Fighting for the Pharaoh

О земле, устеленной пылающими песками, ходили легенды по всему миру, и каждый, кто осмеливался пересказывать их, спешил добавлять что-то свое. Нельзя было не украсить рассказ собственными впечатлениями, повествуя о мечтах и представлениях о дивной земле, которые, в итоге, оказались только ярче и прекраснее на самом деле. Восхищенные красотой Царства Египетского были ослеплены роскошью и вкусом правителей, что творили новые государства на этой земле. Древние греки не видали таких гробниц и дворцов, которые строили невозможно быстро под наблюдением Фараона Зейна - молодого правителя Царства Верхнего Египта. Он был мудрым, как для своих лет, рассудительным и дальновидным предводителем своего преданного народа. Не было человека, который сомневался в его могущественности и силе, именно благодаря этому войны были редчайшим явлением - никто не отваживался покушаться на мир и покой во владениях Зейна. Его красотой восхищались многие творцы того времени, выковывая его профиль на стенах храмов и преклоняясь перед его обликом. Наложницы фараона не позволяли себе даже смотреть на других мужчин - они слепли от красоты своего властелина, сгорая от счастья, когда молодой человек прикасался к ним, чтоб поправить драгоценности, что украшали их тела. Его покои сияли золотом и серебром, что совершенно не волновало мужчину, дорогие камни никак не трогали его сердце настолько, чтоб он дорожил ими. Щедрость правителя была другой стороной его безразличия и он позволял себе насмехаться над человеческими пороками - жадностью, чревоугодием, жаждой удовлетворять свои потребности, ставя их выше желаний других. Все были смертными, и каждый рано или поздно должен предстать перед богами, сгорая в огнях ада за свои грехи. А пески все раздувало ветром, и можно было только думать о том, как не повезло тем, кто пересекал пустыни в песчаные бури. Тогда всем, чем был пропитан воздух, были горячие пески, разносящиеся порывами ветра далеко и такое бедствие надолго окутывало пространство в свои объятия. Случайный путешественник, не видавший до этого подобных прихотей природы, не способен был выжить, утопая больше в собственной панике и страхе, которые только тянули в самое сердце смертельного вихря. Фивы - город живых. И фараон отдавал этому слишком много значения, даже ночью здесь сиял огонь, иногда освещая самые неприметные улочки с невысокими жилищами египтян. Местность таила в себе историю не одного поколения и люди трепетно относились к верованиям своих предков, воздвигая храмы и гробницы. Бог солнца, величественный Амон Ра, его образ украшал колоны дворца и Зейн восхищался легендами о нем, когда еще его отец был жив и ночами рассказывал сыну эти истории, словно передавал важную реликвию, что принадлежала семье. Город был неприступным, стража фараона следила за порядком на главной площади и рынках, а непокорных египтян отдавали в руки жрецов. И, не смотря на всю расположенность царя к народу, он был беспощаден, когда речь шла о воровстве и древних ритуалах, которые он запрещал, не веря в темные силы и способность их сделать мир лучше. Он не стремился завоевать все земли, войной проходясь по мирным государствам, он только хранил самое важное на своей родине - мир и покой, за который когда-то погиб его отец. Предводитель народа свято хранил эти два понятия, ведь только свобода в мыслях и слове могли заставлять людей двигаться вперед, творить прогресс и лишь так нация расцветала, даря свои таланты миру. Фараон распахнул огромные двери, покрытые позолотой, саморучно открывая зал перед своими жрецами и фаворитами. Он шел быстро и уверенно, подымая голову вверх, смотря на высокие потолки своего дворца. Зейн видел, как сквозь зеркальный купол в помещение проникали лучи заходящего солнца, и украшения на шеях его подданных светились только ярче, заставляя прикрыть глаза от слепящего сияния. Он шел вперед, чувствуя вес своей короны, которую украшали талантливые мастера, и длинного шлейфа белой накидки, где были вышиты красивые узоры; она прекрасно оттеняла его смуглую