Слова, что я никогда не скажу

Любое ночное дежурство наполнено очень глубокой тишиной. Даже если привезут больного, тишина эта не особо нарушается: только звуки подъезжающей машины скорой помощи, топот ног по коридору и несколько вскриков. Справа от меня сидит безмолвный Куросаки, поэтому у меня есть возможность рассмотреть его сосредоточенное лицо, освещенное только настольной лампой. Знакомые складки, собравшиеся на переносице, рыжие волосы, которые немного отрасли и в свете энергосберегающей лампочки слегка потерявшие свою яркость, карие глаза, которые напряженно пробегают по тексту, правая рука, что теребит уголок бумажки, ручка, крепко зажатая между пальцами. Казалось бы, в чем смысл наблюдать за тем, что ты видел бесконечное число раз, но я продолжаю смотреть, смотреть и наблюдать, отмечать новые детали и запоминать их. Безусловно бессмысленное занятие, но удержаться от искушения так невероятно сложно, что ты перестаешь с этим бороться. Куросаки не любит бумажную работу, но упрямо продолжает сидеть, вписывая результаты анализов в историю болезни. Я уже закончил и делаю вид, что читаю книгу, не предлагая помощи, которую он бы в любом случае не принял. Куросаки устало проводит пальцами по волосам и откидывается на спинку стула, удрученно вздохнув, и я знаю, что сейчас из-под стола донесется шелест и Ичиго достанет оттуда пакет с шестью банками пива. Три баночки на каждого. Желанное расслабление после тяжелого рабочего дня. Приятное забытье после целого вечера в обществе моего кошмара, который считается моим лучшим приятелем. Месяц назад Куросаки начал приносить пиво сначала для себя, и несмотря на мои возражения, для меня. Я долго противился, но он упрямо приносил спиртное и грозился выпить все, что у него есть, если я не соглашусь выпить с ним. Да, я следую правилам и своим принципам, но потом получается, что он рушит мне все до основания. Куросаки сидит по правую руку от меня и глотает из своей банки пиво. Я смотрю, как дергается его кадык, и слышу как он глубоко вдыхает. Его локоть касается моего локтя, мы изредка касаемся коленями и я могу спокойно, без смущения, наблюдать за тем, как он пьет, наблюдать не скрываясь, потому что мы просто друзья. Товарищи. Коллеги. И я до сих пор не знаю, привык он к моему пристальному взгляду или просто его не замечает. Второе вернее, потому что он заметил интерес Иноуэ только в выпускном классе. Идиот. Куросаки неожиданно молчалив и серьезен. Обычно его развозит ко второй банке и он начинает говорить, рассказывать мне про новых больных, немного об их совместной жизни с Орихиме, жалуется на мелкие ссоры и недопонимания, обязательно спросит почему у меня до сих пор нет девушки и заметит, что одна медсестра из соседнего отдела строит мне глазки и я не должен упускать своего шанса. Да, Куросаки, говорю я обычно, я обязательно воспользуюсь своим шансом. Ичиго и Орихиме встречались два года, живут вместе уже три года, а я до сих пор не могу называть Иноуэ – Куросаки. Орихиме-чан, Орихиме-сан, как угодно, только не Куросаки. Когда я нечаянно называю ее Иноуэ, Кучики мгновенно меня поправляет, обязательно посмотрев мне в глаза. Немой разговор родственных душ. То, что висит между нами в каждом разговоре, то, о чем мы не говорим вслух. Только Рукия сильнее, потому что ей хватает сил назвать Орихиме по фамилии ее мужа, а мне нет. Эта глупая привычка - остатки моей пылкой влюбленности, краски которой выцветают с каждым годом, труп моих юношеских надежд, покрывающийся пылью. Я уже не смущаюсь голого тела Куросаки, я могу назвать его Ичиго, я терплю его прикосновения без притока крови к щекам, я пью с ним пиво каждое ночное дежурство и не питаю себя новыми надеждами. Я так и не сказал тех слов, что хотел сказать ему перед свадьбой. Я опустил руки три года назад. - Куросаки, - я поправляю дужку очков, которая сползла мне на переносицу и делаю глоток из своей банки, чтобы прочистить горло. Я немного пьян, но уже прошли те времена, когда меня уносило от бокала шампанского. Я