Вопрос совести

— Куда теперь? — Не знаю, жрать ужасно хочется. Быть может, в «Эглантерию»? Младший посмотрел на Френки так, как будто тот выжил из ума — в конце концов, если ты – сын второго члена городского управления, а с тобой тот, кто учавствовал в той драке у «Дипперса», где был замешан повар из той самой «Эглантерии» и ты сам, плохой ужин – самое лояльное, чего можно ожидать. Задание, что им дал новый чиф полиции Рэндолф, совсем недавно было выполнено, день близился к вечеру, лучи закатного солнца, преломляясь о Купол, все же падали на шероховатый асфальт. Только шли напарники не в полицейский участок, и не через городскую площадь, каким по обыкновению был их маршрут, а в сторону поля фермера Динсмора — в данном случае к самому краю Купола. На Френки все еще была та голубая рубашка с жетоном и джинсы, а Младший предпочел заменить форменную на обычную, ведь рабочее время закончилось, и униформа осталась в прошлом до завтрашнего утра. Младшему нравилась его должность специально назначенного помощника, он чувствовал себя комфортно в этой роли – но вот форма… Френки посмотрел вверх и удивленно приподнял брови. Позабыв про чувство голода, усталости и прочие мелкие неприятности, повернулся к Младшему. Двадцатилетний парень смотрел на напарника детскими, круглыми глазами; его товарищ даже подумал, что тому вновь тринадцать. — Смотри, Младший! Это Купол с лучами так делает?! — Материал, из которого состоял Купол, вероятно был прозрачным, и поэтому преломлял лучи в особой форме, так что жителям Честерс-Милла в этот вечер, как и в другие последующие, посчастливилось наблюдать огромный калейдоскоп. — Круто, да! — Френки медленно поднял руку ладонью вверх, да и не было надобности. Он сам сиял этим странным светом, весь, с ног до головы. — Да, интересно… — Младший усмехнулся. Больше, чем наблюдать этот природный нонсенс, ему хотелось спать. — Идем, партнер, мы еще не раз такое увидим, если ситуация в городе не изменится. — Значит, не в «Эглантерию»? — переспросил Френки, но, прежде чем Младший успел подтвердить очевидное, длинный палец его спутника вдруг указал на что-то, пока ему невидимое. Парень медленно развернулся в ту сторону — начинала болеть голова, как обычно, и звенело в ушах — и пожал плечами. Он ничего не увидел. — Ну, там, за сараем Динсмора. Почти у самого барьера. Там, вроде, Коггинс. Дилессепс шагнул еще вперед, почти дойдя до поля, потом указал на малочисленную компанию, прекрасно обозримую с этого края, слева от него. В середине полукруга, что они образовали, действительно стоял преподобный и вдохновенно что-то рассказывал, поминутно жестикулируя. Голос его то повышался, то переходил на шепот, то срывался на визг; окружающие, очевидно, его прихожане, тщательно внимали: с их стороны не доносилось ни слова, и поэтому казалось, что здесь, а не в церкви Христа Искупителя, проходит очередная проповедь. Странно, что Динсмор пустил их на свое поле, подумал Младший, потому что прекрасно знал сварливого фермера. Или Коггинс собрал со своей паствы долларов по десять, думая, дескать, сойдет за пожертвование? — Думаешь, они там законно? — спросил Френки Младшего. — Не знаю, о каком законе ты, — Ренни-младший вновь искривил губы в ироничной улыбке. Механические часы Дилессепса показывали ровно семь часов вечера, и все это было более, чем странно, так что эти два экстренно назначенных, бравых помощника направились к собравшимся у Купола. Но хозяин поля опередил их — вышел из сарая и поспешно зашагал навстречу, красный от волнения и запыхающийся. Его глаза метали молнии в сторону Коггинса, находящегося в экстазе от собственных убедительных фраз. Младший подумал про себя, что спать уже не хочется, а потом удивился, откуда