Ветром сквозь волны

- Я могла бы сказать, что когда-нибудь настанет тот день, когда ты проспишь собственную смерть, но не буду – это будет слишком злободневно на данный момент… Просыпайся, Нара, где твои манеры? Ты ведь знаешь, я не замолчу, не думай, не надейся даже. Шика… Ино перегибается через весь стол плавно и тягуче-медленно – грациозно прогибается в пояснице, устало хрустит ломкими позвонками; местный служащий откровенно сворачивает шею, не в состоянии отвести блестящего взгляда, тяжело сглатывает вставший в горле ком. У нее пьяный шальной взгляд, она говорит громко и напевно, мягко, с придыханием растягивая отдельные слова, имя ее пустое – оглушает оборванным раскатистым эхом. У Ино кимоно великолепное, сапфирово-синее – расшито огромными алыми цветами, длинный сбоку вырез вызывающе оголяет белое бедро, ненавязчиво открывает взору высокую грудь; Шикамару умеет бросать взгляды из-под едва приоткрытых век: насмешливо хмыкает, равнодушно выдыхает – почти не задыхается. Ино – неугомонная, нетерпимая, шквальная, словно морской ветер, не успокаивается: наклоняясь ближе, настойчиво зажимает ему рот узкой ладонью, стискивает переносицу между средним и указательным пальцем аккуратно – когда становится нечем дышать, он наступает ей на ногу под столом, но сдается, открывает сонные глаза, ненавязчиво отнимает женские руки от лица, не задерживая прикосновений на изогнутом бледном запястье. Незачем, почти не хочется даже… Ино – капризный ребенок с телом самой красивой на свете женщины, обиженно шипит, словно драная кошка, недовольно встряхивает роскошными длинными волосами, Шикамару иронично прищуривает глаза, удовлетворенно приподнимает вверх тяжелую голову, ее бешеный запах с порывом прохладного воздуха врывается в безжалостно прокуренные легкие, он с наслаждением вдыхает его через рот. Шикамару устал, Шикамару по привычке хочется спать, Шикамару равнодушно отводит взгляд и Ино отвлекается на секунду, расслабляется, пока никто не смотрит, с еле уловимым, облегченным выдохом ослабляет туго затянутый шелковый пояс, до треска ребер сковавший обнаженную беззащитную кожу. Шикамару как всегда замечает – посмеивается беззвучно, прячет легкую улыбку за широким зевком – Ино тоже устала, улыбка ее дрожит у самих уголков в такт глубокому тяжелому дыханию, Ино не выносит подобного плана одеяния: одевать долго, снимать еще дольше, плотная ткань тянет к земле, но согнуться не дает – Ино не позволит себе даже на мгновение хотя бы безвольно опустить плечи, проблемная, проблемная, совершенно невыносимая женщина… - Скучные вы какие-то сегодня, вялые. Что с вами на старости лет будет, даже не представляю. Она ловко подхватывают с пола легкомысленно до этого скинутые с ног неудобные гэта, театрально вздыхает, наигранно-недовольно возводит к потолку распахнутые глаза – длинные загнутые ресницы отбрасывают ломкие тени на пустую стену, сочные влажные губы в тусклом мерцании ламп блестят призывно так, что следующий вдох застревает где-то в самом горле, оседает глубоко в легких, тягучим пламенем обтекает ниже. Медленно переступая босыми ногами по грязным половицам к самому выходу, Ино успевает улыбнуться каждому – каждому, но не ему и это совсем не оскорбляет, не задевает даже. Шикамару смешно, Шикамару тепло, почти жарко, сон как рукой снимает, он поднимается с твердой скамьи расслабленно и неспешно, крепко пожимает руку улыбчивому Чоджи, расплачивается сам за троих сквозь его протестующие жесты, засунув руки в карманы форменных брюк, медленной прогулочной походкой направляется к выходу. Именно в данный момент Шикамару хочется, чтобы она ждала его дольше, чем нужно, дольше, чем привыкла ждать когда-либо, где-либо, кого-либо... - Опаздываешь, Нара… Такой роскоши я бы не позволила даже Саске-куну. Она невинно хлопает голубыми глазами, издевательски, на тягучих нотах растягивает приевшееся давно имя, беспечно болтает в воздухе длинными голыми ногами, свесив их с ветви ближайшего дерева. Наглая, откровенно бесстыдная, родная до дрожи благоговейного ужаса – он бы убил ее, перекрыл кислород согнутыми пальцами, утопил бы в ближайшем водоеме: так легче, проще, так лучше для них обоих… Красива, как невинный ангел, прекрасна, словно зимний рассвет. Почему же, почему сейчас ее рвет на части, словно прокаженную ведьму, и его вместе с ней, он не понимает, хоть гений ведь, хоть и не в его компетенции – задавать глупые риторические вопросы, хоть и поздно уже – им есть, о чем поговорить, но не сейчас, не в минуты подобных беззвучных истерик, разделенных на двоих… Она проскальзывает сквозь распахнутые фусума его же дома почти осязаемой лунной тенью так, словно бы является здесь полноправной хозяйкой, вальяжно покачивает мягко очерченными бедрами, обтянутыми тесно непривычно длинной тканью, Шикамару знает, Шикамару видит – в ней нет сокрушающей силы