25/10

akmu - melted.mp3

Этого мальчишку Сангюн не видит вообще - он вылетает на дорогу как раз тогда, когда Сангюн пытается свернуть на заправку. Пригород Пусана, редко встречающиеся люди, крошечные магазинчики и частые автостопщики; Сангюн, правда, не подвозит никого, сам впервые водит один за пределами Сеула - только недавно права получил. А тут - кто-то под колеса бросается. И Сангюна охватывает паника. Он даже из машины вылезти боится - так и сидит, вцепившись пальцами в руль, в спине кол, в горле ком, и все тело сплошной клубок нервов, а откуда-то слышится тихий, жалобный плач. А потом крик. -Хансоль! Черт, ну куда ты понесся-то, вставай!.. К машине подбегает парень в коричневой ветровке и растрепанными темно-каштановыми волосами, пытается кого-то поднять - тогда-то Сангюн и высовывается, понимает, что там не все так страшно. -У вас все хорошо? - осторожно очень, почти жалобно, испугался сам жутко. Парень огрызается, тянет за рукав мальчишку, распластавшегося на влажном асфальте у его ног. -Да где ты тут хорошо видел? По сторонам хоть бы посмотрел. -Тэян~и, отпусти, больно... Тэян, видимо, вдруг так же резко отпускает рукав мальчишки, как и тянул минуту назад; мальчишка снова плюхается на землю, скулит, а Сангюн теряется совсем - Тэян этот отходит на обочину, закуривая, а мальчишка осторожно пытается сгрести конечности в комочек. -И не ной, - Тэян, вроде, говорит уже спокойнее. - Сам виноват. Мальчишка кивает, поднимает голову - Сангюна находят взгдядом темные раскосые глаза, влажные от слез, будто у больного лиса; губы поджаты жалобно, прикушены до крови, а пальцы царапают асфальт. -Я коленку разбил, - тихий, жалобный шепот; мальчишке этому, наверное, лет семнадцать, если не больше - а ведет себя как совсем маленький. Сангюну странно - и он смотрит на Тэяна растерянно, не понимая, куда себя деть, а тот только плечами пожимает. За Сангюном уже образовалась маленькая пробка. -Хансоль, ты всех задерживаешь, - Тэян, строго, холодно очень. Хансоль, вздрогнув, поднимается шатко, снова едва не падает, но его подхватывает Сангюн - отводит к обочине, оглядывается, находит при парковке кафе. -Ты не сильно ушибся? Хансоль качает головой, мямлит, мол, коленку только саднит, больно-больно, не нравится; слышно фырчание Тэяна, новый щелчок зажигалкой - а Сангюн, хоть и не понимает ничего, ставит машину на стоянке при заправке, а потом едва уговаривает Тэяна посидеть с ним и Хансолем в кафе - в качестве извинений за доставленные неудобства. Заказ маленький, простой очень - кофе Сангюну, чай и пирожное Хансолю, а Тэяну - темное нефильтрованное; они садятся в дальний угол кафе, и Хансоль начинает мяться и дуться в свою кружку, будто хочет чего-то еще. Тэян не замечает, отмахивается, и разговор у него с Сангюном никак не клеится - Сангюн это списывает на пригород и сварливый характер; Хансоль же, кажется, расстраивается еще больше, когда кто-то заказывает мороженое - опускает голову на стол, тихо всхлипывая, и тогда Сангюн понимает наконец. -Мороженого хочешь? - звучит так, будто Сангюн к десятилетнему обращается; он вытаскивает мелочь из кармана, протягивает Хансолю, улыбаясь заговорщески. - Возьми себе? Только аккуратнее ешь, и так не лето. А мальчишка расцветает тут же, соскакивает неосторожно со стула, задевая разбитым коленом ножку стола - Сангюн автоматически подмечает, что надо бы его полечить. Тэян же, глянув на Хансоля устало, вдруг перегибается через стол к Сангюну, смотрит на него серьезно - на секунду Сангюну кажется, что ему пропишут в морду или еще чего хуже, взгляд у Тэяна недобрый. -Слушай. Чтобы не было недоразумений. Мальчишке этому двадцать пять лет. Похоже, правда? Я его на два года старше. Сангюн качает головой - не похоже совсем, разве что внешне; и то он дал бы максимум семнадцать, а тут. -Он лет до восемнадцати нормальный был, - прожолжает Тэян, пока Хансоль стоит у стойки и наблюдает с совершенно детским любопытством, как ему готовят мороженое - простое безумно, кусочек пломбира в вазочке посыпают шоколадом, орехами, протягивают