Поговори со мною, мама...

Давно ли песни ты мне пела Над колыбелью наклонясь, Но время птицей пролетело И в детство нить оборвалась. Поговори со мною, мама, О чем-нибудь поговори… До звездной полночи до самой Мне снова детство подари.

Удивительно, но за столько времени, проведенном в одиночестве, запертым в тесном темном помещении, я успел научиться многому… Обычному человеку покажутся мои умения пустяком, но только не мне. Уж слишком много я отдал, чтобы получить взамен то, что я имею сейчас. Месяцы, а может даже и годы, если не целую жизнь… Вот и сейчас, лежа на своей кровати (даже не так, на кровати одной из своих тетушек), я слышу в тишине чье-то дыхание. Не здесь — за дверью. Прерывистое, частое, тяжелое, словно человек перед тем, как подойти к дверному проему, занимался физическими упражнениями. Чуть дернулась дверная ручка, что говорило о том, что нерешительный гость схватился за нее, но боится открыть, и так и стоит, замерев под дверью, обдумывая свое решение. Еле слышимый скрип половиц — гость переминается с ноги на ногу, возможно, что стоит, прижавшись рукой к двери, и подушечки пальцев перебирают по деревянной поверхности. Тихо, но мне все прекрасно слышно. А если копнуть еще глубже… Они ведь до сих пор ничего не знают о моем даре… Я им не сказал. Да и зачем? Ведь сути это не меняет, а мне бы значительно испоганили существование в этом времени, пытаясь скрыть от меня свои эмоции. Лучше уж так: быть совсем близко, чуть ли не касаясь друг друга плечами, и знать, что тебя здесь не ждали, не звали, что тебя опасаются и даже боятся. Что уж говорить о любви… Ее здесь просто нет. Не было. До недавнего времени. Но вместе с любовью явилось и чувство вины. А самое главное, что это самое чувство вины намного сильнее предыдущего чувства. Это выводит из себя, если честно. Вина, смешанная с совестью, состраданием и даже жалостью. Эдакий ядерный коктейль, который ни испить, ни отставить. И приходится все время поглядывать в его сторону, чтобы, не дай Боже, не взорвался и не задел своими брызгами остальных. Тогда начнется Хаос. Тогда начнется то, от чего, собственно, начали грести. Хватит, наплавались уже в этом болоте. Я и сейчас все чувствую, слышу. Знаю, кто там… Самому становится не по себе: то ли от эмоций гостя, то ли от своих собственных, так схожих с эмоциями будущего собеседника — не разобрать. Да и не хочется… И эта нерешительность нервирует неосознанно и меня самого. Хотя, ведь прекрасно понимаю — тяжело. Тяжело сделать первый шаг, узнав такое. Я и сам бы, вместо того, чтобы стать ближе, отдалился. Хотя, ведь именно так я сейчас и поступаю. Отдалился — на сколько это вообще возможно на данный момент. Тяжело до такой степени, что один взгляд в сторону — и уже колет в области груди, ноет и вот-вот разобьется на осколки… как несколько лет назад. До сих пор кровоточит. Не избавиться уже — слишком больно. А она здесь совсем другая… Не такая, какую ее запомнил. И даже запах — такой родной и чужой одновременно. Такую ее я еще не помню, не знаю. Она чужая — но самое родное, что у меня когда-либо было. Страшно, что вновь придется потерять то, что смог обрести, пусть и не совсем то, о чем всю жизнь грезил. Страшно, что она сейчас все же откроет дверь и придется встретиться с ее глазами. Такими нежными, родными, любимыми… Сердце колотится так, что перебивает стук того, кто за дверью. Становится даже смешно — и я улыбаюсь. Странно это. И улыбка эта: то ли радость от ее появления, то ли просто — нервы. И время тянется так долго, а ведь прошло всего несколько секунд. Но вот ручка вновь поддается нажиму и дверь отворяется. Кажется, я даже перестал дышать, уставившись на вход, замерев, как несмышленый мальчишка, успевший напакостить, пока родителей не было дома. Будто сейчас будет взбучка. Хочется спрятаться, удрать, но это выглядело бы глупо с моей стороны. Да и куда теперь бежать, когда все и так уже ясно? Я и сам знаю, что нам нужно поговорить. — Привет, — тихо и волнительно с ее стороны, когда она все же делает шаг в комнату, не дожидаясь моего разрешения войти. — Привет, — сухо и как-то даже удивительно отстраненно — с моей. Скорее по-привычке, нежели по желанию. Может быть, хотелось бы подойти и просто обнять — без слов, но не дает это сделать мой чертов характер, выработавшийся в течении этих долгих лет, проведенных в одиночестве, в войне между мной и братом. — Можно я зайду? — все же