Не отпускай меня

Шанс признаться выпал очень скоро — в конце лета Хани отмечала день рождения. Посидев немного с родителями, они всей компанией отправились в город, чтобы вдоволь наесться мороженого и прокатиться на аттракционах. Хани волновалась — у неё даже коленки подкашивались от страха, и если бы не решительно настроенный Сехун, она точно бы плюнула на бредовую затею с признанием. — Какое мороженое купить? — звеня мелочью, спросил брат. — Поедем домой? — затеребила его за рукав девочка. — Йа! Договорились же! — невозмутимо отрезал Сехун, впихнув в руку сестры стаканчик фисташкового мороженого. Покружив немного по парку, парень предложил прокатиться на колесе обозрения. После чего, не дождавшись ни от кого согласия, равнодушно затолкал в одну из кабин Бэкхёна, следом впихнул Хани, а сам с Исином пристроился в следующей, чтобы не терять из виду горе-парочку. Оказавшись наедине с Бэком, девочка побледнела и с ужасом посмотрела на таявшее в руке мороженое. Его бы выкинуть, да только некуда. Сам парень горестно вздохнул и, отсев подальше, уткнулся носом в мобильник. Оба молчали, слушая, как кабина поскрипывает на ветру. Хани боялась, что какой-нибудь механизм сломается и они полетят в тартарары, снося всё на своём пути. Однако, колесо продолжало крутиться, и когда они оказались на самом верху, у Хани закружилась голова и она вцепилась сладкой ладошкой в запястье Бэкхёна. — Что творишь-то?! — возмущённо заорал тот, брезгливо оттирая с кожи сладкие разводы. — Если высоты боишься, зачем сюда села?! — Бэк… ты… — задыхаясь, начала девочка. Она понимала, что, возможно, сейчас не самое лучшее время для признаний, но колесо скоро закончит круг, а ей останется сожалеть до конца жизни, что так и не сказала заветных слов. — Что я? — продолжал фыркать Бэкхён. — Ты мне нравишься! Хани даже зажмурилась, чтобы не видеть выражения любимого лица. Судя по сердитому пыхтению, Бэк прекрасно её слышал и сейчас размышлял над ответом. — Вот обязательно надо было это говорить, да? — наконец, огорчённо простонал он. – Я, по-твоему, слепой и ничего не вижу? Если бы ты мне нравилась, я бы дал тебе знать. Прости. Это короткое «прости» было подобно гвоздю, вбитому в крышку гроба. Хани задохнулась от переполнивших её эмоций и с хрустом сжала в руке вафельный рожок, ничуть не заботясь о том, что капли мороженого попали на ткань лёгкого платья. — Прости, — на автомате повторила она, вывалившись из кабины на зелёную лужайку. Не обращая внимания на крики Сехуна, чья кабина ещё не успела доползти до земли, Хани прошагала к небольшому фонтанчику и принялась с остервенением отмывать руку. Она навсегда запомнила этот день — по-осеннему прохладный, с небом, залитым оранжевыми лучами закатного солнца, грустную усмешку Бэкхёна и липкую корочку засохшего на коже мороженого. *** Отказ отказом, но любить от этого Хани меньше не стала. Она всё так же наблюдала за Бэком, ловила каждое его слово и взгляд, но попыток сблизиться не предпринимала. Девочка всё чаще запиралась в комнате и, стоя напротив окна, впервые не рисовала море — просто замазывала весь холст чёрной краской, потому что так правильнее, так душа просила. К счастью, Сехун не стал избивать Бэкхёна, хотя пару ласковых ему сказал. Хани была уверена, что тому причиной послужил Исин. Какими бы идиотами они не были, но Чжана уважали и прислушивались к его словам. В конце концов, первая любовь глупой девчонки не должна была стать разрушительной для крепкой дружбы двух парней. Кроме того, вскоре неугомонную парочку накрыло новое увлечение, и имя ему — музыка. Вместо того, чтобы ломать голову над задачами по математике, парни уединялись в гараже и тренькали на гитарах — у Бэка была старая, отцовская, а Сехуну купили новую. Исин же притащил тетрадку со своими стихами, которую раньше тщательно прятал, боясь быть осмеянным друзьями, и они занимались тем, что накладывали музыку на слова — пусть не всегда удачно, но они не отчаивались. Хани путь в гараж был закрыт, да ей это и не было нужно. Она могла спокойно сидеть в саду или поливать грядку с клубникой — из-за