и говорят "приятного аппетита" с улыбкой, это же так просто. - Я не знаю, что случилось, меня тогда в городе не было, да и никто знает. Говорят, его просто не было долго, из дома не выходил. А когда вышел - пошел с сачком бабочек ловить. Споткнулся, упал, расплакался - как сегодня, когда он к тебе под машину полез. И так случалось чаще все, детские замашки эти, пока до нас не дошло, что он не вырастет обратно. Ему сейчас, наверное, десять. И Тэян вдруг улыбается грустно - за его плечом маячит возвращающийся окольными путями Хансоль, потому что у витрины с пирожными собралось вдруг много народа. Сангюн опускает голову - странно это безумно, и Хансоль странный тоже; этот мальчишка плюхается на стул рядом с Сангюном, ставит вазочку с мороженым между ними двумя, подумав, придвигает ее чуть ближе к Тэяну - в руках у него еще три ложечки. По-детски так. Смешно. -Ешь, - Сангюну под нос суют ложечку, Тэяну протягивают другую, а Хансоль уже соскребает с мороженого шоколад и орешки. Десять лет всего - или целых; Хансоль улыбается счастливо, когда Сангюн клеит ему на разбитую коленку пластырь, им самим разрисованный синей ручкой - у мальчишки на коленке расцветают крошечные цветочки, и он говорит, что потом разрисует себе ими всю ногу. Тэян только глаза закатывает - глупости. Сангюн улыбается, глядя на Хансоля - у него правда красивые темные глаза, пусть и грустные очень, и в десять лет этот мальчишка, наверное, был таким же чудесным - и ласковым очень; когда они прощаются, Хансоль легко целует Сангюна в щеку и прячется за тэяновскую спину, пока тот орет о том, как это ужасно. А потом у Сангюна не получается завести машину, а на город проливается жуткий ливень - приходится оплатить стоянку на сутки. Тэян и Хансоль убегают вцепившись друг другу в рукава, потому что зонтов у них нет, а Хансоль дождь не любит. И Сангюн остается один в машине, разложив кровать на заднем сидении; завтра утром он начнет ее чинить, купить только кое-что из инструментов, а вечером можно будет отправляться домой, в Сеул. Осень выдалась слишком мерзкой для путешествий. Всю ночь Сангюну снится крошечный лис, свернувшийся у него на животе комочком; Сангюн боится шевельнуться и во сне, и наяву, только кончиками пальцев водит лисенку по переносице, ероша шерстку, улавливая иногда его ровное, теплое дыхание, почему-то пахнущее конфетами. Это так странно, что Сангюн просыпается все-таки - совсем рано утром; пытается шевельнуться, но не выходит - что-то придавливает тепло к сидению, дышит в живот, а за окном слышен стук мелких капель по крыше. Дождь, вроде и кончился, а вроде и нет, а может это просто у Сангюна в голове ворочаются тревожные шестеренки. Он не видит, кто рядом с ним, не приглядывается к утренней мгле - поднимает руку, осторожно касается чьих-то чуть влажных волос, замирая тут же; слышно тихое сонное ворчание - голос Хансоля, странный, капризно-детский и взрослый одновременно, игрушечный. -Ты как сюда забрался?.. - тихий вздох; Сангюн, наверное, забыл закрыть дверь со своей стороны, когда спасался от стены дождя, а Хансоль прибежал под зонтом - вот он, прозрачный зонт-трость, стоит, прислонившись в двери. Ноги Хансоля опущены вниз, и он полусидит, полулежит в ногах Сангюна, в дождевике сером, с растрепанными и завившимися от влаги темными волосами, мягкими на ощупь - Сангюн играется с ними легко, пытаясь безболезненно мальчишку разбудить. -Эй, маленький? - кончиком пальца тыча в щеку. - Тебя искать будут, а ты тут, меня же убьют. Хансоль возится сонно, случайно давит Сангюну на ребра, и тот едва не задыхается, но сдерживает громкий кашель. -Не убьют, - Хансоль поднимает лениво голову, не открывает еще глаз, будто не просыпается. - Ты мой друг, они ни за что тебя не убьют. Просто так, как об очевидном. Сангюн улыбается слабо, качает головой восхищенно - Хансоль же трет глаза, зевая по-лисьи, потягивается, снова утыкаясь носом куда-то под сангюновские ребра; подается ближе, утыкаясь сначала носом в щеку, а потом целуя у уголка губ. -Меня и сестру мама всегда так