Гарь

У Вадима тонкие волосы и светло-голубые глаза. Он не пьет кофе, и Ларка покупает ему соки в маленьких баночках. В маленьких – потому что так проще с собой носить. Когда именно соседские отношения переросли в дружбу, Вадим не помнил. Вместе с Ларкиным мужем они ездили на вызовы, были напарниками, а по вечерам Ларка включала им телик, приносила пива и утыкалась носом в книжку, не полируя мозг своими женскими проблемами. Вадим ее и не замечал почти – такая тихая серая мышь, приятно улыбчивая, неприятно заносчивая. Но потом Кольки не стало, и Ларка словно на автомате приходила в квартиру Вадима, включала телек, ставила пиво и вцеплялась в книгу. Вадим не гнал – чувствовал себя виноватым за Коляна. Хотя и не мог ему тогда ничем помочь. Но Ларе помочь мог – вот таким молчаливым сочувствием. Ларка появлялась перед сменами и вызовами. Словно собака чуяла, что в такие моменты Вадим никого больше не потерпит, только беззвучную серую мышь. А в другие дни у Вадима гостили бабы. Толпами. Или по одной. Но приходили на ночь, шумели, ругались. Вадим постоянную подружку заводить не хотел – от баб одни проблемы. Слишком много в голове мусора и причин. Слишком много требований, которых Вадим при всем своем желании выполнить не мог. Да и не хотел. А у Ларки в холодильнике хранились пачки с соком. Может, какие-то еще Колян закупал. Перед дежурством Вадим просто без стука заходил в ее квартиру, шарил по холодильнику и бросал на стол мелочь – за еду и соки. Ларка никогда денег не спрашивала. Но брала. Ларка – студентка. Теперь уже вдова. А в холодильнике по утрам все так же новые соки... У Вадима шум и гам. Две новые пассии решили завалить в квартиру одновременно. Выяснение отношений переросло в битье его имущества. Терпеть это было невыносимо. Сначала Вадим вышел в туалет. А потом и из квартиры. На лестничной клетке пахло сигаретами и мочой. Где-то в углу стояла мисочка с протухшей рыбой для местного кота. Вадим хотел курить, но сигареты остались в гадюшнике. Зато в кармане были ключи от Ларкиной квартиры. — Воруешь? Ларка выплыла из спальни и сердито посмотрела на Вадима, который рылся в ее сумочке в поисках сигарет. — Покурить есть? — Нет. Ларка вырвала из его рук свою сумку. Замерла рассматривая противоположную стену, на ней висели фото Кольки и Вадима в форме. — Есть кофе. — Я не люблю кофе. От горячей жижи в животе начался пожар. За стеной все еще крики. А Вадим задумчиво смотрел сквозь чашку, сквозь Ларку и сквозь окно, надеясь, что этот час пройдет, и все закончится. Промчится мимо него и вылетит в трубу. — Долго еще они кричать будут? — У Ларки такой же серый голос, как и радужки. А еще у нее синяки под глазами и разводы от слез на щеках. У Вадима затяжной отгул. Зимой холодно, сменщиков много. Как и вызовов. Он смотрит телик и думает о футболе. Мысли в голове прямолинейны и однобоки. В них не должно быть лишнего, ничего не должно путать и мешать. Вадим устал путаться. А Ларка его путала. Она сидела с книгой и хлебала его пиво. Из горла. Как и Колька. Вырывала бутылку из рук и туда же возвращала. На ее книге много непонятных букв, а в очках серый задумчивый взгляд. Но у Ларки ямочки на щеках и острый курносый нос. Он трется о бутылку и пахнет кофе. И Вадим думает, что у этого носа есть какое-то будущее. Где-то за пределами этой квартиры и их посиделок. — Принеси еще бутылку. Она кивает. Не возражает. Может, не умеет? А может, как и все бабы, притворяется хорошей, пока дело не дойдет до продолжительных отношений. Вадиму хочется вытрясти из нее откровения. Настоящие чувства. Может, недовольство. А может, что-то другое. Теплое и нежное. — И себе возьми. У Ларки завтра экзамены. А потом диплом. И вся она такая умная, что наверно сразу пойдет работать, и тогда их свободные дни не будут пересекаться. Без совпадений останется пустой квартира и одна, и вторая. — Переезжай ко мне, Лара. — У слов так мало значений. Значение есть у ее серого взгляда и вздернутого носа. У мягких губ и дрожащих пальцев. Почему так мало в ней слов? Почему так много слез? У Ларки под дверью спит кот. Он ест ее рыбу и трется о ноги. Вадиму завидно. Вадим хочет быть котом. Но тогда Ларка будет вышвыривать его из подъезда за