Становится явным

Станислав уже успел обрадоваться, что его возвращение на корабль останется незамеченным, как вдруг наступил на Котьку. Издав душераздирающий мявк, та метнулась прочь — под красочную ругань своего избранника. В следующее мгновение вспыхнул свет, и капитан, зажмурившись, рыкнул первое, что пришло в голову: — Маша, фу! Снова стало темно. — И ничего не фу, — обиженно отозвалась искин. — Поговори мне ещё, — буркнул Стас. — Я всё видела, — ревниво заметила Маша. Капитан не ответил. Свернув в коридор, он тихо чертыхнулся и начал остервенело тереть щёку, на которой красовался след от суперстойкой и такой же супер-алой помады. «Стас, уже так поздно, не хотите остаться? Нет? В таком случае, я вас подвезу, зачем лишний раз тревожить ребят. Вы, вроде бы, сказали, что дали им выходной». Мерцающие зелёные глаза, бесстыжие четырёхпалые ладони и два, целых два (!) бюстгальтера. Да ещё и соединенных между собой. Зловещая конструкция настолько выбила Станислава из колеи, что альфианке снова пришлось брать инициативу в свои руки. Не сказать, чтобы инициатива так уж возражала, но что касается более возвышенных переживаний, то капитан был как никогда близок к позорному бегству. До вожделенного душа оставалось всего полтора шага, когда за спиной кто-то многозначительно кашлянул. Впрочем, можно было не гадать. — Венька, — выдохнул Стас, — ты меня не видел! — Ну да, и разговариваю с призраком жертвы биосинтезатора, — хмыкнул тот. — Ты же не веришь в призраков. — Тем удивительнее этот разговор! Кто мне клялся, что не вернётся раньше завтрашнего дня? Станислав тяжело вздохнул. Наверное, стоило огрызнуться в ответ, намекнуть, что тема закрыта, но на самом деле хотелось совсем другого. Капитан мотнул головой, отгоняя несвоевременные мысли, и спокойно ответил: — Ну не смог я с ней остаться. Что ты пристал? — Да ничего я не приставал, — доктор пошёл на попятную. — Я вообще, может быть, чаю тебе предложить хотел, раз уж ты всё равно пришёл. — С коньяком! — заявил капитан и, не дожидаясь ответа, скрылся в душе. — ...точно говорю, — тоном заговорщика шепчет Вениамин, — Катька давно на тебя запала. — Венька, отвали, — Стас тщетно пытается выжать из себя ещё хоть пару строчек сочинения. — Она с Гроховым гуляет. Сам видел. — Гуляет-то гуляет, — не сдается друг, вырисовывая на полях развесёлый скелет, — а смотрит всё равно на тебя. — Ну и пусть смотрит, раз такая дура, — ещё тише бурчит Станислав. — Я-то на неё не смотрю. — А мог бы и посмотреть, — ворчит друг. — Классная девчонка. — Вот сам и смотри, раз так нравится. — А толку-то? Ну, буду я ей портфель носить вместо Грохова, а смотреть-то она всё равно на тебя будет. Любовь такая вещь, Стасик, так просто не отделаешься. — Да уж, — бурчит тот, — ещё и сочинения про неё пиши. — А ты ещё не написал? — Венька удивлённо поднимает брови. — Как я напишу, если ты ни на минуту не затыкаешься?! — Ой-ой, можно подумать... — Петухов! Бобков! — не выдерживает учитель. — Хватит разговаривать! Вода приятно обтекала Станислава, забирая усталость и свежие воспоминания. Он не избегал общения с женщинами, но и, честно говоря, никогда не находил в этом какого-то особенного удовольствия. — Венька, если я тебе мешаю готовиться... — Ты мне не мешаешь, — отмахивается тот, не отрывая взгляда от планшета, — но этот экзамен уже послезавтра сдавать, а завтра — дежурство. Я, правда, соскучился — полгода почти не виделись. — А мне показалось, целых десять лет прошло, — Станислав растягивается на траве и смотрит в высокое небо родной планеты. На Ейте оно красное, с огненно-оранжевыми куцыми облаками. И на травке там не полежишь, если жизнь дорога. — Ты не