по утрам целовала, - гордо даже как-то. - Доброе утро, Сангюн~и. -Пять утра, ты чего тут забыл? - Сангюн говорит шепотом, будто боится, что их подслушивают; на стоянке при заправке никого нет, только кассир спит в будке, да из техников, наверное, кто-то в гараже; мимо шуршат редкие-редкие машины. -Ты ведь в Сеул едешь, да? - Хансоль пытается говорить бодро, хоть и видно, что снова готов заснуть. - Я ведь не здесь живу, я живу в Сеуле, но меня Тэян сюда лечиться от чего-то привез, а я не болею ведь. Мне здесь плохо. Отвези меня? Сангюн теряется, моргает растерянно; легко придержав Хансоля за плечи, садится на сидении, подбирая под себя ноги и разворачивая мальчишку к себе; тот смотрит сонно чуть, так же грустно, как вчера, когда колено разбил - у Сангюна внутри все сжимается, ворочается, болит и колит, и смешно, и грустно бесконечно, потому что он, мальчишка этот, старше самого Сангюна на два года. -Но Тэян же заботится о тебе, - осторожно очень; Сангюн видел это вчера, как и усталую тэяновскую улыбку. -Он думает, что я болею, - качает головой Хансоль. - Но я не болею ничуть, он не понимает ничего просто. Тихий вздох - пальцы Хансоля находят сангюновские, сжимают осторожно, согревают, гладят легко; Хансоль льнет вдруг к сангюновской ладони скулой, а потом говорит тихо-тихо: -Ты один из немногих, кто меня не боится. Пожалуйста. Я сам не смогу же. И мне здесь никто не поможет. Сангюн не знает, что им движет, когда он заходит в магазин за еще одним пледом, когда меняет маршрут с самого короткого на самый длинный, потому что Хансоль попросил поехать через Пусан, сделав небольшой крюк; он не знает, почему соглашается на все это и почему просит починить машину побыстрее - его старый "форд", ретро такое, послушно оживает в руках местных механиков, и уже часам к двенадцати они готовы уезжать. Хансоль только просит подождать у мотеля на выезде, а сам убегает куда-то на целый час. Возвращается с сумкой и большим плюшевым лисом, фиолетовым таким, с блестящими черными глазками-бусинками. -На тебя немного похож. -На Бёнджу больше. Это мой лучший друг. До Пусана они добираются быстро очень - все это время Хансоль глазеет по сторонам, перебираясь от одного окна к другому, рассказывая Сангюну что-то о том, к кому они едут. -В Пусане живет Донсон, он меня не боится, любит даже, только тоже думает, что мне нужно побыть здесь. Я тут уже месяцев шесть, ну чего мне в этом пусанском захолустье торчать... - ворчливо так, почти по-взрослому. - А еще Донсон знает, где живет Бёнджу. -Ты едешь в Сеул к Бёнджу? Лисенок устроился рядом с Хансолем и тоже путешествует от одного окна к другому; Хансоль тычет пальцем в окно, говорит ему что-то очень тихо, будто смущаясь сангюновского присутствия или доверяя какую-то очень важную тайну; Сангюн слышит это все, конечно, и улыбается задумчиво, когда мальчишка заводит шепотом разговор о нем. -Правда он очень красивый?.. На пирата похож, особенно если волосы распустить. И повязку на глаз. Или как у Джека-Воробья. Когда мы приедем в Сеул, то обязательно посмотрим "Пиратов" еще раз, давай? Тэян почти две части проспал. В Пусане им нужно найти кофейню на набережной; Хансоль протягивает Сангюну записку с адресом, но путь показывает сам - оказывается, знает в Пусане каждый уголок. Родился здесь, а потом совсем маленьким уехал в Сеул. А потом опять вернулся, уже вместе с Тэяном. -А Тэян тебе кто? Хансоль вдруг вспыхивает смущенно, цепляется пальцами в лисенка, глядя на сангюновское отражение в зеркале заднего вида почти испуганно; говорит тихонечко, неуверенно, прикусывая губу. -Друг. Друг просто. А потом замолкает очень и очень надолго; Сангюн уже находит нужную улочку, и мальчишка только кивает слабо, мол, она, и выскальзывает из "форда", прихватывая с собой лисенка. В кофейню проходит через главный вход, а потом, опомнившись будто, возвращается, тянет Сангюна за собой. -Идем, ну же. Донсон хороший, он посмотрит на тебя и поймет, что мне с тобой можно. Это Тэян меня бы не отпустил. Ну же... Донсоном оказывается владелец кофейни и