взялось второе дыхание. — Вы ведь полиция?! — Динсмор недоверчиво посмотрел на жетон Френка. — Я хочу пожаловаться на этих вот. Не слушают меня совсем, им ни хрена не ясно из всего того, что я сказал. Это мое поле, и топтать его имею право только я, моя жена, и два оболтуса! Из-за хреновины, что нас накрыла, у некоторых крышу в неизвестном направлении уносит. — Успокойтесь вы. — Младший опустил голову, потер виски пальцами. — Может, проповеднику проветриться захотелось, а может, он молитвами надеется Купол уничтожить. — Мне плевать, что с Коггинсом, я хочу, чтобы он убрался отсюда! — Олден говорил тоном человека, обладающего всеми правами. И ведь действительно – в данной ситуации он выходил победителем. Френки, принявший до этого вид умирающего, вдруг оживился, подошел к Младшему и пихнул его в бок. Вероятно, вспомнил про машину, оставленную на обочине. На ней можно вернуться в город, и преподобного, которого Дилессепс недолюбливал, в участок доставить. — Мы разберемся, мистер Динсмор. — Младший, похоже, воодушевился, а Френк накрыл ладонью кобуру с пистолетом, что был ему выдан самим чифом Рэндолфом по распоряжению, разумеется, Большого Джима. Миновав возмущенного Олдена, они появились перед Коггинсом и его прихожанами во всей красе. Тот остановился в недоумении, закрыл рот к великому удовольствию младшего Ренни. — Уходите, — приказал он людям. — Сваливайте отсюда в город, сейчас же, потому что не имеете никаких оснований находиться на частном поле, - подтвердил его спутник. Ствол «глока» блестел из расстегнутой кобуры. Они все смотрели на Коггинса. — Чего застыли? Вашего проповедника мы забираем с собой. — парировал Френки. — Посидит в камере за свое асоциальное поведение и нарушение прав частной собственности. — Все хорошо, — едва слышно выдохнул Коггинс. Он, видимо, истратил весь свой запал до этого, однако выражение лица хранил вдохновенно-торжественное. На Френки с Младшим он даже не взглянул. — Да-да. Ну что, преподобный, идете с нами добровольно, или же мне достать оружие, наручники, и сопроводить вас как опасного для общества преступника? Я могу. — Притормози, Френк. — Младший шагнул в середину круга, взял священника за локоть и повел к машине. Тот и не думал сопротивляться, только усмехнулся, когда Динсмор что-то заорал им вслед. — За решетку меня собираетесь упечь? Да, так ведь и намечалось. В последние времена люди станут недоверчивыми, злыми… — Молчите. — Младший вдруг подумал с облегчением, что когда Коггинс будет доставлен, куда нужно, он сможет отправиться домой, запереться в комнате и спокойно поспать несколько часов, а возможно, и всю ночь до самого утра. Нужно только принять лекарство перед этим, и обязательно раздеться. И тишина… Долгожданная, прохладная тишина. Дилессепс рванул тем временем к «двойке», на которой они приехали, и уселся за руль, довольный, что успел. По всем правилам задержания Младший открыл дверцу перед Коггинсом, нагнул его голову и усадил на заднее сидение. Сам обошел машину и уселся рядом. Разумеется, сидеть почти вплотную с преподобным было не очень приятно, и впрочем, не из-за него. Он опасался, что этот священник догадается о крайне тяжелом состоянии сидящего рядом, и каким-то образом доложит отцу. А еще Младший подозревал, что Коггинс знает про колледж. И еще много о чем в курсе, но молчит. Пока. — Я могу помолиться? Конечно. Помолчать, черт подери, посидеть спокойно, прижать свою тощую задницу – это почему-то кажется невозможным. До города – всего ничего. Младший никогда не испытывал ненависти, даже неприязни, к этому священнику, но в данный момент думал: а не прикончить ли прямо тут назойливого святошу, а потом порадовать подружек в подвале Маккейнов? — Вслух? Лестер