Чёрная Кровь

Ричард и не заметил, как его взгляд остановился на изящном силуэте эра, стоящего возле окна и сжимающего тонкими пальцами ножку хрустального бокала, наполненного «Чёрной Кровью». Озарённый последними лучами умирающего за небесной чертой солнца, Ворон казался ещё прекрасней: его и без того густые иссиня-чёрные волосы выглядели намного темнее, сапфировые глаза сияли в сумерках холодными искрами далёких звёзд. Казалось, что Алва не заметил присутствие своего оруженосца, которому было приказано оставить Маршала в гордом одиночестве. Почему Дикон не ушёл? Что его так зацепило в этом мужчине? Он не раз ловил себя на том, что порой все его мысли сводятся к этому предателю, коего он должен… нет, даже обязан был ненавидеть, но отчего-то восхищался им, чем сам предавал всех Людей Чести. - Юноша, я же велел вам ступать к себе. – Раздался в благоговейной тишине бархатный баритон Рокэ. Повелитель Скал вздрогнул от неожиданности, но с места сдвинуться так и не смог. Что-то незримое приковало его к этому месту, где он стоял в обделённом светом углу, разглядывая своего эра слишком внимательно. Это было так странно. Словно сам Леворукий причастен к этому наваждению, будто по его воле Ричард молчал, сверля монсеньора испытывающим взглядом серых глаз из-под полуопущенных длинных ресниц. Хитрая улыбка заиграла на губах Ворона, и он приблизился к своему оруженосцу, что привело того в лёгкое недоумение и заставило его сердце пойманной пташкой трепетать в груди, будто в золотой клетке. Эр протянул Ричарду пустой бокал, наполнил его кэналлийским вином и улыбнулся столь обворожительно, что щёки юного Повелителя Скал невольно покрылись явственным румянцем. - Я… Монсеньор… - начал было бормотать Дикон, но ему жестом велели замолчать. - Присаживайтесь, юноша. – Властитель Ветра указал на кресло, а затем пригубил свой бокал и потянулся за стоящей возле скрипучего диванчика гитарой. Ричард всегда любил слушать замысловатые напевы на мелодичном языке Ворона. Казалось, что только это Алва делает без обыденного позёрства, без задней мысли и какого-либо скрытого подтекста. Он неторопливо теребит жёсткие струны, извлекая из диковинного инструмента райские звуки, сплетающиеся между собой тесно-тесно. Звуки образовали неразрывную и прекрасную мелодию, а затем слышались незнакомые слова. Они лились, точно струи прохладной воды, принося в смятённое сердце столь необходимое спокойствие. Дик наблюдал за шевелящимися губами своего эра, следил за сменой его интонации, улавливал каждую ноту незнакомой песни, а потом, забывшись, принимался подпевать, тихо, едва слышно, но постепенно смелее и громче. Ричард прикладывался к своему бокалу, дурманящий алкоголь пьянящими струями обжигал горло мнимыми язычками пламени, разливал тепло по всему телу. Разум постепенно поддавался слабости, густая пелена возникала перед глазами, но оруженосец продолжал петь даже тогда, когда мелодия стихла, а заходящее солнце совсем угасло. Ворон рассмеялся и вальяжно откинулся на спинку кресла, взглянув на охмелевшего Повелителя Скал. - А у вас неплохой голос, юноша. Ричард никак не мог понять: звучит это с откровенной насмешкой или же с кристальной искренностью. Дикон вообще не мог сейчас думать о чём-либо, ведь слегка прищуренный взгляд синих глаз изучал его с головы до самых пят, да ещё и эта ядовитая загадочная полуулыбка Алвы. Отчего-то вся сущность Ворона заставляла заглядываться на него, исследовать незримо тайные тропы его скрытной души, увязшей в ворохе былых воспоминаний, что накладывали на него свой отпечаток. Повелитель Скал и не заметил, как кэнналиец оказался совсем рядом, настолько близко, что его, казалось бы, ледяное дыхание защекотало губы. Ричард невольно зажмурился, почувствовав хватку сильных пальцев, что обняли его ладонь чересчур крепко. А затем всё тот же томный, нарочито приглушённый голос произнёс над самым ушком Дикона: - А вы, юноша, я погляжу, желаете отправиться в свою комнату? – он загадочно улыбнулся, но даже не думал отпускать своего оруженосца – эта игра надоела маршалу, и он жаждал наконец-то получить свой приз. В комнате было тихо, лишь частое дыхание оруженосца разрывало эту идиллию полуночной сказки, а Алва, казалось, вовсе не дышал. Вечерняя прохлада ворвалась в душный кабинет, всколыхнув невесомый тюль, ткань которого всполохами, будто бы водной рябью, начала трястись. Сумрак объял помещение, скрыл под пологом сгущающейся темноты и стыд, и страх, и нерешимость. Всё для Ричарда чудилось каким-то загадочным, отнюдь не простым. Он совсем по-иному смотрел на своего эра, видел в его лукавой ухмылке нечто сродни нежности, а в искрящихся хитростью глазах – снисхождение, но как же он глубоко ошибался. Очередной бокал был выпит до дна и отброшен в сторону, после чего молчаливая округа разразилась резким звоном. Это вынудило Дикона поморщиться, но не отстраниться от Ворона, который уже смело оглаживал его бока, ловко расправлялся с фигурными застёжками на колете, обнажал бледную кожу от плена чёрно-синей родовой формы предателя, которая сейчас уже не казалась столь отвратной для ранимой гордости Ричарда. Губы Алвы прильнули к