хладнокровной Сакуры, в ней нет безграничной доброты ласковой Хинаты, нет острого ума рассудительной Темари. У нее нет ничего, кроме обманчивого штиля в непроницаемых безмятежных глазах, у нее нет ничего, кроме морского дна вместо расширенных зрачков, у нее нет ничего, кроме прикосновений, подобных ветру над бушующими волнами. У нее нет ничего из того, что ему нужно, у нее нет ничего из того, что ему необходимо, но с ней он забывает: напрочь, намертво, навечно – в чем же нуждается по-настоящему. - Я слабая. Шепчет она тихо и ядовито, всхлипывая попеременно от смеха, бездумно заправляя обратно тонкие пряди, выбившиеся из туго затянутого его хвоста, удобно усаживаясь на разведенные его колени, облегченно, благодарно выдыхая, когда он больше ослабляет узел атласного пояса, наполовину стаскивает широкую ткань с оголенных плеч, теплыми пересохшими губами касается ослепительно-бледной кожи у самих кончиков – ведет левее и глубже, жадно зарываясь носом в светлые локоны – они развеваются на ветру, словно морские волны, словно бушующие водопады, накрывают с головой. Кто угодно мечтал о таком, только не он – так какого черта так нечеловечески везет именно ему, так какого черта он ни на секунду не считает это везением… - Я злая. Нагрубила вчера пожилой клиентке в магазине. Она наигранно пытается состроить виноватый тон, но снова срывается на веселый смех, резко вскакивает с его коленей в мгновение ока, тянет его за пояс брюк вверх за собой, заставляя нехотя встать на ноги, целует неприлично глубоко и развязно: так не целуются невинные ангелы, не жмутся так умопомрачительно-тесно, сдирая с него сетчатую футболку с такой силой, что тонкая ткань не выдерживает, рвется под остротой длинных ногтей, небрежно выпускается из трясущихся пальцев испорченной тряпкой под ноги. Ослабленный ее пояс летит куда-то в сторону следом, Ино отстраняется, отходит от него на несколько шагов для того, чтобы окончательно скинуть с плеч тяжелую ткань, испытующе словить его мягко мерцающий в темноте взгляд. Шикамару смотрит ровно, слегка насмешливо, без вожделения и похоти: ее раздражает это до зубного скрежета, ее заводит это больше, чем любые похабные взгляды все вместе взятые. Ей так легко ощущать себя счастливой, когда он смотрит на нее так и никак иначе… В большем Ино даже почти не нуждается. - Я дура, Шикамару, такая дура… Она роняет голову на широкое плечо, обивая его бедра разведенными ногами и, Шикамару готов поклясться – она изо всех сил, на последнем издыхании пытается сделать вид, что ее по-настоящему это беспокоит, Шикамару знает – Ино любит себя, принимая целиком со всеми недостатками, это не дает ей стать слабой. Шикамару знает – Ино, не раздумывая, бросится хоть в пропасть ради спасения тех, кого любит. Никто никогда не посмеет усомниться в ее доброте. Шикамару знает – Ино проиграет ему сотни партий в шоги, не разгадает тысячи его мыслей, не научит их детей, если бы они были, ничему, кроме того, как правильно ставить мужчин на колени одним только взглядом, убивать лишь силой мысли; не этому учат детей, Шикамару усвоил. Шикамару понимает – она единственная, кто когда-либо мог ввести его в заблуждение одним лишь словом, она умна настолько, насколько сама не догадывается об этом, Шикамару срывается на полувдохе, медленно, словно горький сигаретный дым, втягивает в себя ее сиплое дыхание, вжимает ее в холодную стену напротив, с силой наваливается всем телом сверху. Ино не стесняется, стонет громко и протяжно, упершись затылком в твердую стену, он опирается кулаками о ее поверхность по бокам от ее головы и, слабо отталкиваясь, опускает ее, горячую, мягкую, трезвеющую на глазах, на прохладные сырые половицы, полузаботливо подкладывает широкую ладонь под выгнутую соблазнительно женскую спину, зажмуривается до цветных кругов перед глазами. Если он умрет в данную секунду от переизбытка чувств, это будет ее вина, она сама признает это… - Ты ведь совсем не любишь меня, - он устало поворачивается на спину, отрешенно наблюдает, как неугомонная Яманака роется в шкафу в поисках забытых ею в прошлый раз собственных брюк, снисходительно усмехается, выпуская в потолок кольца удушающего дыма. У нее пьяный шальной взгляд, она говорит громко и напевно, мягко, с придыханием растягивая отдельные слова, имя ее пустое – оглушает оборванным раскатистым эхом. Ино застывает, медленно поворачивая к нему лицо – усмешка в пол оборота кажется непривычно печальной, удивительно свободной. - Если тебе так легче, можешь убеждать себя в этом, покуда хватит сил… Шикамару закрывает глаза и понимающе улыбается ей в такт. Это единственный раз, когда он не находится с ответом… Ино накрыла его одеялом и по-хозяйски всунула в рот вынутую из чужих пальцев сигарету. Выйдя за порог, она не стала закрывать за собой дверь. Ино никогда не умела исчезать из его жизни навсегда...