кожу. Повелитель опустился на трон, громко хлопая в ладоши, призывая всех гостей садиться. Его слуги стояли ближе к нему, поэтому он посмотрел на одного из них, кивнув головой в сторону двери, что была значительно меньше предыдущей. Юноша двинулся к ней, открывая ее и пропуская в большой зал несколько девушек, чьи костюмы едва прикрывали их наготу. Но девиц это мало волновало, они считали честью предстать в таком виде перед фараоном, демонстрируя свои тела, настолько откровенно и без капли стыда. Они плавно задвигались под знакомую тихую мелодию, но движения были четкими, они останавливались на несколько секунд таким образом, что Зейн мог бы любоваться их профилем, если бы их красота хоть немного привлекала его взгляд. Он устало прикрывал глаза, а иногда и вовсе отводил взор, когда чувствовал на себе влюбленные взгляды девиц. Они были слишком наивны и юны, чтоб иметь шанс делить с ним одну постель. Правитель хотел желать не только тело, но и душу своей второй половины. Которой до сих пор не нашел. Молодой фараон демонстративно зевнул, и этим он показывал никак не свою капризность. Он не хотел мучить гостей и девушек, которые боялись оступиться и сделать одно неверное движение, думая, что так разочаруют мужчину. Его сердце даже не дрогнуло, не пропустило удар, когда одна из них, все-таки, рухнула на пол, наверняка из-за толчка другой, и Зейн не удивился - конкуренция и ненависть среди танцовщиц были более, чем обычными вещами, которые случались по несколько раз на дню. Юные девицы только с ненавистью смотрели друг на друга, пока не скрылись в соседнем помещении под присмотром стражи. Молодой правитель почувствовал себя досадно, ведь даже этого, особо не нужного ему развлечения, он лишился. Хотя стоило ему щелкнуть пальцами, как в зале появилось двое молодых людей, и кожа одного из них была более бледной, нежели у египтян. Зейн с интересом смотрел на него, зная, что сейчас будет. Юноши повернулись друг к другу лицом, взмахивая золотыми кинжалами, и тут же отошли подальше, проделывая маневры с оружием. Фараон пытался скрыть свой взгляд, что был полон беспокойства, ведь обычно такие поединки заканчивались тяжелыми травмами, а он всем сердцем болел за шатена со светлой кожей, который ловко отмахивался от нападений. Он выглядел более мужественным, сильные руки крепко держали кинжал, и парень успевал дать отпор сопернику, иногда сильно толкая его так, что тот падал на пол. И второго злила такая уверенность юноши, он с еще большей злостью испытывал на нем приемы, несмотря на то, что он превосходил его в силе. В отличии от шатена, он был брюнетом и кожа была смуглой, темнее, чем у фараона. А правитель с нескрываемым страхом следил за каждым движением своего фаворита, вздрагивая, когда тот падал, не в силах подняться из-за новых атак конкурента. Они дрались, будто получили бы за это награду, а не только громкие аплодисменты публики. Словно это был их последний бой, но, судя по навыкам и точности движений, во дворце их оставят надолго. Щеки Зейна покрылись румянцем, он стыдился того, что не мог отвести взгляд от красивого юноши, он волновался, что соперник может ранить его и тогда уже фараон бы не стал терпеть. Сидя на троне, он нервно постукивал пальцами по золотой поверхности, напряженно следя глазами за представлением. Это было своеобразным шоу, за которым любили наблюдать люди, близкие к правителю Египта. А сам хозяин дворца желал, чтоб это поскорее закончилось, но, как на зло, бой длился слишком долго. И когда острый кинжал неглубоко вонзился в кожу, из раны потекла яркая красная кровь, побежденный упал на колени, испуская болезненный стон. Зейн вскочил на ноги, он знал, что фараон не имеет права так себя вести, но он кинулся к раненому, поднимая того на ноги. Пришло время срывать маски. Победитель боя с гордостью снял ее, отбрасывая страже, он уже улыбался гостям, которые громко хлопали ему. А проигравший тихо скулил от боли, накрывая рукой поврежденное бедро. Мулат громко сглотнул, прежде чем самостоятельно снять маску с юноши, тихо ахая от глубины его ореховых