рассматриваю его профиль, сдвинутые в складку брови, сурово сжатые губы. - У тебя проблемы? Ичиго не смотрит на меня, только крутит банку в руках и держит паузу. Мой вопрос мгновенно показался мне глупым и я вздохнул, уловив перемену в настроении Куросаки. Он был подавлен весь вечер, но я счел это за усталость и не придал этому значения, поэтому мной медленно овладевало беспокойство. Тусклые в этом свете рыжие волосы падают ему на лицо, и я не могу разглядеть его глаз. - Сегодня третья годовщина свадьбы, - говорит он и поднимает на меня свой наполненный спокойным огнем взгляд, поэтому в слабо освещенной комнате его глаза почти горят, что меня пугает на секунду. Одной секунды достаточно, чтобы растеряться, но я только поправляю спадающие очки, пряча за стеклами глаза. Точно, сейчас же весна. За окном цветет сирень, от аромата которой раскалывается голова и начинает тошнить. Духи Орихиме пахнут сиренью. Свадьба Куросаки была пропитана этим запахом, поэтому я тогда быстро ушел – голова невыносимо трещала, и только Абарай вызвался подбросить меня до той квартирки в которой я жил в течении одного года во время стажировки в Америке. - Тогда почему ты тут? – безапелляционно спрашиваю я и отворачиваюсь от Куросаки, выпрямившись. Когда накатывают неприятные воспоминания нужно на что-то отвлечься и я просто решил прочитать состав спиртного на баночке. Просто не думать, просто смириться, читать состав пива и проверять свои знания в английском. - Я собрал вещи еще позавчера вечером. В ушах эхом раздается голос Куросаки. Вызывающий тон, как будто бы он собрался вести со мной бой, а не дружески болтать за банкой пива. У меня по телу бегут мурашки, но я не думаю, что он заметил мое волнение. По левому виску пробежала капелька пота, которую я моментально смахнул и снова поправил очки. Я знаю, что я должен моментально среагировать, удивиться, прийти в шок, отругать Куросаки или что там делают хорошие друзья, когда узнают, что он ушел от своей жены. Я знаю это, но в рот как будто бы забился песок и я выдаю только удивительно спокойное: - Что? Я слышу вздох Куросаки и расплывчатым боковым зрением вижу, как он полностью поворачивается ко мне, положив голову на руку, которая опиралась теперь на стол. Его колени воткнулись мне в бедро и я судорожно сглатываю, потому что мурашки пробегаются вдоль спины во второй раз, а у меня ощущения, будто он дотронулся своими коленками до моего голого бедра. Как будто я тот же самый юнец, что и несколько лет назад, а не взрослый парень. - Позавчера Орихиме сказала, что любит другого человека, – он опять молчит и я чувствую, что он смотрит на меня, чувствую его прожигающий взгляд на своих щеках, но не поворачиваю головы. - И этот человек очень близок нам обоим, – у меня перехватывает дыхание, потому что неожиданно я понимаю куда он клонит. Внезапное осознание, и я теперь действительно в шоке поворачиваюсь к нему и вижу эту злую беспомощность, которая всегда меня так бесила. Когда он потерял свою силу, он смотрел так же, и этот взгляд порождает новую волну воспоминаний, отчего мои губы слегка изгибаются в недовольстве. - Она сказала, что до сих пор очень любит меня, любит как друга и просит прощения за то, что причиняет мне боль. – у Куросаки суровый холод в глазах и он наклоняется ко мне, очень близко и я чувствую его дыхание. - Она сказала, что этот человек сам хотел поговорить со мной чтобы все объяснить, но она решила его опередить и поговорить заранее, чтобы я не сильно злился. – в этот момент я ничего не вижу перед собой, а только зажмуриваю глаза, не понимая почему это происходит, потому что Куросаки хватает меня за грудки, вставая сам и поднимая меня со стула, впечатывая в стену, отчего с потолка сыпется щебенка. Удар затылком отдается болью, лопатки саднит. Мне ничего не стоит вызвать лук, потому что цепочка с крестом до сих пор висит на моем запястье, а ему выйти из тела и прирезать меня своим занпакто. Ничего не стоит, всего несколько секунд, но я вишу в трех сантиметрах