местный бариста - у него даже в голосе кофе, как говорит Хансоль; он смотрит на Хансоля растерянно, а потом выходит из-за стойки и обнимает его крепко, утыкаясь носом в распушившуюся от влаги макушку; целует лисенка в нос, когда его ему подставляют, кричит на кухню, чтобы "ребенку сделали мороженое", а потом усаживает за стойку и Хансоля, и Сангюна, снова принимаясь за чашки и турки. -Тэян тебя отпустил? Не поверю. -Да ну, я сам ушел, - Хансоль жмурится, ест мороженое, облизывая ложечку кончиком языка. - Я еду в Сеул, к Бёнджу. Донсон замирает, вздрогнув, как от громкого внезапного звука. -К Бёнджу? В Сеул?.. Хансоль морщится капризно. -Ты же все слышал, Донсон~и. Да, в Сеул к Бёнджу. Дашь адрес? -Ты не можешь, - Донсон опирается на стойку, подаваясь к Хансолю ближе и заглядывая в глаза; Сангюн напрягается, как и Хансоль - страшно вдруг. - Без Тэяна же. Он вообще знает? А сам Бёнджу? Сангюн замечает, как пальцы Хансоля сжимаются на краях его кардигана, как он прикусывает губу до боли, опуская взгляд. -Вы просите меня вырасти, - тихо говорит он. - Просите стать тем, кем я был всегда, но я всегда был таким. Вы просите меня стать прежним, но все равно держите под рукой, как ребенка неразумного. Тэян, ты, все. Голос срывается, звенит, тут же угасая, и Хансоль крепче прижимает себе лисенка, сидящего у него на коленях; Сангюн осторожно касается кончиками пальцев его локтя, замечает короткую, неуверенную улыбку в уголках губ - а может, и померещилось. -Я не понимаю, чего вы от меня просите, - еще тише, Хансоль будто осип. - Я такой же, каким и был. А может, это вы изменились?.. А Донсон молчит долго, сидит там, за стойкой, опустив руки и голову, выходит бариста стажер - круглолицый мальчишка с раскосыми глазами - говорит Хансолю привет и получает от него теплую улыбку одними глазами. Донсон молчит долго, и Сангюну кажется, что они втроем покрываются пылью, пока стажер сосредоточенно пересыпает зерна в кофемолку. -Я сейчас принесу записную книжку, Хансори. Там должен быть адрес, так и не вспомню. Подожди? -Ты позвонишь Тэяну. Я же знаю. Донсон качает головой, улыбаясь виновато, затем переводит взгляд на Сангюна. -Пусть он проследит. Они скрываются в подсобных помещениях, поднимаются там по лестнице вверх - на втором этаже оказывается офис; Донсон двери не закрывает, возится на столе в поисках записной книжки, чуть хмурится. -Как Хансоль тебя уговорил? Сангюн этого вопроса ожидал и даже хотел ответ подготовить, но не сложилось; он только плечами пожимает, мол, не знаю, а потом утыкается взглядом в свои ботинки. Слышен донсоновский смех. -Да не бойся ты, я понял, он кого хочешь уломает, если сильно захочет. Особенно теперь, - вздох. - Ты видел Тэяна? Кивок. -И он тебе рассказал? -Не все, но. -Мы правда не знаем, что произошло, но, кажется, это было глубоко в Хансоле. Однажды его просто отбросило лет на десять-двенадцать назад, я его с детства знал. Знаешь, в четырнадцать лет исчез его хороший друг, и Хансоль повзрослел. А потом - черт знает, что случилось потом, врачи и подавно. Донсон находит книжку, вырывает из нее целый лист, складывая аккуратно; показывает Сангюну. -Вот, Ким Бёнджу, сеульский адрес. Там просто, вроде, я в прошлом месяце у них был. Слушай. Сангюну на плечо осторожно кладут руку - тяжелую, сильную, всю пропахшую кофе; Донсон чуть хмурится, но, кажется, совсем не злится. -Я не буду звонить Тэяну и не скажу никому, что вы здесь были. Но даже если у вас ничего не получится, не бросай его, привези сюда, обратно. Можешь даже ко мне, Тэян-то вас точно убьет... -Утешил-то. -Я вам в путь чего-нибудь вкусного заверну, уговори Хансоля подождать - а то же он сразу ускачет, - Донсон улыбается грустно чуть, пожимая зачем-то плечами. - Хорошо бы, чтобы у вас все получилось. Сангюн ни в чем не уверен, он не знает, что говорить, но кивает и улыбается только, когда Хансоль подскакивает на своем стуле, увидев адрес, когда Донсон у машины желает им удачи и жмет сангюновскую руку. Из Пусана в Сеул всего четыре часа - и это максимум; они могли бы