глаз. Он явно не был египтянином, совсем не арабская внешность, он был больше похожим на потомка римлян. Его шелковые пряди волос оказались такими же мягкими на ощупь, как Зейн себе и представлял. Но он быстро поднялся на ноги, подавая руку юноше, который с недоверием, но все же оперся на правителя, с трудом удерживая равновесие. Брюнет жестом приказал ему следовать за ним, прощаясь со всеми гостями, которые были удивлены таким поведением мулата. Но фараон уверенно направлялся в свои покои, иногда наблюдая за удивленным воином, что до сих пор не понимал, чего же хочет правитель. Но он смирно дошел до огромной комнаты, где, видимо, мог быть только Зейн, который сейчас опустился на просторное ложе, призывая шатена сесть рядом. - Как тебя зовут, воин? - спросил фараон, когда юноша присел слева от него. - Лиам, правитель, - выдавил из себя его гость, поражаясь таким мягким голосом брюнета. Зейн задумчиво кивнул и взял кувшин с водой, окунув в него легкую белую ткань. Он бережно прикладывал ее к не такой серьезной ране Лиама, который ни разу не поморщился от влаги на чувствительной коже. Он только заворожено наблюдал за опущенными ресницами, которых было слишком много и он мог видеть тень от них на скулах Зейна. Фараон был поистине прекрасен, но чувствовал себя отчего-то смущенным и так робко иногда поднимал взор на Лиама. Тот не понимал, почему о нем заботится правитель, когда это дело местного лекаря или же его самого, но не осмеливался сказать и слово, пока он залечивал его рану. - Ты должен быть осторожен, - сказал Зейн, убирая на тумбу ткань, где виднелись пятна крови. - Я обязан делать бой зрелищным для вас. - Ни одно зрелище не стоит жизни, - возразил мулат, поднимая голову вверх, как и положено правителю. Лиам не знал, что ответить на правдивые слова брюнета, но не чувствовал нужды говорить сейчас, так как человек, сидящий рядом, слишком отличался от тех гордых завоевателей, которым всегда было мало человеческой крови. - Откуда ты? Ты не похож на араба. - Мне не позволено говорить о своем происхождении. - Да, - прошептал фараон, отворачиваясь, - но я ведь могу предположить? Воин кивнул головой, внимательно слушая тихую речь. - Твой облик напоминает мне римских владык. Они всегда были более плавными в движениях, нежели египтяне. Я смотрел на тебя весь бой и не мог понять, откуда же тебя привезли сюда. - Вы правы, - признался Лиам, - но люди, которые доставили меня в ваше царство, сказали, что таким, как я, запрещено болтать о завоевателях. - Я не люблю войну, но рад достойным соперникам. Римский полководец положил глаз на нашу землю, но я не намерен ее отдавать в руки ненасытных диктаторов. - Ваш народ превосходит римлян. Вы воздвигаете дворцы неземной красоты, поклоняетесь богу солнца, а они ищут спасения у темных сил. - Зло не поднимет их до небес. Как они глупы в этом. - Римляне не посягнут на покой и мир в вашей державе, фараон. Зейн одарил воина взглядом, в котором читалась похвала и уважение, и он редко испытывал такие чувства к кому-то. Но странное ощущение в сердце заставляло смотреть на молодого мужчину совсем по-другому, так, как юный египтянин смотрит на понравившуюся ему девушку. Словно между ними была связь, и разобраться в этом было сложнее, чем решить государственные вопросы, относящиеся к войнам. Фараон поднял руку вверх, проводя ей перед лицом Лиама, и римлянин понял, что значит этот жест. Он видел, как мужчины делали так перед тем, к кому они испытывали чувства, и как девушки поступали так же, но реже, в силу своего воспитания. Брюнет словно обводил в воздухе пальцами черты лица воина, практически касаясь его. И сейчас Зейн с испугом, но плавно отдернул руку, когда уже было поздно. Лиам перехватил тонкое запястье, и решительно повторил жест правителя. Он невесомо дотронулся до острых скул, ровного носа, но это был всего лишь воздух, а не мягкая кожа под пальцами. Молодой брюнет, приблизился к мужчине, закрывая глаза и втягивая его сладкий запах. Он чувствовал, как пахнет его кровь, но это не вызывало отвращения, только заставило его