отвернулся от него, глубоко вздохнул, словно просил у Господа терпения, и хотел было ответить, но тут ожил его мобильник. «Все молились Тебе» - Винс Джилл. Он вопросительно взглянул на Младшего. Тот кивнул без промедления, отвлекшись на Френки, который был за рулем и исторг продолжительный поток нецензурных фраз в адрес проезжающего в сторону города грузовика. — Слушаю. А, Джим? И тебе доброго вечера. Приятно слышать… Что? – Коггинс весь напрягся, пытаясь расслышать голос незримого собеседника сквозь треск мотора старой «двойки». – Я не могу сейчас. Я задержан. Кем? Твоим сыном, Джим. Секунда – и проповедник, довольный до чертиков, уже протягивает телефон Младшему. — Это тебя, Младший. — Что такое, сын? – Голос Большого Джима отражал все его негодование. – Зачем Лес… преподобному Коггинсу понадобился полицейский экипаж? — Он выступал со своими проповедями на поле Динсмора, и тот… — Доставь его к дому. После позвони мне. Никакого задержания, даже если фермер возмущался, это ничего не значит. В Честерс-Милле беспорядок, а ты сажаешь священников! Все еще не понимая, в чем дело, и чем вызвано недовольство отца, Ренни-младший пообещал ему выполнить распоряжение. Младшему нечего было сказать. И только после того, как связь была прервана из-за непонятных причин, а может, и отец постарался, он приказал Френки остановить машину. Именно: приказал. Его товарищ, наконец, перестал сквернословить, притормозил и развернулся, оказавшись нос к носу с Коггинсом: — Хочешь, чтобы тебя оставили в покое? Ты думаешь, что заслужил это. Ведь так? Своими молитвами. Тот вновь усмехнулся. Для Младшего, с его ноющими висками, эта усмешка показалась мелкомасштабным взрывом на вражеской территории. — А вот и нет. Давай вылезем, Младший, и покажем ему настоящее расположение вещей. Купол поменял приоритеты. Тот выбрался наружу — шатающийся, но удерживающийся на ногах — и открыл дверцу со стороны задержанного. Френк же вцепился в его плечо, похоже, находясь в восторге от предстоящей кары. — Вылезай! — смеялся он. — И ни шага в сторону – ни влево, ни вправо. Стой смирно. Преподобный осторожно подчинился. Дилессепс внезапно перестал веселиться. Но Младшему показалось, что все идет не так, как задумывалось, а проповедник выглядел смелее, чем раньше. — Что ты так дрожишь? Здесь жарко, как у койота в заднице. Стоять, тебе говорят! Молчание. Внезапно Дилессепс толкнул его. Коггинс, несомненно, удержался на ногах, потому что толчок не был сильным, почти дружеским. Младший спокойно стоял чуть поотдаль, вяло осматриваясь – нет ли кого вокруг. Дорога, к несчастью для задержанного, оказалась пустой и чистой, как автобан. В воздухе даже не было запаха бензина. «Двойка» осталась единственной на этих просторах. Френк тем временем нанес Лестеру удар кулаком в живот, и того по инерции швырнуло на машину спиной. Дыхание перехватило, и он, приоткрыв рот, попытался сделать вдох, но вышло кое-что вроде всхлипа. А от удара об дверь головой на его щеке образовалась царапина, довольно обширная в размерах. Руки Френка все еще были приподняты на уровне груди, как у боксера на ринге, рот искривился, словно у телевизионного клоуна. Едва ощутимый ветер растрепал его челку. Преподобный попытался подняться, скользнул рукой по одной из шин, прерывисто дыша и сохраняя жертвенное безмолвие. Из свежей ссадины кровь текла по подбородку прямо на рубашку. Жалкое зрелище, подумал было Младший, а еще он подумал, не стоило так делать. Но разве стал бы он препятствовать школьному другу в его развлечениях? Коггинс наконец встал. Усилия мученика. И ни слова против. Это раздражало больше всего. — Вы не должны были это делать, - только и сказал он. – Но… ударили по левой щеке – подставь правую. — Взгляните на него! — Голос Дилессепса повысился. — Ты созываешь своих марионеток, чтобы напичкать их сознания очередным дерьмом, повыделываться. В стенах твоей церкви тебе тесно, а тут - на тебе – обширное поле, пусть оно и частное. Устраиваешься там, а хозяин начинает негодовать. Вызывает полицию, то есть нас, а ты все равно не хочешь уходить, и тогда нам просто приходится тебе всыпать. Конец повествования. Когда начнешь жаловаться — если доедешь до участка, — то тебе никто не поверит. Заткнут рот и засунут в камеру. Он засмеялся. Не без злорадства на этот раз, издевался, не скрывая своих недоброжелательных чувств и открытой неприязни, которая, видимо, уже достигла крайней точки. И тут вмешался Младший. — Нам нужно доставить его домой. Нужно, Френки. Никакого участка. Френк взглянул на свои руки, все еще готовые к новой атаке, и промолчал. Он рванул на себя уже расшатанную дверцу «двойки», и посадил туда Коггинса, едва не свернув ему шею в процессе нагибания головы. Тишина. Всего одна машина с низкой посадкой протарахтела мимо, но только одна — удивительно, решил Младший. — В другой раз, чувак, в другой раз, - сказал он, усаживаясь рядом. В следующие несколько минут звуки издавал только мотор, тихие и рычащие. Преподобный скорчился на заднем сидении и молчал. Ренни-младший чувствовал, что если скажет слово, оно отзовется в его голове массой ядерных взрывов, а сидящий рядом Дилессепс не любил монологов.

***

Высадили его у дома, как и полагалось. Разумеется, длинный коп, он не помнил его имени, хотел ему еще раз хорошенько двинуть, но младший Джим резко пресек его попытки, и тогда они уехали. Впервые после стольких лет воздержания Коггинсу захотелось принять внутрь. Быть может, даже засыпать порошком. Через несколько часов, стоя на коленях перед алтарем (согнувшись от боли, что постепенно проходила), Лестер услышал, как хлопнула входная дверь. Он никогда не запирал дом, и этот звук показался ему более чем странным. Никто и никогда не приходил навестить его дома; обычно, повидаться со своим пастором приходили в церковь. Он не прервал молитвы и коленопреклонения, только напрягся, ожидая самого худшего. Но тишина была ему ответом. «Во всем мы видим Божье вмешательство», — подумалось ему. Возможно, кто-то их этих затаился в кухне, держа за пазухой увесистый камень. Возможно, этот кто-то являлся католиком. — Здравствуй, Лестер, - прозвучало за спиной, почти совсем рядом. Он узнал этот голос. Как же не узнать. — Рад приветствовать тебя, Джим, — произнес Лестер, поднимаясь с колен. Он уже осуждал себя за излишнее малодушие и осторожность, с какой стати кому-то приходить сюда с целью его убить?.. Он подозревал, что Купол, посланный жителям Честерс-Милла в наказание с небес, лишил многих разума и заставил подчиняться чувствам. Но до такой степени, чтобы совершить убийство? Джим Ренни смотрел на него, слегка склонив голову. В его взгляде Коггинс уловил насмешку. Какую-то злую, не безобидную. — Что привело тебя в мой дом? — Откуда эти царапины, Лестер? – вопросом на вопрос. Ему показалось, Ренни защищается. Выдавать Младшего не было никакого желания, но и придумывать он не мог. Ложь – орудие Сатаны. — Я сопротивлялся при задержании. — Ты? Противился полиции? Скажи еще, что пытался нанести повреждения копам. – Большой Джим расхохотался прямо в лицо Коггинсу. — Однако, ты же знаешь их, Джим. Иногда... — Тут он замолчал, словно пытался сочинить свою историю дальше. В голову ничего не пришло. Его собеседник внимательно изучал, казалось, его изуродованную щеку. — Иногда они немного превышают полномочия, — нашелся Лестер. – Так что привело тебя сюда? Впервые ты здесь, и это настораживает. Ты добрался