доехать и за три часа, но Сангюн едет осторожно и самыми безопасными дорогами, скорее потому, что Хансоль на заднем сидении все пытается немного поспать. Небо затягивают тяжелые темные тучи, и Сангюн начинает прислушиваться к прогнозам погоды на радио; обещают ливень и грозы, и это осенью, а еще просят не выходить из дома лишний раз - почти пророчество, но Сангюн ему старается не верить. -Сангюн, - сонный голос с заднего сидения, а потом Хансоль тычется носом в плечо. - Нам еще долго? -Часа два. -Меня укачивает. Сангюн сворачивает к обочине, подозрительно поглядывая на небо - тучи тяжелые, темные, сквозь них едва-едва пробивается солнце; Хансоль бормочет что-то о том, что, наверное, надо было взять с собой дождевик - вдруг в Сеуле так же? -Да ну, зачем дождевик, - Сангюн, выйдя из машины, опирается бедром на капот. - Это не так страшно. Ты как? -Мутит, - тихо; Хансоль, открыв дверь, спускает ноги на асфальт, прикрывает глаза, укладывая голову на спинку сидения. -Может, воды? -Не, пройдет сейчас. Только я потом к тебе пересяду, ладно? На переднем сидении мне всегда проще. Сангюн кивает, садится рядом на корточки, заглядывая в лицо Хансоля - у него оно и правда детское, нежное, губы капризно изогнуты, будто в вечном "дай конфетку", а короткие темные реснички красиво обрамляют раскосые глаза. Детское лицо - и вдруг совершенно недетский взгляд. -Чего? Качнуть головой, улыбнувшись слабо - Сангюн глупо смущается. -Ничего. Просто... они говорят, что ты застрял в десяти годах, но иногда ты говоришь почти как взрослый. -Разве десять лет - это не взрослый? Сангюн, нахмурившись, поджимает губы, вздыхает растерянно, разглядывая руки Хансоля, лежащие на коленях. И правда, десять лет - это, вроде, ребенок, но. В свои десять лет Сангюн впервые влюбился в девочку, впервые подрался, впервые ушел из дома из-за развода родителей, впервые думал о смерти - своей, чужой. Тогда же он впервые заработал - целую тысячу вон за то, что помыл какому-то дядечке стекла машины, и плевать, что тогда этот дядечка потянул к нему свои руки - совсем не двусмысленно. -Я не знаю, Хансоль. Когда я смотрю сейчас на свои десять лет, то думаю, что был безумно глупым и явно не готовым ко всему, что со мной происходит сейчас. Но тогда я смог пережить все, что нахлынуло - и, знаешь, без этого я не стал бы таким, какой я сейчас. -Ты говоришь сложные вещи, - Хансоль, зевнув, подается к Сангюну поближе, обнимает свой живот, наклоняясь; свести носки конверсов, развести пятки, косолапить - так по-детски. - Сложные. На самом деле все просто. -Расскажи? -Взрослым всегда нужно быть кем-то, но не собой. Быть "серьезным", быть "ответственным", быть "успешным", нужно думать о куче всяких забот, изводить себя работой, проблемами, другими людьми. Взрослые не могут быть собой, когда захотят, они всегда должны думать о последствиях своих слов и действий. Хансоль поднимает на Сангюна какой-то серьезный, но мягкий взгляд - и осторожно убирает сбитую ветром прядку с его глаз. -Я сам решил быть таким. Десять, двенадцать, да хоть пять лет, Сангюн, но я хочу быть собой - не думать ни о чем так, как нужно, не делать то, что требует от меня социум. Сейчас с тобой говорит тот я, который принял это решение - и я ненавижу его за то, что он все еще растет и не сможет оставаться таким всегда. Я однажды вырасту, но пока я хочу видеть мир таким, каким я видел его в десять лет. Потому что я не хочу ненавидеть кого-то, кроме взрослого себя. Но взрослый я исчезнет ровно в тот момент, как мы снова тронемся в Сеул, так что... это не больно. А потом вдруг - чуть слышный всхлип, и Хансоль, заскулив, утыкается носом в плечо Сангюна. -Тошнит... - сдавленно, через силу. Сангюн улыбается, отыскивая у своего сидения бутылку воды; ему странно и непонятно, но Хансоль, кажется, что-то совершенно не квалифицируемое и волшебное. Они стоят на обочине еще минут двадцать - Хансоль отбегает подальше и торчит там долго, и слышны только жалобные, болезненные всхлипы; возвращается мокрый, слабый, растерянный, улыбается виновато, подходя