придвинуться ближе. Лиам осмелился провести пальцем по щекам, очерчивая контуры скул, и его губы наткнулись на мягкие уста фараона, отчего тот даже не вздрогнул. Он только шумно выдохнул, чувствуя себя так непривычно, но сердце его трепетало и могущественный правитель отдавал его в руки воина. Лиам обхватил его лицо руками, когда они оба приоткрыли рты, и тихо заскулил, ощущая влажность чужого языка. Он накрыл своей рукой кисть Зейна, нежно проходясь по длинным пальцам. Шатену хотелось сжать его в объятиях, но то, что он сейчас целовал фараона, уже казалось ему невозможным. И прикосновения губ становились все более страстными, они не уставали дрожать от слишком желанных ласк. Высокая корона с грохотом была откинута на пол, возможно, драгоценный камень даже повредился, но никого это не волновало. Накидка, где золотистыми нитками были вытканы узоры, слетела с плеч, мягко приземляясь рядом с головным убором. И каждая снятая вещь порождала новые вздохи, стоны и взгляды, в которых читалось восхищение и страсть. Лиам снял с себя ненавистный наряд бойца, который был испорчен кровью, и только ближе подбираясь к мулату предстал перед ним совершенно обнаженным, из-за чего щеки Зейна снова порозовели. Не покидали голову и сомнения, укоры, что это запрещено, он может потерять доверие народа, а Лиама просто приговорят к смерти, но желание было сильней угроз, поэтому Зейн позволил воину самостоятельно стянуть с него белую ткань, небрежно откидывая дорогую одежду. Постель казалась такой удобной, когда тебя сжимали в объятиях и целовали губы до того, пока они не примут вишневый оттенок. Зейн не сдерживал свои порывы, когда срывал голос во время стонов, или припадал губами к длинной шее Лиама, оставляя там следы страстных укусов. Словно срываясь с цепи, шатен блуждал руками по телу фараона, часто снова забываясь в горячих поцелуях. Он не замечал, что когда проводил рукой по предплечью Зейна, ненароком смазывал чернила, искажая рисунки на теле правителя, который потом не сможет объяснить, что же с ними случилось. Он так бережно сжимал тело, осыпал поцелуями каждый миллиметр смуглой кожи, что Зейн, кажется, кричал во весь голос, не боясь распугать слуг. Их никогда не было поблизости, если фараон отправлялся в свои покои. Иногда это более чем радовало. Зейн не мог представить, что жил до этого без жгучих прикосновений, после которых на коже остаются ожоги, но хочется чувствовать их снова и снова, возобновляя в памяти те отрывки, когда Лиам не мог удержатся от рычания. - Мой фараон, - прошептал он на ухо, целуя чуть ниже, очерчивая губами венку на шее. Он аккуратно, но довольно резко заполнил тело Зейна, сгорая от долгого ожидания. Кожа будто начинала плавиться и такие мучительные пытки, как поцелуи и осторожные толчки, доводили до крика. Лиам не мог держаться, падая на охнувшего брюнета, который только ближе притягивал к себе обессиленное тело. Нервы Лиама не выдержали, когда он почувствовал, как мышцы вокруг его органа сжимаются, и он начал проникать глубже, ловя ртом так и не слетевшие с пухлых губ стоны. Когда Зейн не мог кричать так сильно, когда его голос пропал, он мог только тяжело дышать, но в миг он подумал, что не имеет связи с внешним миром. Горячая жидкость внутри него и полная пустота заставили фараона открыть глаза, натыкаясь взглядом на рядом лежащего воина. Ложе правителя пропиталось запахом их тел, смешанным с потом, и Зейн устало припал губами к виску шатена. Никто не должен знать о том, что властелин всего Царства Египетского сейчас нежился в объятиях молодого мужчины, никто не может знать, что он теперь полностью принадлежал этому сильному бойцу. Народ видел в своих лидерах безгрешных и практически святых полководцев, они не догадывались о маленьких проступках правителей и любили их такими же чистыми, какими они оставались в их памяти. Но всегда есть время для чего-то нового. Иногда порок может стать тем, что будет порождать прогресс, и прогресс не научный, а духовный, когда люди морально будут возвышаться к небесам и никакая сила их не будет тянуть к земле.