шкирку по весне и злиться, что он мяукает от ее одурманивающего запаха. — Останешься сегодня у меня? Вадим не нуждается в согласии. Он не просит, а берет. А Ларка никогда не спорит и не возражает. Только вот молчит, и не ясно, что там в серой голове за серыми мыслями. У Ларки теперь красный диплом и работа в конторе, она там "от и до". А у Вадима только по выходным. По ее выходным. У Вадима пересменка. Только пиво и телевизор никуда не делись. И ее книги. Она вцепляется в них пальцами словно в тяжелый щит и смотрит на него из-под бежевой оправы очков. Вадим на нее не смотрит. Он питается ее взглядом и надеется, что она не уйдет. Не спрячется в своей квартире, обставленной фотографиями с Колькой и его рубашками. Не затащит в свою кровать плешивого кота и не будет реветь полночи. Почему она плачет? И молчит... — Можешь приготовить мне завтрак? Ларка отрывается от букв, замирает на телевизоре и ее рот удивленно приоткрывается. — Гол, что ли? — с ее губ срывается смешок, и Вадим больше не может терпеть. Он притягивает ее к себе и сжимает в объятьях. Между ними – книга-щит и кошачья шерсть. Но Ларка не возражает. Она снимает одежду и вешает ее на спинку его стула. Она сегодня ночует в его спальне и провожает на смену. Но днем его встречает пустая квартира. Ларка на работе. У Ларки годовой отчет. Она задерживается и спорит по телефону с начальником. В глазах смешинки, и она заставила стол Вадима баночками сока. А Вадим пьет пиво и смотрит футбол. Мыслей нет и нет завтра. Завтра вообще никогда нет. В квартире у Вадима снова бабы. Они склочные и вздорные. Но они уходят до того, как Ларка возвращается с работы. И приходят, когда Вадиму уже все равно. Ларка о своих приходах не предупреждает. Она же соседка. Она же почти подруга. А Вадим ее ждет. Всегда. Но приходит она реже, чем весенний драный кот за тухлой рыбой. Под шум телевизора и стоны подружки Вадим не замечает, как появляется соседка. Ларка молчит. Смотрит и не возражает. Она даже не ждет, пока Вадим ее заметит. Она и так слишком незаметная. Серая. Ларка уходит, а Вадим бьет посуду и кричит на непонятно откуда взявшуюся шлюху. Только она не первая. И не последняя. Вадим это знает, и ему от этого тошно. И знает, что знает Ларка. — Ты меня презираешь? — У Вадима синяки под глазами и разводы от слез на щеках. А у Ларки ямочки и острый курносый носик. — Будешь кофе? На ее кухне всегда неуютно. Тут словно призраком живет образ Коляна. Его фото, его с любовью повешенная полочка и вазочка с неизменными высушенными начерно розами. Ларка спокойная. Она никогда не кричит и не устраивает истерики. Может, потому что не любит? Ведь она просто соседка. — Поговори. Объяснись. — Вадиму больно. Он пытается поймать ее серый взгляд. Но там такая же пустота как и в ее серых словах. Говорить она не хочет. Просто молча ведет в спальню. Там слова не нужны. И там нет фотографий Коли. У Вадима вызовы. Летом всегда пожары. Он приходит домой в гари и смывает пепел с волос. У Ларки большой живот. Она беременна и улыбается чаще обычного. Она почти переехала в его квартиру, но когда у Вадима смены, запирается в своей. Там ей спокойней, и там она может заснуть. Подружки Вадима рассеялись. Почти не приходят. Вадим не умеет их прогонять, а Ларке все равно. Может, потому что она все еще носит кольцо Кольки? А может, потому что не умеет любить? — Когда же мы поженимся? — Не хочу менять фамилию! — Но ведь эта фамилия Коли! И тишина. Может коты – однолюбы? Тогда почему у плешивого новая рыжая пассия ворует тухлую рыбу и спит у Ларки в ногах? Разве можно столько лет любить мертвеца и спать с живым? — А насколько живая я? Ларка работает, хотя врач и советовал постельный режим. У Вадима в квартире темноволосая девка. Она сыплет словами и предлагает встречаться. Каждый день с конфетами и цветами. А Вадим смотрит сквозь нее и думает, что у него скоро родится сын, а он так и не научился быть верным. Хотя бы себе. У Вадима смена, а Ларка спит одна. В своей квартире, завернувшись в одеяло Кольки. Она его помнит. Но уже не любит. Просто боится любить другого пожарника. Любить и снова потерять. Уж лучше терять его каждый день в объятьях чужих женщин. Чем навсегда потерять в черном гробу.