прекрасной акустики музыка была замечательно слышна, но ещё краше был чистый и глубокий голос Бэка, поющий о любви к прекрасной девушке. И пусть красивые слова принадлежали Исину, и это он, а не Бэк, был влюблён;, но именно Бэкхён вдохнул в них жизнь, раскрасив мёртвые предложения яркими красками. И Хани наивно мечтала, что когда парень, прикрыв трепещущие ресницы, поёт, то непременно думает о ней, точно так же, как она, никак не может выкинуть из головы его образ. С началом осени погода изрядно испортилась — стали лить промозглые дожди, море потемнело и выходить на пляж пропало всякое желание. От тёмных гор веяло холодом, и лишь в редкие солнечные дни они переставали казаться бездушными скалами, превращаясь в прежние, залитые солнцем склоны. — На этих выходных идём в горы! — важно заявил Исин, сидя на кухне друга. — Мне папа привёз из города новое снаряжение! — с гордостью поведал Бэкхён. Хани не особо прислушивалась к их разговору. Она вообще на кухню зашла случайно — чтобы какао налить, а тут, оказывается, вся компания собралась. — Может, с ночёвкой сходим? Я у отца палатку попрошу, — с энтузиазмом предложил Сехун. Девочка уже хотела покинуть кухню, как ей в голову пришла неожиданная идея. — А можно мне с вами? — выдохнула она. Парни одновременно замолчали и непонимающе уставились на неё. — Пф! Ты ж девчонка! — пренебрежительно отозвался Бэк, скользя взглядом по стройным ножкам, выглядывающим из-под цветастого сарафанчика. — И что? Я слышала о многих женщинах-альпинистах! — возмутилась она. — Ты никогда не была в горах. Это действительно опасно! — более рассудительно заявил Исин. — Но Сехун же меня научит! — не спрашивая, а утверждая, произнесла Хани. — Никогда не думал, что соглашусь с Бэком, но он прав — нечего тебе там делать! — отрезал брат. — Я боялся, что ты на колесе обозрения Богу душу отдашь! — в очередной раз встрял Бэкхён. А вот это он зря напомнил — надавил по самому больному, ещё даже не заросшему толком. — Хорошо! И что же я должна сделать, чтобы вы взяли меня в горы? — вспыхнула девушка. Исин и Бэк переглянулись, в то время как Сехун лишь устало потирал лоб, думая, как образумить сестру. — Обрежь волосы! Всё равно в горах опасно с такой шевелюрой появляться — мешать же будут, — издевательски протянул Бэкхён. Хани сердито поставила чашку на стол и вышла из кухни, не преминув хлопнуть дверью. Хорошо, что родителей нет дома, а то бы это вызвало лишние вопросы. Заглянув в комнату мачехи, девочка деловито принялась открывать ящики комода и, найдя нужную вещь, вернулась в кухню, где парни уже вовсю обсуждали подробности похода, сбросив её со счетов. — Думаешь, слабо? — неотрывно глядя в глаза Бэка, Хани подцепила прядь густых волос и равнодушно щёлкнула ножницами. — Что ты делаешь! — заорал Сехун, бросившись к сестре, но она уже успела избавиться ещё от одного локона. — Прости, братик, теперь придётся отстригать всё, — довольно улыбнулась девочка. После того случая её волосы едва доставали до плеч, зато она получила возможность ходить в горы и чаще видеться с Бэкхёном. Глупо отрицать, что она делала это ради него. Да зачем Хани ещё были нужны холодные горы, на которые чем выше поднимаешься, тем хуже себя чувствуешь? У неё сводило желудок от высоты; пальцы на ногах подгибались, когда ступня срывалась со склона; на ладошках были постоянные мозоли от верёвок, да и о маникюре можно было забыть. От прежней девочки-принцессы остались лишь платья в кладовке, которые вытеснили многочисленные джинсы и свитера, да множество бантиков и заколок, которые даже нацепить теперь было не на что. Новая Хани была другой — сильной, уверенной, умеющей переступать через свои страхи. И пусть в глубине души она оставалась всё тем же ребёнком, безумно влюблённым в засранца Бён Бэкхёна, внешний переворот изменил её до неузнаваемости. — Поклянись мне, — попросил Сехун в ночь, перед первым их походом в горы, — что всегда будешь слушаться меня и Исина. Никогда не сунешься в горы одна. Никогда не будешь подниматься в паре с Бэкхёном. Клянись! — Клянусь, — крепко прижимаясь к парню, кивнула Хани.