пешком? — Нет, моя машина неподалеку, в кустах, — ответил вошедший. — А насчет того, куда я пришел.. Ты не рад мне? Ты был занят, когда я вошел? Или еще скажешь – мне уйти?! Нескрываемая ярость в последней фразе заставила преподобного вздрогнуть. — Конечно, я рад, Джим. — Он попытался улыбнуться, шагнул навстречу неожиданному гостю, проигнорировав отозвавшийся пульсировавшей болью живот. — Ты можешь приходить, куда хочешь. Широкая улыбка сменила пугающую гримасу на лице Большого Джима. — Не лукавь со мной, Лестер. Я не люблю, когда мне лгут. Ложь – это… — Орудие Сатаны, — сказал Лестер. — Я понял тебя, Джим. — Мой сын ударил тебя? Отвечай честно, ведь ты, - Ренни взмахнул рукой в сторону Библии, распростертой прямо на полу, - перед лицом своего Создателя. Проповедник прикрыл глаза, чувствуя, как земля начинает вертеться в сотни раз быстрей. — Не мучай меня подобными вопросами... ты знаешь, я не желаю ни на кого клеветать, осуждать тоже не имею права. Темноту перед глазами сменили расплывающиеся желтые звезды: Большой Джим внезапно шагнул к Лестеру и стиснул его горло стальными пальцами. — Будь добр, мой друг, просто скажи мне правду. Это был Дилессепс – или же Младший? Коггинс вытаращился на него. — Отвечай, или сегодняшний день станет для тебя концом света. — Это был не Младший, — задыхаясь, произнес тот и сдавленно кашлянул. Ренни немедленно убрал руки. Он вновь улыбался. — Спасибо, Лестер, — сказал он. — Сразу разве не мог сказать? Это ведь проще простого, что-то вроде исповеди. И он провел ладонью по расцарапанной щеке Коггинса. Но непохоже, что делал он это исключительно ради того, чтоб успокоить. Скорее, определял, глубокая ли эта ссадина, или сойдет за обычное бытовое недоразумение. Предполагал, что тот станет жаловаться, хотя, все жалобы, в принципе, проходят через городское управление. А тупорылый Сандерс и амеба-Гриннел – всего лишь дополняющие компоненты. Никто не станет рассматривать всерьез… — Джеймс... Джим, — произнес Коггинс, влаживая в это обращение всю свою пафосность и важность. Затем – многозначительная пауза, будто тот размышлял, а стоит ли говорить дальше. Голос его был все-таки сдавленным. — Я не стану предавать огласке ни полицейский произвол твоих – да, твоих! – подопечных, ни, м-м, странные отношения, что между нами. Но в следующий раз, если ты станешь угрожать мне смертью... Давай покончим с этим. Я могу внезапно потерять желание сотрудничать, так что впредь держи свои руки подальше от меня. Сделав передышку, преподобный вновь откашлялся. Его не покидало странное ощущение, словно сегодня должно произойти что-то богомерзкое, неугодное Богу... Более того, он чувствовал запах неправды в воздухе. Такой тяжелый, болотный запах, или это кровь так пахнет? Это грозное выражение на лице Большого Джима... — Скажи мне, Лестер, — протянул тот медленно. — Ты действительно веришь в свою этакую неприкосновенность – мол, я священник, и кара ждет того, кто тронет меня хоть пальцем. Знаешь, ты зашел слишком далеко. На миг стало тихо. Джим только улыбался. Он уже сидел на кожаном диване, неподалеку от книжного шкафа. Толстенный том сочинений Франца Кафки, казалось, сейчас грохнется ему на макушку. Лестер упоенно представил это и даже усмехнулся в ответ. — Хотел бы предложить тебе выпить, но увы, в моем доме алкоголь не водится уже десять лет. — Он сделал несколько осторожных шагов по направлению к дивану, и с каждым шагом приближения улыбка на лице его собеседника — невероятно! – становилась все ужасней, а потом тот протянул Лестеру обе руки ладонями вверх, и промолвил, сразу сменив тон: — Сядь со мной, Лес, - теперь уже почти неслышно смеясь. Что-то очень опасное было в этом голосе, тоне, и даже смехе. Но