявых коленях, — и принеси воды. сайзо хотел было сказать, что для этого принцессе придется подняться с нагретого места, но промолчал. без слов, он взял постиранную недавно тряпку (это был их маленький ритуал, как и множество других таких ритуалов, и этот кусок ткани приходилось стирать так часто, что сайзо сбился со счета) и принялся стирать ей с лица каманоске макияж. сначала пудра, затем тушь. румяна, тени. и последнее — вишневая губная помада. на нее всегда уходило больше всего времени, и на вкус она — не такая же, как ее аппетитное название. сайзо любил целовать эти губы, но не накрашенные. сайзо любил кусать их до крови более приятного, чем помада схожего цвета, вкуса, и знал, что юри это нравится. нравится до головокружения. они так и жили — наедине друг с другом, наедине со страхами, наедине с желаниями и странностями. сайзо хотел быть полезным, но каманоске всегда говорил, что это лишнее. что он и так полезен. ведь он не оставил его одного. ведь он пытается, хоть и не всегда получается, исполнить каждое его желание. — мне придется встать, чтобы дать тебе воды, — наконец сказал сайзо. тогда, при самой первой встрече, юри казался жалким и беспомощным. но он оказался сильным, независимым. и очень несчастным, печальным. осознающим боль. сайзо не переставал его любить, ведь он прекрасно знает, что, каким бы не был сильным огонь, если его не поддерживать, то он потухнет. и останется от него только подгоревший след. — тогда не надо, — эти большие зеленые глаза всегда казались мокрыми, — можешь не вставать? — да. они сидели в почти абсолютной тишине, если бы не истина, что абсолютной тишины не бывает. сайзо перебирал длинные, почти розовые волосы каманоске, а он — его пальцы, покрытые шрамами. это зубы юри, которые кусают его часто. сайзо не против, ведь это, как оказалось — неповторимые ощущения. когда юри кусает его, прокусывает до крови и улыбается искренне, сайзо не может ничего сделать. он же знает, что это для каманоске — единственное подлинное наслаждение. притупляющее его вечную, ничем не стираемую боль. сайзо знает, что он сам — единственный, кто может помочь юри без ущемления его гордости, и не собирается пользоваться этим. он просто... любит, тем самым помогая. каманоске просто любит его в ответ и молчаливо, глазами благодарит за помощь. в медицине, переливание крови нередко спасает множество жизней. здесь, в этом доме, который похож на подвал, кровь сайзо так же помогает каманоске выжить. сайзо совсем не разбирается в этом, но юри бы пошла красная помада. алая, как кровь. когда его губы испачканы кровью, так и хочется идиота поцеловать.