жалеешь? — Вениамин, наконец, оставляет чтение и устраивается рядом. — Всё лучше, чем здесь болтаться. Стас поворачивает голову и невольно усмехается. Венька лежит так близко, что можно до мелочей разглядеть его лицо и уловить запах волос. Теперь, когда прошла, кажется, целая жизнь, все фантазии видятся такими нелепыми. И хорошо, что хватило ума промолчать, а то бы сидел сейчас один как пень и на стенку лез от безысходности. Вроде, и готовился к службе, и на нервы никогда не жаловался, а в жизни всё гораздо страшнее оказалось — страшнее и проще. — Давай в кино сходим, — предлагает он. — Только на весёлое что-нибудь. — Вдвоём? — не удержавшись, Венька зевает. — Ну, хочешь, девчонок позовём? — У меня в группе одни заучки, какое им кино в сессию. — Зачем нам твои заучки, — Стас переворачивается на живот. — Вон сколько по парку ходит. Выбирай, каких звать будем? — Сам выбирай, — друг отмахивается. — Нет уж, тебе же девчонки нужны были. — А тебе, что ли, нет? — Нет. Я-то в кино фильмы хожу смотреть, а не целоваться. Вениамин странно хмыкает и, поглядев по сторонам, говорит: — Ну, допустим, вон те две... — ...курицы, — вздыхает Стас, поднимаясь. — Ты сам дал мне свободу выбора. — Билеты лучше забронируй, умник. — Два? — Четыре. — Так точно! Леночка и Сашенька — так они представились. Капитан покачал головой и сделал воду погорячей. Сколько лет с тех пор прошло, подумать только. — Ну, принимай поздравления, — смеётся Станислав, чокаясь с Венькой. — Вот уж не думал, что у тебя с ней всё серьёзно. — Да вроде того. По телу разливается приятное тепло. Коньяк хороший, тут не поспоришь. — А чего раньше не говорил? — Да не до того как-то было, — отмахивается Вениамин. — Я на этой новой работе как проклятый... — Представляю. — Да что я, ты про себя лучше расскажи. — Да что про меня рассказывать, — закрыв глаза, Стас откидывается на спинку стула. — Видел в новостях, наверное, что на Эдеме-3 творилось. — Так ничего ведь толком и не показали. — И хорошо, что не показали. Не на что там смотреть, Венька. Повисает тишина, но это ненадолго. — Ладно, — говорит Вениамин, — давай лучше о приятных вещах поговорим. — Давай, — Станислав разливает по рюмкам новую порцию коньяка. — Со мной всё ясно, а вот ты когда жениться собираешься? — Никогда, — он пожимает плечами. Вениамин смеётся, а потом замечает: — Я серьёзно спросил. — Не хочу я жениться, Венька, — Стас качает головой. — Да и зачем? Только несчастье приносить. — Стасик, — друг мрачнеет, — ты это брось. Каждому человеку нужна семья. — Нужна. Если человек этот каждый день домой с работы возвращается. А если как я... — Ну а выйдешь ты на пенсию... — Дожить бы ещё до этой пенсии, — Станислав отмахивается и, вздохнув, извиняется: — Не выходит у нас приятного разговора, давай ещё по одной, и я пойду. — Куда пойдешь? — Домой, куда мне идти-то? — И что там делать будешь? — Спать. — Стас. — Ну? — Я тебя насквозь вижу. Колись, давай, в чём дело. Обиделся, что я на Ленке женюсь? Станислав вздрагивает. — Так ты сам с ней встречаться не захотел... — Да не в этом дело. Не в Ленке. И не в женитьбе. — Ну а в чём тогда? — Венька двигает свой стул ближе. Странное это дело, когда не испытываешь уже ни боли, ни досады. И когда ничего не ждешь. Если бы только можно было склониться ниже, провести губами по уху и ответить честно. А потом, как в дешёвом романе, получить ответное признание и уже никогда не расставаться. Станислав опускает взгляд и произносит: — Устал я. Так устал, что самому от себя тошно. У тебя радость, а я даже через силу улыбнуться не могу. — А ты просто расслабься, — Вениамин сжимает его плечо. — И не придется через силу улыбаться. Я же тебя