спрашивает она, уже сделав это. Но я не возражаю. Возможно, что я уже давно сам жду ее прихода, не решаясь сделать первый шаг в ее сторону. — Да, конечно, — соглашаюсь я, отодвигаясь чуть дальше на кровати, дав ей место, чтобы она смогла присесть. В комнате темно — она не включила свет, оставив полумрак, от освещенной комнаты луны. Сейчас она выглядит еще более загадочной, еще более…«другой». Наверное, я так и не смогу к ней привыкнуть — такой. — Крис… — чувствую, как ей нелегко. Она пришла поговорить. Разговор этот будет не простой. Как для нее, так и для меня. Странно, но тетушкам открыться было намного легче. Может быть, потому, что я их плохо знаю? Или слишком хорошо… — Фиби и Пейдж… — ей нелегко — понимаю. Делаю выдох, словно за нее, и сжимаю губы. К сожалению, ее выражения лица мне не разглядеть. — Я все знаю, Крис… — все же дается ей это признание. Молчу. Странно, непривычно, но не могу выдавить из себя хоть слово. Боюсь, что вместо слов, просто завою от боли в груди. Она ведь не понимает, никто не понимает, почему я так себя веду… И признаться в этом сложно, даже самому себе. Словно, произнеси он это вслух — оно сбудется. Наивная примета, но все равно страшит. — Мы ведь можем поговорить? — словно спрашивает разрешение она, и я пожимаю плечами, давая согласие. Все так же — молча. Наверное, от этого ей еще тяжелее, но лучше уж так. — Сегодня я и Лео… — вновь заминка, а мне от этого неловко. Я ведь знаю, что она хочет сказать. — Я знаю, — прерываю ее хриплым голосом. — Почему ты ничего мне не рассказал? — с обидой спрашивает она, опустив взгляд, рассматривая свои ладони. — Почему ты не сказал, что ты мой сын? Я ведь… Я так вела себя… Прости, — чувствую ее вину, разрывающую изнутри, как ее, так и меня. Нас. — Это изменило бы будущее, — все тем же тоном отвечаю я, пытаясь как-то избавить себя от созданных мною искусственных оков, что сковывают мои эмоции, не позволяя им вырваться на свободу. — Ты мой сын… И это бы не изменилось, Крис, — Пайпер сперва положила руку себе на еще плоский живот, а затем потянулась к моей ладони. Еле сдержался, чтобы не убрать свою, позволив ей сделать этот жест. А сам зажал челюсть до скрежета зубов. — Пайпер, я… — а что сказать? В чем оправдаться? Она права — ничего бы не изменилось. — Вы все равно не доверяете мне, даже после всей правды. А я не вру, — может быть, не стоило сейчас о больном, но ведь только ради этого он здесь. — Я верю тебе, Крис. Просто и ты пойми… мне так сложно принять эту правду, — знаю, чувствую. Сам не привык, за столько-то лет. — Я пришел изменить именно ее. Только ради этого, — и кого только обманываю? Ведь все колотится внутри, стоит только взглянуть в ее сторону, или почувствовать ее запах. Такой родной и любимый. До головокружения. Как же мне порой не хватает его. Ее. — Мы справимся. Мы все изменим, Крис. Ведь иначе нельзя, — она сильнее сжала мою руку, даря поддержку. Мне. Себе. И я надеюсь… Надеюсь, что у меня получится все изменить и вернуться туда, где есть ты. Может быть, я сам себя обманываю, решив, что делаю это только ради брата, только ради Вайя. Может быть, я просто хочу вернуться в семью, а не в пустую, сырую, темную и тесную камеру… Теперь молчишь и ты, о чем-то задумавшись. Но волнение и все остальные чувства никуда не исчезли. Может быть, стало лишь чуточку легче. — Мам… — тихо, шепотом, нерешительно. Не могу перебороть самого себя. Непривычно уже. Забыл, что можно обращаться не только в тишину с этим родным и самым близким словом. — Да, сын… ок, — и ей нелегко. Для нее сейчас только Вай является настоящим сыном. И эта беременность. Ей еще трудно это осознать, а уж тем более принять то, что взрослый крепкий молодой человек, является ее младшим сыном, который к тому же еще даже не родился. — Поговори со мной… — попросил я, желая послушать ее голос, который в отличии от внешности — не изменился. И она осталась. Говорить. Удивительно, за столько времени, проведенном в одиночестве, я не забыл ее голос. И он такой спокойный, тихий… Словно сказка на ночь. Закрываю глаза, слушая ее. Представляя то время, когда буду слышать ее каждый день. Видеть: ее глаза, губы, волосы, фигуру… Смотреть и не бояться, что на минуту закрыв глаза, вновь проснусь ото сна, что она растает, оказавшись лишь миражом. И пусть… Пусть все это будет лишь только сновидением, зато сейчас я по-настоящему счастлив. Странное чувство… Но оно мне нравится.