к Сангюну и целуя его смазано в щеку. -Я умылся, не бойся. Сангюн, в общем-то, и не боится, но фырчит тихонько - спрашивает, как самочувствие, пробует лоб, придирчиво глядя. -Это от волнения, - тихо говорит мальчишка, снова устраиваясь на краю заднего сидения и свешивая вниз ноги. - Я так давно не видел Бёнджу, и вот, увижу теперь... -Разве это плохо? Хансоль качает головой, тянет к себе поближе плюшевого лиса, утыкаясь носом ему в загривок. -Бёнджу обещал звонить мне в Пусан, но, наверное, номер потерял. -Он мог бы взять его у Донсона, они же общаются... Когда на макушку приземляются первые дождевые капли, Хансоль поднимает взгляд, пожимает плечами слабо. -Бёнджу забывчивый. На переднее сидение Хансоль перебирается без лисенка; оставляет его там, укрывает пледом, просит выспаться - а потом, сев рядом с Сангюном, осторожно просит его вести аккуратнее. -Я боюсь впереди ездить, - тихо. - Когда мы ехали в Пусан, Тэян разозлился на меня, и мы врезались. -Я не буду на тебя злиться, - Сангюн треплет хансолевскую челку, смеясь мягко - не понимает, как на этого ребенка можно злиться; заводит машину, трогается с места, осторожно выезжая на трассу снова. - А потом ты вернешься в Пусан? Хансоль растекается по сидению, прилипает щекой к стеклу - смотрит на свое отражерие в зеркале заднего вида, корчит ему рожицы; отражение размывает каплями, и выходит еще кривее, чем на самом деле. -Не знаю. Я взял с собой ключи от сеульской квартиры, надеюсь, с ней ничего не случилось... Тихий вздох. -Надеюсь, Тэян не сильно злится. Они долго еще молчат, до какого-то переезда; Сангюн смотрит на дорогу, Хансоль - тоже, а еще на Сангюна украдкой. Был бы здесь лис - снова говорил с ним о Сангюне, как когда-то говорил о людях вокруг с Бёнджу. Сангюн красивый, и Хансоль, когда на него смотрит, теряется совершенно и не знает, что бы такого сказать, чтобы Сангюну, этому взрослому мальчику с острыми чертами лица и совершенно невероятными длинными волосами - пират, аристократ, студент какого-нибудь арт-колледжа, музыкант, певец, танцор, художник, - понравилось. Хансоль не знает, что это, а потому, на переезде, делает то, что хочется сделать больше всего с того самого раза, как забрался ночью в машину; обнять, уткнуться носом в шею, сказать спасибо. Когда Хансоль делал так с Тэяном, Тэян его целовал, пока не начал все чаще злиться и срываться. Сангюн же замирает растерянно, когда чувствует прикосновение искусанных по-детски губ к шее. -Спасибо?.. - тихий шепот, пальцы на левом плече сплетаются в замочек. -За что? - непонимающе; Сангюн осторожно касается хансолевского плеча, пытается на него взглянуть, но тот не дает - и прижимается вдруг к губам своими, целуя неловко, неуверенно, и отворачиваясь тут же. Лицо Хансоля заливает ярко-ярко краска, но он улыбается, когда Сангюн, протянув руку, касается пальцами его скулы. С ним, с Сангюном, в десять такое тоже случалось - влюбился в девочку. В Сеул они приезжают почти к ночи - пробки из-за ливня, а потом Сангюн долго кружит по городу, пытаясь отыскать дом Хансоля. Правда, там нет уже ничего, ни дома, ни даже стройки - пустой участок, и Сангюн даже думает, что приехал не туда. -Нет-нет, туда, - Хансоль улыбается слабо, отходит к машине, опуская голову. - Вот же, магазин комиксов напротив, я на них вырос. Значит, все правильно. Перед отъездом он только в магазинчик этот забегает - вываливает деньги из кармана курточки, просит комиксов о людях-икс и что-нибудь из манхвы про современность и волшебников. -Можем ко мне поехать, - вздыхает Сангюн, когда Хансоль, плюхнувшись обратно в машину, роняет книжки с комиксами и честно признается, что не знает, куда ему пойти. -Я бы к Бёнджу, но уже поздно так... -Значит, ко мне, - Сангюн особой проблемы не видит. - Посидим с моими стариками полчасика, они все ждут, когда я им расскажу о своем коротком путешествии, а потом пойдем спать. Ты им понравишься. На этих словах Сангюн сам целует Хансоля в щеку - потому что по ней катится слезинка, и ему совсем не хочется, чтобы мальчишка плакал. А Хансоль