преподобный надеялся даже здесь на Божественное вмешательство, поэтому нерешительно опустился рядом, навалившись на спинку. Конечно, он мог сесть поотдаль, на расстояние вытянутой руки, как сделал бы любой параноик, вроде Лестера Коггинса. Но Большой Джим притянул его к себе, именно, притянул – не попросил подвинуться ближе, а просто сделал это самостоятельно. Что-то не так, очень поздно подумал тот. Он позволяет себе слишком много. А ты, идиот, позволяешь ему позволять. Надеешься на Того, в Кого веришь. Пустил на порог волка, надевшего овечью шкуру. Конечно, с начала своей сознательной жизни Коггинс больше доверял, чем проверял. Старался отыскать в каждом обидчике заблудшую душу. Ту, что можно исправить, на путь истинный подтолкнуть. Ренни хранил молчание. Его тяжелая рука лежала невероятным грузом на плече Лестера. — Я бы помолился с тобой. — Он кивнул в подтверждение своих слов и прищурился. Похоже, этот человек умел меняться за секунду. — Но вижу, ты не в состоянии преклонить колени, Дилессепс хорошенько отделал тебя. А что ты думаешь, я не способен на такое? Еще как, мой дорогой Лестер. — Он почти прошептал последнее слово ему на ухо, — еще как. — Джим, я ведь не желаю тебе зла, — произнес Коггинс, которого сковало непонятным ужасом. Он еще не видел своего компаньона с такой стороны. Почему-то сейчас он напоминал Сатану из ранних книжек. Зачем он пришел? Младший рассказал ему? Что вообще происходит?! — Знаю, что не желаешь, — кивнул Джим. — Я пришел сюда не для этого, не для того, чтобы узнать, как ты ко мне относишься. Я и так осведомлен. Я пришел, чтобы позаботиться о тебе. — Что ты имеешь в виду? — Преподобный попытался отодвинуться, но хватка собеседника была крепка. Подумалось, что он пойман. Возможно, назавтра сюда прибудут полицейские, но никого не найдут. С чего Большой Джим решил его устранить, непонятно, возможно, появился кто-то другой, более осведомленный и умелый. Может быть, этот Барби, о котором все говорят. Но ведь… Дейл Барбара участвовал в той драке у «Дипперса», и как раз против его сына. Умелый, сообразительный малый. Наркотики делать с таким проще. А что? Ведь мистер Ренни действует ради спасения. Мистер Ренни, действующий ради спасения, молчал задумчиво. — Джим? Джим вынул пистолет из внутреннего кармана пиджака. Прицелился. Холодное дуло уперлось в висок проповедника, притиснулось вплотную. Лестер услышал, как второй член городского управления взводит курок. Пистолет, однако, и все происходящее, казалось ему туманным видением, кокаиновым безумием. Быть может, после задержания, он не удержался и залез в их с Ренни запасы? И как теперь отличить действительность от галлюцинации, попросить его выстрелить? «Это самоубийство, Лестер, ты знаешь, как оно карается». Преподобный понял, что Господь вновь разговаривает с ним, и попытался ответить в мыслях, передать телепатически свой ответ, исполненный любви и преданности. «Да, Господь, знаю! Помоги мне понять, что происходит». «Взгляни на человека, что хочет убить тебя. Ты все поймешь». Коггинс взглянул. Он попытался. — Джим. — Что, друг мой? Вместо ответа тот закашлялся со странным, лающим звуком. Последсвия от удара все еще откликались в солнечном сплетении. — Ты решил убить меня? Я хотел бы объяснений. — Он наконец развернулся к собеседнику всем торсом. В глазах его застыла безмятежность, никакой ярости. — И я хотел бы помолиться. И чтобы ты сделал это со мной. Большой Джим молчал. Его левая рука все еще лежала на плече Коггинса, а в правой был пистолет, заряженный, со взведенным курком. Возможно, он успел бы выстрелить, чем его жертва смогла б хоть что-то сделать, но почему-то не стал. Вместо этого второй член городского управления, не