Вонь

Он принес с собой вонь Джека, его безумие. Тереза почуяла за милю. - Вот и ты, - коротко, чувствуя, как дурнота подступает к самому горлу, выдыхает она. От брата несет тухлятиной и кровью. В его глазах тени, а за ними одна только пустота, будто он уже шкурка Джека, будто ничего не изменить. В сердце Терезы страх, тяжелые острые камни трутся друг о друга, но рука тверда. Она готова. - Что-то не так? Ты не узнаешь свою сестру? – ее голос слаще меда сочится фальшью. Она слышит шорох голосов в его голове, отголосок ора безумцев, нашептывающих гнусности, приговаривающих, словно заклинание: «Не верь, не верь, не верь». Тереза и сама бы не поверила, будь она на его месте. - Я тебя видела, братик. В круге из песка и крови. На Арене, полной секретов. Она не врала – действительно видит. Почерневшим от чужой крови, с мечом, занесенным над скорченным на земле существом, считающим себя его другом. Героем, а скорее даже героиней, мнящей, что он ей за брата. Тереза морщится и стискивает зубы. Она предвкушает момент, когда лезвие скользнет по теплой плоти и кровь брызнет фонтаном, когда глаза, полные слез и непонимания, поблекнут и замрут в одной точке. Навсегда. У ее брата только одна сестра, и это она. - И этот день тоже видела. День твоего выбора между тьмой и светом. Тереза улыбается грустно-грустно. Мир идет пятнами и трещит, разваливаясь. Ей кажется, что ничего уже не изменить, что ее брат потерялся, загулявшись в лабиринтах сознания. Сколько ни зови, стоя на самом краю обрыва, – не придет, потому что ушел слишком далеко, потому что ему там нравится, потому что ноги сами несут его вдаль. - Светом и тьмой? – брат стягивает шлем и, щерясь словно волк, скользит по ней голодным взглядом; у его глаз длинный белесый шрам от ножа, а руки словно обожжены. – И что же я выберу, дорогая сестра? Что сделаю? Выкалывая ей глаза, Джек приговаривал, что ничего страшного не происходит и глаза ей вовсе не нужны, ведь и без них она видит все насквозь. Тогда Тереза этого не понимала и кричала во всю глотку, моля остановиться. Сейчас же, спустя столько темных лет, поняла, что он был прав. Ей не нужны были никакие глаза, чтобы увидеть, что ее ждет. - Давай, добей его, - голос ее спокоен, но внутри – буря. – Убей Два-Ножа. - А может мне лучше убить тебя, сестрица? Улыбка озаряет ее лицо, словно луч солнца, выглянувший из-за туч. Брат не знает, но ее не убить, не изранить. В ней смердящее дыхание Джека, его вонь, кусочек его беспутной вечной жизни. Крохотный осколок с острыми краями. Подарок изуродованной, обескровленной девочке, оставленной в лесу без глаз. - Тереза? – глаза ее покровителя – два огненных, полных обиды, шара. - Прости, Два-Ножа, теперь ты остаешься один. Как и все мы. Перед глазами, совсем близко, страшная маска Джека. И воспоминание о том его коротком выдохе прямо ей в лицо, в саму душу, горьковатом, вонючем, единственном. Выдохе, наградившем бессмертием, но отравившем само ее естество. Выдохе, сделавшем ее человеком без жалости и сострадания, с одним зудящим страхом внутри. - Убей. Брат заносит алебарду, слишком тяжелую для его мальчишеского, хрупкого еще тела, над головой Два-Ножа, медлит мгновение и затем опускает ее, так и не нанеся удара. - Даже так, - Тереза улыбается. - Не думай, что знаешь все и про всех, - в его голосе ни тени веселья, одно только превосходство. Брат пожимает плечами и, стуча стальными каблуками, идет в сторону ворот из лагеря. Но Тереза не может его отпустить. Дыхание Джека пережимает ей глотку, и она вдруг понимает, что должна сделать. Выхватив из-за пазухи Два-Ножа кинжал, она вслепую бросает его вслед брату и попадает ему в спину чуть пониже лопаток. Он хрипит и заваливается на землю, тихий и спокойный, как ребенок. Она хочет произнести его имя, но не может вспомнить звучание. Тереза знает: они всего лишь играют, как когда-то давно, в детстве. Вот сейчас брат вскочит на ноги и, залившись смехом, бросится к ней. Сейчас. Вот-вот. Она до сих пор чувствует, что он, как и она сама, воняет Джеком. А это значит, что они оба бессмертны, и удар ножом, такая мелочь, не опасен. Тереза подходит к брату, наклоняется, теребит его за плечо, но тот не шевелится. Словно он действительно мертвый.