родителям и правда нравится; уплетает за обе щеки пончики, рассказывает о Пусане и о том, как там хорошо, когда и не жарко, и не холодно, какая там хорошая кофейня почти у набережной и ресторанчики, раскиданные так, что без коренного жителя не найдешь; на все вопросы о том, где Сангюн такого чудесного друга нашел, Сангюн отшучивается - мол, с небес свалился, а Хансоль совершенно очаровательно смущается. Ко второму часу ночи он начинает все чаще зевать между фразами, клюет носом и осторожно спрашивает, можно ли ему теплого молока на ночь. Матушка же шепотом спрашивает на кухне, сколько Хансолю лет, а он, чтобы не сильно врать, говорит, что шестнадцать. -А ведет себя как десятилетний, - смеется мама тихо, улыбается нежно. - Он хороший. Странный чуть, но правда хороший. И лис у него очаровательный. Они с Сангюном пьют теплое молоко, уже забравшись на кровать; Хансоль жмурится довольно, падает носом в подушку - просил постелить на полу, но Сангюн возмутившийся было, отказал, а теперь почти жалеет. Хансоль на кровати всюду - на подушках, на сангюновских ногах, вдоль и поперек; уставшая довольная звездочка. -Твои родители классные, - Хансоль потягивается, сгребает подушку в объятия. - У меня тоже классные, особенно мама, она мне уши прокалывать разрешала и волосы красить, и она такая красивая - ее в Италии за француженку приняли, когда она в кафе сидела. Тихий, усталый чуть вздох. -Сейчас я реже с ними вижусь. -Почему? - Сангюн, упав рядом, прикрывает глаза - устал безумно, но приятно, а в комнате пахнет лавандовым гелем для душа - от него и от Хансоля. -Обо мне же Тэян заботится. Он не хочет, чтобы мои родители расстраивались... И грустная, мягкая улыбка. -А почему ты сам к ним не придешь? -Потому что я не знаю, где они теперь живут. Свет выключается, и они затихают - Сангюн не знает, что сказать, а Хансолю впервые становится больно говорить; он придвигается осторожно ближе, цепляется за рукав сангюновской тонкой кофты, упираясь лбом в плечо. Слышно мягкое, частое дыхание, пальцы перебирают ткань, мнут осторожно, и Сангюн почему-то не удивляется, когда слышит всхлип. -Мне даже не сказали, что снесли дом. Тихо-тихо, но плечи дрожат сильно - Хансоль плачет без единого звука и не говорит больше ничего, даже тогда, когда Сангюн обнимает его, прижимая к себе, заставляет положить голову к себе на плечо; не говорит ничего и тогда, когда Сангюн, стирая слезы со скул и щек, целует мальчишку в губы - легкими прикосновениями, успокаивающими, мягкими, теплыми. Хансоль молчит, но на языке у него вертится совершенно детское "я тебя люблю", которое не дает произнести то ли тело, не привыкшее этих слов произносить, то ли вновь и вновь подкатывающие к горлу слезы. Бёнджу живет в Курогу, и до нужного дома они добираются меньше, чем за полчаса; Хансоль долго сидит рядом с Сангюном, одной рукой обнимая лисенка, а пальцы другой мягко сжимает Сангюн. -Ты побудешь со мной там?.. -Не думаю, что им нужно меня видеть. -Нет-нет, что ты, на лестничную клетку ниже, хочешь, даже на две. Но я без тебя не смогу, - и последняя часть звучит совсем беспомощно и тоскливо. Сангюн поднимается с Хансолем до третьего этажа, а тот останавливается на четвертом; слышно звонок в дверь, долгую тишину - и паника накрывает их с Хансолем одновременно. Сангюн чувствует, как слабо дрожат его руки, и, наверное, знает, что Хансоль сейчас зажмурился от страха, обнимая лисенка и прижимая его к себе. А потом: -Кто там? Звонкий нежный голос. -Бёнджу?.. Это я, Хансоль. Долгая, бесконечно долгая тишина, скрип двери. Хансоль поднимает голову, смотрит из-под челки - Бёнджу, красивый, растрепанный немного, у него волосы стали светлыми, а еще он линзы начал носить; за его плечами маячит еще кто-то, но на него Хансоль не смотрит, на Бёнджу только. Родного такого и немного уже чужого. -Я тебе лиса привез. Помнишь его?.. У меня еще голубой такой дома, а этот, ну, твой, - Хансоль протягивает лисенка Бёнджу, улыбается слабо, тепло; Сангюн там, на этаж ниже, упирается лбом в прохладную стену, вдыхая