знаю, Стасик. Вот увидишь, всё устаканится. Знал он, как же. Станислав уперся руками в стену и тяжело вздохнул. А может, и правда, знал всё? И если знал, то почему не упрекнул ни разу? Почему вообще не перестал общаться? Ведь мог же, столько раз мог. И тогда, и потом, когда Ленка всё делала, чтобы их рассорить. На шею даже вешалась, стерва такая, хотя Стас прекрасно знал, что она его терпеть не может. Рикш-II почти стёрся из памяти, за исключением одного разговора. — Вот чего я никак не пойму, Петухов, — усмехается Костик, передавая визор: — ты, правда, коллекционер или просто на голову больной? — И тебе мои награды покоя не дают? — Стас качает головой. — Не собираю я их, не надейся. — Значит, больной, — делает закономерный вывод сослуживец. — Здоровых-то на подвиги не тянет. — Сказал бы я тебе, где видел все эти подвиги, — бормочет Станислав, пытаясь разглядеть в тумане хоть что-то. — Тогда зачем? Вот ведь приставучий, и фамилия подходящая. — Репьёв, вот у тебя детей сколько? — Трое. — Отлично. У Лёхи — двое, у Медведя — мать-старушка, у Хилого — жена молодая... Продолжать, или сообразишь? — Ни за что не поверю, что у тебя, Петухов, бабы нет. — Такой, чтоб ждала, точно нет. — Не бывает так, — Костик качает головой. — Бывает, — Стас отмахивается. — Не ждёт меня никто. И не один я такой во Вселенной. — Но хоть друзья-то должны ждать, а? — не сдаётся Репьёв. — И друзья уже не ждут. — Всё-таки поссорила вас эта ведьма? — Поссорила. На юбилее Венькином, — Стас сильнее сжимает визор. — Сначала вилась вокруг меня весь вечер, а потом такую сцену закатила... Ещё и наплела, что я с ней спал. — Ну дела, — Костик тихо присвистывает. — Где только таких мегер находят. — Да я их, можно сказать, сам и познакомил. Знал бы наперёд, не в кино бы пригласил дуру эту, а на эвтаназию! Теперь и вспоминать-то смешно, а раньше... Станислав открывает дверь, не сомневаясь, что на лице у него написано всё, что он думает о полночном визитёре. Тем сильнее оказывается удивление. — Венька?! Ты откуда здесь взялся? — Я тут вообще-то живу недалеко, если ты забыл! — хмыкает тот. — Иду с дежурства, смотрю — свет у тебя, дай, думаю, зайду, узн... Лицо Вениамина вытягивается от изумления. Стас у него такое видел последний раз в старших классах, когда сказал, что пойдёт в космодесант. Впрочем, сравнивать не стоит. Не нужно даже оборачиваться, чтобы понять причину. — Кто это? — спрашивает Венька. Ещё не поздно соврать, но... — Мужчина, — Стас пожимает плечами. — На зрение я пока не жалуюсь, — ворчит друг. Шаги, замершие на мгновение, удаляются в сторону комнаты. — Мы познакомились по дороге сюда, — зачем-то говорит Станислав. — Ещё пару дней вместе, а там, может, и не увидимся больше никогда. — Стасик... — Не спал я с твоей Ленкой. — Да знаю! — на лице Вениамина и досада, и растерянность; становится как-то даже неловко. — Может, зайдёшь? — Прямо сейчас? — Ну, Жора не кусается, а воздушно-капельным путём это едва ли передаётся... — Очень смешно! — Вениамин всё-таки пытается дать ему под дых. — Заходи, давай. Чаю выпьем или чего покрепче. Ленка-то не потеряет? — Не потеряет. Развёлся я с ней. Уже полгода как. — Внезапный ты человек, Венька. — Да кто бы говорил! Жора у него, видите ли... — Ну, хорошо. Георгий Михайлович. Полегчало? — Стасик, Стасик. Сколько лет, а всё без толку! Жора, конечно, был не первым и не последним. Да Станислав их и не считал. Перед кем хвастаться-то? Не перед Венькой же, хотя тот временами и обижался за скрытность. Наверное, будь его воля, всю душу бы вытряс, а потом расставил в ней всё как надо. Стас и сам бы расставил, да только не всегда понимал, где место некоторым воспоминаниям. И