чуткой шее Повелителя Скал, что привело его в лёгкое замешательство, но вскоре, посчитав всё это сладким сном, Ричард бездумно запустил пальцы в смоляные прядки герцога. На ощупь волосы маршала оказались мягкими, как и следовало, в общем-то, ожидать. Всё это плавно сводилось к безумию, захлестнувшему двух невольников судьбы. Пьянящий алкоголь притупил многие чувства, оставив лишь инстинкты, которые и побуждали Дикона отдаться во власть сильных, но в то же время нежных рук, бережно ласкающих каждый участок его тела. Он стал таким отзывчивым, выгибался навстречу Властителю Ветра, шептал какую-то неразбериху, которую Ворон благополучно пропускал мимо ушей, наслаждаясь мимолётной слабостью оруженосца. Разве трезвый Ричард Окделл сумел бы пойти на это? Стонал бы он так же несдержанно, как сейчас, ведомый животными инстинктами? Нет. Разумеется, нет. А Рокэ не был столь пьян, чтобы делать всё это неосознанно. Он всегда привык побеждать, получать всё то, что ему полагается, а любовная, хоть и кратковременная связь с сыном Эгмонта тешила его самолюбие. - Монсеньор… эр Рокэ… - бормотал в дурмане Дикон, вцепившись пальцами в плечи Ворона, пока тот удобно устроился между разведённых ног своего оруженосца и ненавязчиво поглаживал пальцами плотно сжатое колечко мышц между его ягодиц. - Тише, - шепнул Алва, едва коснувшись губами покрытого испариной лба Дикона. По какой-то причине Ричард выполнил приказ и затих. Он трепетал и вился в объятиях своего эра, сжимая его плечи до хруста в костяшках собственных пальцев, а сам неосознанно двигал бёдрами навстречу и стонал, протяжно, сладко, громко. Чем наглее становились манипуляции Ворона – тем удивительнее казался для Дикона этот томный плен. Отчётливее ощущалось каждое движение, каждый мимолётный поцелуй, и всё громче становились стоны оруженосца. Внезапно пропало уже ставшее привычным ощущение нескольких пальцев в заднем проходе, на смену пришла минутная пустота, которая вскоре заполнилась чем-то большим, превосходящим по размеру даже три пальца. Ричард вскрикнул, заскулил жалобно и пронзительно, а в глазах его блеснули слёзы и… ненависть? Отчётливый огонёк недовольства в уже прояснившемся взгляде. А правы были те, кто говорил, что потрясения отрезвляют, но уже поздно. Их тела сплетались воедино, витал в воздухе аромат возбуждения, которое жарким огнём сжигало этих двоих. Приглушённые стоны, звериные рыки – всё сливалось в единую и неразрывную симфонию приходящей ночи. В призрачном свете полной луны контуры двух тел казались особенно зримыми и изящными. Запах кожи Ворона сводил Дикона с ума, он вгрызался зубами в его плечо и полной грудью вдыхал этот чарующий аромат чего-то пряного или терпкого – сложно было распознать. Ричард крепко сжимал бёдра маршала коленями, притягивая его ещё ближе, хотя небывалый жар его плоти и без того обжигал оруженосца. Странно, ведь Повелитель Скал был искренне убеждён в том, что кожа у герцога холодная, как лёд, но нет. Резкими и частыми, а порой плавными и размеренными толчками Рокэ врывался в юное тело, распластавшееся под ним в небывалой доступности. Он осыпал частыми поцелуями тонкую шею, выпирающие ключицы и плечи Ричарда, который вскоре мёртвой хваткой вцепился в подлокотники кресла, чтобы унять дрожь. Повелитель Скал стонал и метался в предсмертной агонии под убийцей своего отца, сгорая от стыда, досады, ненависти и оргазма, который нахлынул неожиданно, с первым прикосновением пальцев Ворона к его восставшему члену. Маршал тоже не заставил себя долго ждать и вскоре излился прямо в юношу, в последний и первый раз прильнув к его губам в требовательном и властном поцелуе, на который просто невозможно было не ответить. *** Ночь клонилась к утру, вдалеке уже алел горизонт, откуда неторопливо выползало солнце, знаменуя начало нового дня. Яркие лучи золотили верхушки далёких деревьев, а лёгкий южный ветерок нёс с собой вожделенную прохладу. Рокэ Алва стоял возле окна, увлечённо наблюдая за тем, как постепенно разгорается на востоке пламя зарождающегося восхода. В его руке удобно устроился хрупкий бокал с остатками «Чёрной Крови», а на губах играла лукавая ухмылка, точно у самого Повелителя Кошек, соблазнившего смертного на грех. Он добился этой ночью того, что так яростно требовало его непоколебимое самолюбие, его грешная сущность, но отчего же нет долгожданного удовлетворения? Он помнил, как с жадностью впивался в уста молодого оруженосца, помнил в точности каждое своё действие; он сделал всё так, как и хотел, но отчего же не пришло насыщение? Возможно, ему оказалось мало этого мимолётного «проступка». Может быть, он жаждет большего. Взаимности? Навряд ли. Всё с той же неизменной загадочной улыбкой Ворон касается губами края своего бокала и допивает остатки вина, помышляя о чём-то отвлечённом, несущественном и никчёмном, а Ричард тем временем безмятежно спит в своей постели. Наверняка под утро он не вспомнит и половины произошедшего, хотя кто знает, какую шутку на этот раз с ними сыграет злодейка-Судьба. Их связывает лишь иступленная ненависть, что тесно граничит с пылкой и страстной любовью. Один лишь шаг, один миг до Закатной бездны…