над землей, не сопротивляющийся и прижатый к стене, медленно теряющий доступ к кислороду, в то время как Ичиго прижимает сжатый правый кулак к моей щеке. Я еле сдерживаюсь от улыбки, потому что глупый Куросаки опять ничего не понял. Глупый Куросаки, не я разбил тебе сердце. - Объясни мне, почему ты не рассказал мне обо всем с самого начала? – на меня смотрят глаза Куросаки, губы сурово сжаты, от напряжения на кулаке побелели костяшки, а я до сих пор не сказал ни слова. Я знаю, что мое лицо так же серьезно и беспристрастно, как всегда, и это бесит его еще больше, чем когда бы то ни было. – Вы врали мне все это время. Зачем, Исида? – его рука отпускает мою рубашку и после приземления мои колени немного подгибаются. Куросаки стоит так невероятно близко от меня, что я могу вдохнуть его запах. Наверное, сегодня это последний раз, когда я могу вот так просто стоять с ним рядом и дышать им, чувствовать его близость. Потом я, может быть, даже не смогу ощущать его духовную силу, если уеду достаточно далеко. Я сжимаю кулак и он летит прямо этому идиоту в лицо, сминает ему челюсть и рыжий придурок врезается в стол, документация разлетается по полу, красиво устилая его. - Идиотом был, Куросаки, идиотом остался, - я потираю кулак, а на меня смотрит его лицо с оттенком непонимания на лице. Глубокого непонимания, и мне становится особенно смешно, хотя время точно не смеяться. Особенно мне. - Ты жуткий слепец, - я смотрю на него в упор и присаживаюсь рядом с ним на корточки, потому что Куросаки уже успел сползти, прислонившись к столу, с ссадиной на лице и шокированным на нем выражением. – Иноуэ была влюблена в тебя с первого класса старшей школы, а ты заметил это через несколько лет. На тебя всегда вешались девушки, а ты считал их своими друзьями и товарищами, – я уже не вижу его глаз, потому что он отвернул от меня лицо. Я беру его руку в ладонь, глажу эти тонкие пальцы и опускаю взгляд на них, рассматривая шрамы от многочисленных драк в старшей школе. Провожу по тонким линиям, по тому, что взглядом было изучено тысячи раз, но до чего редко имелась возможность дотронуться пальцами. - Совсем не думаешь, делаешь поспешные выводы. Как всегда, – я наклоняюсь к его уху, и у меня все-таки перехватывает дыхание. Конец, расставание, мой огромный отрезок жизни о котором все-таки придется забыть. Я скажу ему те слова, которые никогда не мог сказать раньше, не мог сказать этого на выпускном, не мог сказать этого на его свадьбе. Я не должен упускать своего шанса. – Куросаки, мне не нужна Иноуэ. Мне нравишься ты, Куросаки. Я не знаю повернулсч ли он, потому что я растворился в этот же миг, оказавшись сначала на лестнице, в мгновенной поступи до выхода и я уже на улице, убегаю от своего юношеского кошмара. Настало время разорвать наши духовные нити, Ичиго. *** Я стою на абсолютно пустой станции, с сумкой в руках. До прихода поезда несколько минут и голос вещает, чтобы в целях безопасности мы не выходили за желтую линию. Рассвело уже давно, но я так и не поспал, просто схватив бумажник и вещи, решив разобраться со всем потом. Потом, когда я уже выеду из Каракуры, на первом ближайшем поезде. Сбегать от проблем – трусость, но с тем, с чем ты боролся годами стоит того, чтобы в один момент от этого сбежать. Облака плывут высоко над горизонтом, лучи пробиваются сквозь их белые перья, и я надеюсь, что я смогу вернуться в Каракуру, хоть когда-нибудь. Сегодня прохладно и под легкой ветровкой довольно холодно. Я поправляю дужку очков и перелистываю страницу своей книги, решив действительно почитать. До прибытия поезда еще есть страниц десять, если не рассеивать своего внимания на всякие пустяки. Выдох получается каким-то грустным и я понимаю, что не сумею сосредоточиться на чтении. Я сажусь на ближайшее холодное сидение, которое приходиться греть, потому что поезд не идет уже десять минут. Голос извиняется за ожидание, а оно дарит мне сомнение. Я все еще хотел уехать, но поезд как будто бы специально задерживался, чтобы я хорошенько