нужны ли они вообще человеку. Узкая винтовая лестница почти не освещается, но даже в полумраке видно, что на ступенях кровавое месиво. Время от времени они натыкаются на то, что осталось от первых двух отрядов. Язык не поворачивается назвать это трупами. Станислав поднимается первым. Это место разведчика, а не командира, но он знает, что если пропустит вперёд хоть одного, то никогда себя не простит. В конце концов, с самой первой высадки он был уверен, что не доживёт до пенсии. В ад есть вход, но выход из него — едва ли. Перестрелка наверху заставляет на мгновение замедлить ход. Стас кивает следующим за ним бойцам и движется дальше. Раздаётся крик, от которого волосы встают дыбом. Причина становится ясна почти сразу — когда тело с неестественно вывернутыми ногами приходит в движение. Заметив людей, киборг поднимает бластер. И его рука не дрожит. В отличие от руки Станислава. Это уже четвёртый. Чёртовы DEX’ы. Его ад совершенно точно будет под завязку набит киборгами. И для полного счастья все они будут рыжими, а их ничего не выражающие глаза — водянисто-голубыми. ...Стас опускает руку лишь когда голова DEX’а безвольно свешивается набок. — Командир, — бормочет кто-то. — Назад! — рявкает он, бросаясь вниз по лестнице, и подталкивает самых непонятливых. Взрыв раздаётся почти сразу, и это значит, что путь свободен. До следующего киборга. В плохие ночи число убитых киборгов переваливало за два десятка. Некоторые твари, вопреки всякой логике, выходили на Станислава из ревущего пламени. Они уже не могли убивать, просто смотрели выгоревшими глазницами, и капитан понимал, что мёртв, а когда просыпался, то долго не мог поверить в обратное. И без того скверное настроение, навеянное неудачным свиданием, окончательно ушло в минус. Намыливая голову, Станислав пытался понять, как с воспоминаний о юношеской влюблённости скатился до этой гадости. Неужели все истории должны заканчиваться именно так?.. Выйдя на пенсию, он почти перестал крутить романы. Как-то расхотелось, да и характер за годы службы заметно испортился. Не говоря уже о том, что, как и любой военный, в мирной жизни он чувствовал себя лишним. По необъяснимой причине именно на отношениях это было заметнее всего. Перед тем как выйти из душа, капитан с полминуты смотрел в собственное отражение и не узнавал. После выпуска из Академии сном казалась мирная жизнь, после окончания службы — война, после покупки корабля — вообще всё, что было до. Пробормотав парочку крепких словечек по поводу, Станислав оделся и пошёл в пультогостиную. Венька сидел за столом, подперев щёку кулаком левой руки, а правой — гонял ложку по стакану с чаем. Ложка жалобно позвякивала. Совершенно дурацкая привычка, с которой друга не смогли разлучить ни родители, ни жена, ни годы. Мотнув головой, Станислав сел рядом. — Ну, — очнувшись от своих мыслей Вениамин тут же сделал наигранно серьёзное лицо, — рассказывай. Чем тебе не угодила Аайда? — Она... странная, — от нахлынувших воспоминаний Стас передёрнул плечами, — и лифчик у неё странный. Доктор приоткрыл рот, потом подумал, нахмурился и закрыл. Подумав ещё, он схватил стакан с остывшим чаем и выпил почти половину, после чего всё-таки сказал: — Сколько знаю тебя, Стас, столько и удивляюсь. — Было бы чему, — усмехнулся тот, взяв свою чашку. — Вот это и удивляет, — пробормотал доктор себе под нос. — Вроде бы с виду обычный занудный пенсионер... — Ну да, а в душе вождь мозгоедов. Отличное завершение жизненного пути! — Да у вас не бред ли, голубчик? — Венька опасливо коснулся его лба. — О жизненном пути заговорили на ночь глядя. — Вождь же должен вести куда-то своих... эээ... соплеменников. — Лучше бы вождь себе Жору какого-нибудь завёл. — Венька. — Ну что? — Обидишься ведь. — Размечтался. — За.