Золотой снитч

10 июля. Мне было двадцать шесть, когда я впервые переступил порог квартиры на Олдвич стрит. Значок вратаря «Паддлмир Юнайтед» в атласной синей коробочке, несколько пыльных золотых кубков на верхней полке, старые школьные мантии и пара книг - вот все, чем бы я мог похвастаться в свои скромные двадцать шесть. Было время, когда я сетовал на нехватку личного времени, теперь же, наконец, смог найти свободный денек, но абсолютно не знал, чем себя занять. Июль. Лондон в кои-то веки решил порадовать прекрасной солнечной погодой. Я вышел из дома и медленно побрел в сторону парка. - О, это ваши работы? Чудесные. - Да, спасибо. - Микки, хочешь, чтобы нас нарисовали? Сколько будет стоить наш портрет? - Нисколько. Я не беру денег за свои работы. Я обернулся: в паре метрах от меня, прислонившись спиной к одному из многовековых дубов, сидела девушка. Вооружившись черным угольным карандашом, она принялась выводить незамысловатые линии на белом холсте. Напротив нее, на одном из складных стульев сидела вальяжная женщина средних лет. Маленькая девочка, по всей видимости, дочь, расположилась на ее коленях. Я остановился неподалеку и принялся наблюдать. Признаюсь, я был очарован: линии, одна за другой, плавно ложились на холст, и вскоре, в их пересечениях уже не составляло труда узнать знакомые черты лица. Спустя полчаса, художница (как я назвал про себя девушку) открепила лист и с улыбкой протянула даме. - Чудесно! Смотри, Микки, тебе нравится? Я решил подойти ближе. - Привет! Здорово это у тебя выходит. Она снова улыбнулась. На вид я бы дал ей лет восемнадцать: невысокая, худощавая, бледная с копной непослушных рыжих волос, наспех собранных в косу. - Спасибо. Я могу нарисовать твой портрет, если хочешь. Я немного смутился, но любопытство взяло верх: - Было бы забавно. С меня ни разу не рисовали. Девушка кивнула. - Садись и постарайся не двигаться, ладно? Время летело незаметно: я едва мог сдерживать улыбку - до того забавно выглядела моя художница. Плавные движения рук, мимолетный взгляд, шорох резинового ластика по бумаге - и вот она уже протягивает мне лист. Будучи с детства знакомым с колдографией, мне бы впору почувствовать разочарование: я держал в руках самый обычный рисунок. Но, наверное, в этом была его прелесть: казалось, каждая черточка по-прежнему хранит теплоту рук своего художника. - Спасибо, мне очень нравится. Сказать по правде, всегда немного завидовал тем, кто умеет держать в руке карандаш. Художница кивнула и посмотрела на небо: - Ну вот, опять будет дождь. Такими темпами я скоро забуду, что такое солнце. Ладно, мне пора – совсем не хочется намокнуть. Девушка быстро собрала разложенные по дороге рисунки, аккуратно сложила их в синюю папку и, прихватив в охапку маленький складной стульчик, помахала мне рукой. - Подожди! Давай помогу. - Да не стоит. Я живу недалеко. - Брось, мне хочется хоть как-то тебя отблагодарить. Художница на секунду задумалась, видимо прикидывая, можно ли доверить такое дело незнакомому человеку, но, в конце концов, согласилась: - Идем! - Давно ты в Лондоне? – спросил я, пока мы не спеша двигались в сторону ее дома. - С самого детства. Это мой город: мрачный, туманный, холодный дом на Темзе. Ну, о моих увлечениях, я думаю, говорить уже не стоит, - художница улыбнулась. - А ты? Кто ты? Чем увлекаешься? Я слегка замялся: - Я…я спортсмен, в Лондон переехал совсем недавно и, кажется, начинаю привыкать к его постоянным дождям. Кстати, мы так и не познакомились. Художница слегка хлопнула себя по лбу и протянула мне руку: - Сэм. - Оливер. *** Итак, Саманта Пирс, или, как она попросила называть ее, Сэм, жила в двух кварталах от меня в небольшом доме с видом парк. Будучи ученицей одного художественного колледжа, название которого, я, признаюсь, забыл сразу, она каждый вечер проводила в парке, занимаясь любимым делом. С момента нашего знакомства прошло около двух недель, и если мне удавалось выкроить пару часов, я сразу шел в парк к своей новой знакомой. Я смотрел, как она