...с раскосыми и жадными очами...

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами!

Прошло не так много лет с тех самых пор, как Великий из нас, Шанью Аттила, отдал богам нашим свою бессмертную душу. И никто после него не мог подчинить себе более другого племени. Никто более не стремился создать союз племен. Разбрелись все по своим кочевьям, а после и вовсе снялись с насиженных мест ради нового корма лошадям и красивых женщин в жены или рабыни. Тенгри-хану было угодно мое рождение на сороковую луну года. Это считалось добрым знаком. Ата-кан предсказал мне славное будущее истинного потомка великого народа хунну. Ас-каны отца поклялись хранить меня и беречь, коли Тенгри призовет отца к себе. Богиня Луны освятила эту клятву. Меня растили истинным воином, не выделяя из бесконечного числа таких же как я мальчишек. В три года меня посадили одного на коня. В пять заставили стрелять из лука. Маленького и легкого сперва, с возрастом становящегося все более мощным. Но меня больше увлекали сказы об Аттиле. Величайший из нас, ставящий на колени, сжимающий в намозоленных ладонях своих бразды правления. «Бич Господень», владыка всех племен Скифии. Такие люди при жизни становятся равны богам, их почитают, а кочевье, породившее столь поглощающих своей мощью людей, уважают и славят на веки вечные. Не успел степной ковыль родиться двадцать раз, как отец назначил меня одним из ас-канов, веря в мое высокое предназначение, начертанное небесными знаками по темно-синей глади. Верил ли я в него? И да, и нет. Не родится среди потомков хунну второй Аттила, не быть и второму Блёду. Но кто сказал, что нельзя напомнить трусливым оседлым, кто такие всадники Великой равнины? Я начал с малого отряда, так было угодно отцу, проверяющему мою прыть и умение устрашать. Год за годом отряд этот рос, опустошая огнем и стрелами чужие кочевья, вытаптывая ненужную вольным всадникам рожь. Прочь от мирной жизни! Прочь оседлость! На коней! Только вперед! Только туда, куда несет верное чутье наши табуны. Когда колесо года повернулось в сороковой раз, мало мне стало набегов по одной лишь Великой Степи. Слишком мала она для меня и моего народа. Не могла она вместить всю мою волю, жажду, мое стремление к славе. Шань-Ю. Звание, ставшее именем, потому что старое стерлось под копытами свирепых коней наших, развеялось степным ветром и проросло новым ковылем. Равнина прискучила мне и народу. А значит пора лететь пущенной стрелой дальше, вперед по Китайской Равнине. Вперед, ставить на колени Поднебесную.