Дол.Бал. — Ну, задолбал, — неожиданно покладисто произнёс доктор, и тут же выдал: — Подумаешь! Я, может быть, ревную. — И давно ревнуешь? — хмыкнув, Стас отпил из кружки. — Ну, — Вениамин прикинул в уме, — года эдак тридцать два точно. Капитан закашлялся, подавившись чаем. Доктор заботливо постучал ему по спине. — Очень... смешно, — выдохнул Станислав, едва уняв кашель. — Обхохочешься, — друг поднялся и, не глядя, усмехнулся: — Ладно, ты дурак, но я-то... Махнув рукой, он задвинул стул. — Венька! — капитан удивленно поднял брови. — Ты куда? — Спать, куда же ещё. — Подожди! — он едва не опрокинул стул, и, подойдя вплотную, сказал: — Договаривай, раз уж начал. — Нечего тут договаривать, — Вениамин покачал головой. — Пойдём коньяку хотя бы выпьем, — без особой надежды предложил Стас. — Не хочу. Да и поздно уже. Вениамин похлопал его по плечу и, пожелав приятной ночи, ушёл. Капитан, удручённый таким несвойственным для друга настроением, опомнился только полминуты спустя, уже вернувшись за стол. Остывший чай горчил, а во всём происходящем виделась какая-то глупая несправедливость. Что он снова сделал не так? И что, в таком случае, было бы правильно сделать? Не бежать же за Венькой, чтобы заключить в сентиментальные объятия. Может, он вообще пошутил. У него всё всегда сводилось к шутке. На памяти Станислава, Венька был по-настоящему серьёзен только один раз: когда морду ему бил на своём юбилее. Не столько из-за Ленки даже. Просто были в жизни вещи, делать которые не стоило ни в коем случае — и Стас это прекрасно знал. Вениамин лежал на койке и сверлил взглядом стену. Сна, разумеется, не было ни в одном глазу. Впрочем, в глубине души доктор давно смирился с тем, что ни один человек во Вселенной не вызывает в нём столько чувств, сколько вызывал Станислав Петухов. На нём сходились все пути, мысли и противоречия. Сходились — и, наверное, распадались на атомы, потому что на выходе не получалось ничего. Ну, или что-то такое, от чего любого другого давно бы уже поглотила безысходность. Венька никогда не считал себя поэтом, чтобы ценить подобные переживания, наоборот, он полагал, что пока жив, надо радоваться жизни, брать от неё всё и, желательно, ещё немного раздавать тем, кто замешкался — особенно, если дело касается хорошего настроения и... дружеского участия, что ли? Стас в этом плане всегда казался ему каким-то редким видом эгоиста. А временами, и настоящей жадиной. Да чего уж, был в жизни период, когда доктор считал его законченным сухарём, но потом как-то отпустило, пришли мысли о том, что, может быть, не стоит требовать от человека невозможного, но... Иногда было до смешного обидно, что ходишь, как дурак, вдоль стены, за которой сказочная страна, и не можешь попасть внутрь. То ли ключа нет, то ли слов заветных не знаешь, то ли просто там тебя уже никто не ждёт. Однако Вениамин никогда не терял надежды. Правда, не всегда понимал, на что ему стоит надеяться — Жоры Жорами, но угадать истинные чувства человека, который ещё в шестнадцать лет написал, что любовь должна быть тайной, и с тех пор, судя по всему, не изменил этому мнению... — Ну, ничего, Стасик, — мстительно пробормотал Венька, — я до тебя ещё доберусь. Трагизм момента нарушила Котька — предсмертный вой, которым она огласила коридор, заставил если и не подпрыгнуть на койке, то вздрогнуть точно. Следом послышался голос капитана, который в непечатных выражениях сетовал на то, что стервозную кошку жизнь ничему так и не научила, и доктор испытал острое дежа вю. Когда он опомнился, ругань уже стихла. А потом в дверь постучали.