рисует, а после провожал домой. Иногда, мы забегали в одно из уличных кафе, где с жадностью уплетали теплые французские булочки, запивая, так любимым ею, горячим шоколадом. Стоит ли говорить, что я боялся ее расспросов, и всякий раз перед встречей прогонял в голове возможные «варианты» своей жизни. Но Сэм никогда не спрашивала, и я был благодарен ей за это. - Что это? – спросила как-то Сэм, когда мы в очередной раз проводили вечер за чашкой горячего шоколада. - О чем ты? - Я никак не пойму, что на нем изображено, - кивнула девушка, указывая на мой значок, приколотый к сумке. «Золотой снитч» я получил в подарок от отца, когда тот привел меня на первый в моей жизни Чемпионат Мира по квиддичу. И хоть я так и не стал ловцом, значка никогда не снимал. - Напоминает мяч для гольфа с крыльями, - продолжала Сэм, разглядывая значок. – Красивый. Где ты его взял? - Подарок отца. Нравится? - Не то слово! - ответила она, прикалывая его обратно к сумке. - Тогда, - я остановил ее, - Он твой. - Оливер, я вовсе не просила тебя… - Нет, нет. Пусть это будет моим маленьким подарком. Ее глаза радостно заблестели, и мне стало приятно от мысли, что я смог сделать кого-то чуточку счастливее. 2 августа. Сэм не было. - Простите, вы не видели девушку, что обычно рисует здесь? - Сэмми? Не помню, чтобы она появлялась сегодня. Странно. Обычно Сэм всегда предупреждала, если не могла прийти. Что могло случиться? Поблагодарив садовника, я отправился к ней домой, но мне так и не открыли. Прошла неделя. О Сэм не было никаких вестей: в парке она по-прежнему не появлялась, а телефон молчал. 9 августа. Двери открыла немолодая женщина в фартуке. - Простите, а где Сэм? Женщина смерила меня оценивающим взглядом: - Мистер Вуд? Я кивнул. - Проходи. В доме приятно пахло свежим хлебом и кофе. Женщина провела меня в уютную просторную гостиную и велела ждать. - Олли? Что ты здесь делаешь? Знакомый немного хрипловатый голос заставляет меня улыбнуться. «Хвала Мерлину, с тобой все в порядке» Я повернул голову: Сэм сидела в инвалидной коляске, укутанная теплым шерстяным пледом. Я не мог не заметить, как сильно она изменилась: щеки впали, под глазами проступала неестественная синева. - Только не говори, что я хорошо выгляжу, - Сэм попыталась улыбнуться. - Сэмми, что...что с тобой? Девушка опустила глаза и стала нервно перебирать худыми пальцами кисточки пледа. - Прости. Мне пришлось уехать. Я не хотела, чтобы ты видел меня такой, но скрывать это дальше кажется просто бессмысленным. Ее слова заставили меня не на шутку заволноваться. - Сэмми, ты нездорова? Она кивнула. - Знаешь, больше всего на свете мне не хватает сейчас наших прогулок… - прошептала она. - Ты поправишься и мы… - Нет, Оливер! Нет! – ее голос сорвался на крик. И только сейчас я смог разглядеть слезы в ее глазах. - Глупости, Сэмми. Зачем ты так говоришь? - Оливер, я больна. В мире есть такие вещи, которым мы не можем противостоять. Они разрушают нас изнутри, капля за каплей выпивая жизнь. Я молчал. Слова теряли смысл. Я стоял, опустив голову и не знал, что делать. От безысходности хотелось кричать. - Я хочу сказать тебе спасибо за каждый день, что ты провел со мной. Никогда прежде у меня не было такого друга. Вот, - Сэм протянула мне значок, - возьми. - Нет. Оставь себе. 20 августа. 10:05. Телефонный звонок нарушает тишину. - Оливер? – я слышу знакомый голос. - Миссис Пирс? - Центральная больница. Гудки. Предательски заныло сердце. 11:00. Моя бедная маленькая Сэм. Я едва ли могу узнать ее. Миссис Пирс кивнула и вышла из палаты. - Как ты, милая? Слышишь ли ты меня? Никогда прежде мне не было так больно, как сейчас. За что ей это? Почему именно на ее долю выпала такая участь? Разве это справедливо? - Ну же, Сэмми, не смей умирать. Ты нужна этому миру, слышишь? Минута, две, три. Я закрываю глаза, вспоминая каждую нашу встречу. Четыре, пять, шесть. Дыхание учащается. Семь, восемь, девять. Я перестаю ее слышать. - Сэмми, Сэмми! 11:10 Она ушла, сжимая в хрупкой маленькой ладошке «Золотой снитч».