глубоко-глубоко, будто перед прыжком в воду со скалы. Что там внизу - камни, вода или волшебное мягкое облако? Звонкий голос, вздрогнув, обрывается. -Хансоль... ты не должен здесь быть. -Но Бёнджу, - робкий шаг вперед к обрыву. -Нет, Хансоль, - Бёнджу качает головой, а Сангюн осторожно начинает подниматься по лестнице, вслушиваясь в каждое слово. - Уходи, Хансоль, ты не должен здесь быть. Не должен. Дверь захлопывается, задевает лисенка, выбивая его из рук Хансоля - игрушка катится по ступеням, замирает на середине. -Уходи. Когда Сангюн видит Хансоля, тот стоит, улыбаясь - тоскливо, вымученно, но улыбается. -Я так рад, что у вас там все хорошо. Я оставлю лисенка здесь, ладно?.. Сбежать вниз, поднять лиса, отряхнуть; найти ленточку в кармане и повязать на шею, расправив красивый бант. Снова наверх, устраивая лиса напротив двери, а потом мимо Сангюна, пряча взгляд, с лестницы - настоящий побег, только слышно, как скрипят мягко кеды. Сангюн стоит еще с минуту, глядя на оставленную на лестничной клетке плюшевую игрушку; между порывом настучать этому Бёнджу по голове и благоразумием выбирает второе, но, едва сделав шаг, замирает снова. Дверь квартиры открывается, и на лестничную клетку выходит Бёнджу - в длинных шортах и футболке, тонкий, хрупкий, будто кукла, будто сломается, если сделаешь неправильное движение. Полная противоположность Хансолю, которого можно обнять до хруста костей и услышать лишь счастливый смех - Сангюн пробовал сегодня утром, перед завтраком. Бёнджу садится перед игрушкой на колени, тянет руки нерешительно - у лиса черные глаза-бусинки, совсем как у Хансоля, когда тот только проснется; на губах Бёнджу робкая, виноватая улыбка, когда он притягивает лисенка к себе и прячет в его пушистой фиолетовой шерсти лицо. Зовет по имени - Хансоля. А Хансоль сидит у машины, обняв колени руками, дышит сорвано, глухо; второй раз за сутки задыхается слезами, и Сангюну от этого больно безумно. Он обнимает мальчишку осторожно, вслушивается во всхлипы и едва слышное бормотание. -Он меня боится, не понимает, не признает... Пальцы сжимаются на сангюновских плечах, а рубашка от слез становится влажной - Сангюн зарывается носом в волосы Хансоля, шепчет ему что-то успокаивающее, нежное, торопливо-теплое; заставляет осторожно подняться и забраться в машину, целует в уголок губ, смазывая очередное "не принимает". -Хансори, маленький, послушай. У Хансоля нос раскраснелся, губы чуть дрожат, а щеки совсем соленые; Сангюн сцеловывает слезинки, долго греет губы своими, качая головой на каждое "не". Он не понимает, совсем не понимает, почему так больно за мальчишку, с которым он знаком меньше трех суток. И не понимает, почему этот мальчишка льнет к нему так доверчиво и честно, как зовет по имени и торопливо шепчет: "Я тебя люблю, люблю, не бросай меня, не отвергай, даже если не понимаешь". Биение хансолевского сердца чувствуется через ворох одежды, и это почти страшно. Детское такое "я тебя люблю". И еще - "я могу для тебя повзрослеть". Сангюн знает - придется когда-нибудь, когда все изменится, когда все забудется; знает, что Хансоль взрослый и десятилетний - одно и то же, и н и один из них никогда не исчезал. Знает, что сейчас у него в руках - самый настоящий Хансоль, которого не поняли ни тогда, ни сейчас. -Поедем домой? По пути купим молока и какао, а потом будет читать твои комиксы, давай?.. Слабые, осторожные кивки, губы отвечают почти неощутимо, и слез, кажется, меньше. -Не плачь только, пожалуйста?.. Потом позвоним Тэяну и скажем, что ты не вернешься. Спросим про родителей и заскочим к Донсону на следующих выходных. Давай?.. Хансоль долго молчит, успокаивая неровное, сорванное дыхание; прижимается ближе, делает глубокие вдохи и выдохи, наполняя легкие запахом Сангюна. А потом шепчет тихо. -И мороженого еще. И Сангюн смеется, очень тихо, ласково; кажется, не понимает все еще - как еще вчера, на обочине, но это ничуть не мешает. -Всенепременно. И новых комиксов, да? Кивок, неразборчивый, шуршащий шепот, волосы щекочут скулы. -И я тебя тоже, маленький.