Чай без сахара

Когда мы стали такими? Когда мы начали сражаться не за победу, а просто из-за того, что это вошло в привычку и повернуть назад уже невозможно? Я не помню. Я уже сбилась со счета дней, проведенных в одном сарае с сотней солдат, чье дыхание согревает холодный январский воздух, это единственное, что греет здесь. Хлипкие деревянные стены, с крупными щелями, защищают от хлопьев снега, но, увы, не от пронизывающего до костей холода. Глаза слипаются, но сон не идет, кажется, что если провалишься в пучину сна, то вновь окажешься на каком-нибудь поле, где укрытиями служат нагромождения камней. Что снова свист пуль будет и звон оружия будет перекрывать мольбы о помощи. Они кричали, умоляли о том, чтобы мы им помогли, но у нас просто не было времени. Отряд противника уверенно наступал, не обращая внимания или же просто отстреливая местных жителей. Я никогда не забуду это лицо. У нее были черные, может даже темно-коричневые волосы, они были очень длинными, даже прикрывали спину, у меня таких некогда не было. И без того бледная кожа стала как простыня от ужаса, карие глаза смотрели с паникой и мольбой, руки цеплялись за край теплого кителя. Я не знала ее имени, и никогда больше не узнаю, потому что ее тело осталось там, накрытое толстым слоем снега, в том городе, который мы отдали противнику ради спасения остальной державы. Мои плечи начинают дрожать, стараюсь дышать как можно тише, чтобы не разбудить уставших сослуживцев. Босые ноги залезают с сапоги, на плечи накинут тот самый китель, сейчас я выгляжу уже не как солдат, более похожа на напуганную, неизвестно как попавшую на войну девушку, хотя и на девушку я сейчас не очень то похожа, волосы неаккуратно пострижены под мальчика, а из-за худобы женские формы исчезли. Шурша обовью по земляному полу сарая, я иду к небольшой, отгороженной досками комнатке из которой льется слабый свет керосиновой лампы, занавеска, в виду пожелтевшей простыни, отодвинулась в сторону. Ты сидишь за столом, перед тобой недопитая металлическая кружка с чаем. Тут теплее чем в остальной части помещения, это из-за того, что в углу стоит старая, потрепанная временем дровяная печка. -Опять не спится?- твой голос хриплый, хотя ты никогда не курил, даже после тяжелых потерь я ни разу не видела у тебя в руках эту отраву. -Да,- я шепчу, потому что кажется если сказать это вслух, то голос сорвется на рыдания. -Мне тоже,- встаешь и ставишь чайник. За годы дружбы этот жест понятен, мне можно присесть и мы выпьем чаю. Мы и до войны достаточно хорошо общались, но, когда началась это агония, нам оставалось лишь вцепиться друг в друга, потому что всех остальных раскидало по другим отрядам. В пузатом, грязном металлическом сосуде закипела вода, и тут же разлилась по чашкам, уже там приобретая цвет, который должен соответствовать напитку, который обычно пьют вечерами, не важно, дома или же здесь. Мы молчим, каждый знает чем может закончиться очередной разговор. Моей истерикой, обычно спокойная, здесь я изменилась, война содрала с лица привычную маску открывая недружелюбному миру беззащитного ребенка. Ты же наоборот, оброс панцирем, раньше ты был более открытый по отношению ко всем. Теперь ты лишь роняешь скупую мужскую слезу в мои темные волосы, когда я сбивчиво что-то рассказываю, попутно всхлипывая и роняя крупные капли слез себе на колени. Все это уже привычно и не стыдно. Ты выключаешь лампу, из-за ее света нас легко заметить с улицы и подстрелить подобравшимся к лагерю солдатам неприятеля. Но похоже уже поздно. Точный выстрел. Алые капли вперемешку со слезами капают в чай без сахара, война же. Мой слегка изумленный взгляд и выражение полного отчаяния на твоем лице. Отряд приходит в действие уже без команды, отстреливаясь на улице. И только командир прижимает к себе холодное тело боевой подруги.