опуская оружия, переложил свободную руку с плеча на колено Лестера. Теперь выражение его лица было скорбным, будто преподобного убивал на его глазах кто-то другой и бесконечно жестокий. Он подумал — какие чувства сейчас испытывает Ренни? Одолеет ли его когда-нибудь раскаяние в содеянном? — и решил: такой миг наступит. — Так что ты скажешь? — Скажу, что буду рад сделать с тобой все, что угодно, Лестер. Но потом ты умрешь. Он похлопал ладонью по колену священника; тот, чувствуя себя обреченным и как никогда близким к Царствию, попросил разрешения взять Библию с пола. Охваченный молитвенным экстазом, Коггинс прямо там упал на колени, взывая к небу самыми искренними, горячими и убедительными словами. Будь в этот миг рядом кто-то из его паствы... быть может, даже задохнулся от любви к нему, потому что такие люди внушают только безумные, абсурдные и порывистые чувства. Малую толику того же самого ощутил и убийца – он целился в голову пастору, и его рука даже не дрожала от того, что он держал ее на весу. Наблюдая же за процессом, Джим с досадой так же отметил, что пальцы, сжимающие ствол, слабеют. Он произнес: — Лестер, я не поспеваю за тобой. — …все, что я делал, было неугодно Тебе. Повторяй за мной!! Близилась полночь, но яркие лампы, более похожие на прожекторы, освещали алтарь и присутствующих вполне достаточно. Поэтому Джим Ренни моргнул, отметив, как болят глаза. Может, выспаться, а Коггинс никуда не денется, к счастью, колоссальная вера в Создателя затмила его разум достаточно, чтобы тот строил какие-то козни против второго члена городского управления. Неохотно он стал повторять за преподобным. — Слушай, Лес, а может, мы все-таки... — Нет. В таком случае, твой грех не будет прощен. Ты заслужишь прощение, Джим. Я попытаюсь тебе его выхлопотать. Тяжелыми шагами Большой Джим двинулся к алтарю, но не встал на колени, как Лестер. Он замер в вертикальном положении, глядя на исступленно молящегося компаньона. Оружие смотрело дулом в пол, но было так же заряжено и смотрелось нелепо в компании Священного Писания; мужчина поднял руку и коснулся пистолетом плеча преподобного. — Встань с колен, — сказал он. — Я не собираюсь тебя сегодня убивать. Господь желает видеть тебя живого. — Отнюдь, Джим, — возразил Коггинс. — Живым я приношу мало пользы, не столько, сколько должен... Его собеседник подозрительно сощурился. — Ты, что ли, наши запасы опустошил? — Я не могу сказать утвердительно, но и отрицать не способен. — Я бы добавил парочку к профессиональному выпаду Дилессепса. Проповедник немедленно вскочил на ноги. Затем сказал: — Хочешь побить меня, Джим? Я вот он, перед тобой. И сопротивляться не буду. Швырнув пистолет на пол, Ренни-старший вцепился в окровавленный воротник рубашки Коггинса и внимательно всмотрелся в его лицо. Тот будто в отместку внезапно начал падать на Большого Джима, как будто из него разом высосали все силы, или же наступила элементарная передозировка. В то время как он терял сознание, причем, постепенно, его компаньон чертыхался и безуспешно пытался привести его в чувство. Но внезапно Лестер вывернулся из его рук и с быстротой ласки схватил пистолет. Оружие в его власти стало в тысячу раз опасней – такие ни перед чем не останавливаются. Чертов фанатик, подумал Джим Ренни, а сам сказал: — И что теперь, ты меня убьешь? Коггинс улыбнулся. — Господь не поощряет вооруженные конфликты. Мы должны спасать Честерс-Милл, пока кто-то из нас не будет убит. Зачем же пытаться прикончить друг друга, если мы в связи? Он протянул Большому Джиму руку, и тот ее крепко пожал. В другой день, подумал он, и тысячу раз про себя проклял собственную нерешительность. Ведь убить человека на самом деле просто… только на курок нажать.