подумал, правильно ли я делаю, срываясь в никуда, необдуманно и без предупреждения. О том, что я уезжаю, никто не знает. Можно было бы предупредить отца или Садо, но Садо уехал к родственникам своей подружки, а отец не отвечает на телефонные звонки, Иноуэ и Кучики сейчас наверняка заняты другими делами, нет смысла напрягать их. Просто понадеюсь, что Рукия сможет объясниться с Куросаки, а он не побежит меня искать. Иначе он действительно глупец. Вдалеке раздается грохот колес и я порывисто вскакиваю, вслед за чем, очень близко, я чувствую всплеск до боли знакомой реяцу, близко, кошмарно близко, и оборачиваюсь, можно сказать, что в испуге. Я боялся встречи и поэтому сейчас поспешно убегал от Ичиго, который все-таки меня нашел. Сердце бешено колотилось, сумка закинутая на плечо болталась за спиной, а рыжий вихрь неумолимо догонял меня, заставляя почувствовать себя жертвой, за которой гонится зверь. Я чувствую его прямо за спиной и его рука ложится мне на запястье, останавливая меня. Мимо проносится останавливающийся поезд и я понимаю, что если сейчас не вырвусь, шанса уехать больше не будет. - Отпусти меня, - сухо произнес я, пытаясь выдернуть руку, так и не обернувшись. Противный Куросаки сильнее меня, поэтому не выпускает запястье из рук. – Что тебе еще нужно? - Не надо уезжать, - я знаю, что это голос Куросаки, но в это сложно поверить. Я чувствую как дрожат мои пальцы и учащенно бьётся пульс, как ноги готовы сорваться в любое мгновение, если Куросаки хоть на секунду ослабит внимание. - Я разговаривал с Рукией. - Знаешь, Куросаки, не поступай со мной жестоко. Я не девка и со мной не надо церемониться. Поэтому, пожалуйста, отпусти мою руку, мой поезд сейчас уедет, - я чувствую, как разжимаются его пальцы, я чувствую, как из моих мыслей окончательно вылетает надежда, почти так же как душа вылетает из окоченевшего трупа. От груди к горлу катится комок, сжимаясь до боли, и мое дыхание учащается в несколько раз, чтобы совладать с собой, вернуть лицу спокойное выражение. Я так и не поворачиваюсь к нему, потому что мне не хочется видеть его лицо, выражение жалости на нем. Мои ноги несут меня к поезду и я надеюсь, что моя прямая осанка не выдаст моих переживаний, которые бурей проносятся в моей душе, выветривая спокойствие, самообладание, рассудок. Перед глазами марево, потому что глаза слезятся, и я пытаюсь убедить себя, что это все из-за яркого солнца или, может быть, аллергии на цветение. Больше всего на свете я хочу, чтобы Куросаки опять побежал за мной, но я знаю, что этого не произойдёт, потому что я уже сижу спиной к окну, выходящему на станцию, судорожно вдыхаю и выдыхаю, пытаясь успокоиться, справиться с гипервентиляцией, унять сердцебиение, которое то пропускало удар, то стучало громко и непрерывно, так, что гулко отдавалось в ушах. Он не пойдёт за мной, потому что поезд уже стучит колесами по рельсам и мы с ним можем никогда больше не увидеться. Никогда. Вагон почти пуст, только несколько женщин в самом конце тихо переговариваются, молодой парень в наушниках рассеянно смотрит в окно, девушка с ярким зонтиком в противоположном конце читает книжку в чёрной обложке. Я рассматриваю облака, но не вижу перед собой практически ничего. Взгляд в пространство. Я даже не заметил, как в наш вагон зашли из предыдущего, как кто-то подошёл и подсел именно ко мне. - А что было бы, если бы я не пошёл за тобой? - я опять слышу голос Куросаки. Иллюзия, а может быть меня просто укачало и я заснул, мне снится сон, в котором Ичиго решил пойти за мной. Но жёсткие пальцы поворачивают моё лицо в его сторону и я вижу лицо Куросаки в десяти сантиметрах от своего. Вполне реальное и осязаемое. - Назвал меня слепцом, а сам не видишь дальше собственного носа. Куросаки обнимает меня и я окончательно задыхаюсь, потому что его руки лежат у меня на спине, его дыхание прожигает мне кожу в районе уха, мои руки зависли над его лопатками и в итоге я бессильно сжимаю пальцами куртку на его спине, утыкаясь лицом в район его ключиц.