Me and the Deavil

Бессонная ночь, такая бесконечная, словно её записали на пленку и несколько раз прокрутили, с каждым разом все замедляя и замедляя смену унылых темных кадров. Она уже устала, томно глядя в потолок, считать проезжавшие мимо машины, по свету их фар, сквозь толстое оконное стекло и села в кровати, откинув одеяло в сторону. В голове мелькали разные мысли, собираясь словно рои шумных пчелок в улье и разрывая черепную коробку глупыми умозаключениями. Она одна в пустой квартире. Страх темноты давил от каждого угла, в котором таились страшные демоны, которые при свете дня спокойно спали в глубинах Её подсознания, ожидая своего звездного часа. Настенные старые часы с маятником громким и неприятным звоном сообщили о том, что уже час ночи, спящая кукушка решила, что на этот раз не выйдет из своего домика и лишь сонно покосилась на маленькую, внезапно открывшуюся дверь. Она, боясь, поднялась на ноги и одним прыжком преодолела огромное расстояние до выключателя. Раздался громкий щелчок, и комната наполнилась тусклым светом слабой лампочки, которая освещала комнату не многим сильнее солнца в самый пасмурный и туманный день. Слизкие и щуплые монстры огорченно поползли в свои темные щели, скрывая в темноте свои обиды и печали. Им тоже хочется мести. Им тоже хочется счастья. Этого света было вполне достаточно, чтобы развеять Её детские страхи и прибавить уверенности, которую вмиг разбил чужой, могильно холодный голос, от которого по спине не то что холодок, а лютые арктические ветра прошлись. - Доброй ночи. – Она оглянулась и обомлела, в горле стоял ком и все, что она сумела, это только судорожно схватить воздуха, совсем как выброшенная на берег рыбешка. Пауза, которая оказалась ещё неприятнее, чем приветствие, давала некое ощущение безысходности. Она растерянно рассматривала человека, который словно светился темнотой изнутри. Эти черты Она не могла не узнать и, испугавшись, отошла назад, скинув кипу листов со стола. Рисунки, разносимые сквозняком из открытого окна, разлетелись по полу и легли на темный деревянный пол, покрыв его так, как первый снег покрывает асфальт. На каждом листке были старательно выведены идеальные черты лица: тонкие губы, длинный прямой нос, прямые брови, черные глаза, длинные темные волосы. Эти же, ничем не выдающиеся, черты делали человека и безликим и самым узнаваемым в мире в одно время. Незнакомец молчал и с усмешкой глядел на это, а Она испуганно наблюдала за ним, глубоко в душе радуясь его появлению. Спустя столько лет, которые как пыль на полке, собрались толстенным слоем ненужных воспоминаний и мусора. Она видела Его ещё совсем маленькой, когда на Её глазах девушка бросилась с моста, а её длинные рыжие волосы промелькнули в воздухе пестрой лентой, которая камнем пошла ко дну, едва коснувшись воды. А Он стоял и усмехался, даже издали было видно, как Его черные глаза горят алым пламенем, отражая пеструю ленту, словно это сам Сатана зажег два жертовных огонька. С тех пор Она хранила в памяти Его образ, ехидный взгляд, грубые в своей изысканности и манерности повадки. Именно этот незнакомец скрывался для Неё в любой чужой спине, в каждом котенке и рычащей бездомной собаке. С тех пор, как Она его увидела, этот образ крепко въелся ей в память и изнутри разрушал Её так же, как ржавчина жадно пожирает старенький Запорожец в сыром гараже. Она себя чувствовала так же – брошенной своим хозяином и одинокой, и только эта ржавчина из мимолетного образа напоминала Ей, что Он все-таки был. За эти года Она мысленно сформировала Его характер, представляла, как Он нагло с Ней разговаривает, позволяя себе излишнего фамильярничать и отвечает на глупые вопросы на «Почему?» и «Зачем?», как Он кормит Её мороженным и прощает привычку спать с мягкими игрушками, как Он грубо смыкает свои длинные пальцы вокруг Её шеи, оставляя на лунно-золотой коже следы цвета болезненного восхода. Он подошел к Ней на шаг ближе, ступая прямо по рисункам, в которые была вложена вся душа влюбленного вечного ребенка, а у Неё было такое чувство, словно Он ступал не по листам бумаги, а втаптывал Её нутро в самую грязь. Тяжело сглотнув, Она попыталась шагнуть назад, но больно ударилась о стол. Её ещё чистая и невинная душа пачкалась от присутствия этого человека и одновременно взлетала к небу птицей, которую ребенок случайно выпустил из клетки, пока родители ушли в магазин за хлебом. - Я Вас сюда не впускала, уходите! – сказала Она, собрав все своё мужество в кулак и гордо выровняв спину, голос чуть дал слабину, легонько дрогнул, но Он этого и не заметил. В ответ Он только махнул своей снежно-белой рукой, приглашая Её сесть. Так делали джентльмены, но перед самой невинной влюбленной дурочкой в мире стоял грубый садист. Эта неслыханная наглость Её оглушила ещё больше, чем нежданный визит нового знакомого, но, онемев от возмущения, Она только покорно упала в кресло, которое стояло в полушаге, и растерянно смотрела снизу вверх. Сердце хотело вылететь из грудной клетки, ломало свои прозрачные крылья о облачно-белые прутья, осыпая все самыми тонкими и красочными чешуйками с крылышек бабочек. Столько лет прошло и ни единой морщинки, ни единого седого волоска среди густых и темных, как ночь за окном, волос. Изнутри Её рвало желание зарыдать, но это было нечто вроде триумфа. «Дождалась!» - возбужденно думала Она. «Попалась!..» - безразлично подметил Он, но продолжал молча наблюдать за Её глазами, которые отрешенно вглядывались в пустоту. Ей стало обидно. Очень. Она потеряла то, ради чего жила – желание увидеть ещё хоть раз эти идеальные черты. - Я никому не нужен. Меня зовут, но когда я прихожу, гонят, как заблудшего старого пса. Я больше не верю людям, они не знают, чего хотят. - Я знаю, чего хотят люди. Счастья. Вас гонят, потому что вы не можете дать счастья никому. Вы сотканы из предсмертных агоний и девичьих слез. - Ты говоришь так, словно соткана из чистоты и невинности, хотя сама далеко не идеальна. - А я и не расстраиваюсь, что никому не нужна. Для людей я как весенний ветер - они могут слабо ощутить моё тепло на коже, но у них не хватит чувственности пустить меня вовнутрь. Я сама тепло, а Вам нужно, чтоб Вас согрели, у вас не сердце, а маленький кусочек сухого льда. - О Боже, да ты прямо Иерусалим воплоти! – Недовольно хмыкнул Он и достал сигарету. - А Вы квинтесенция из крови Содома и Гоморры. А курить все-таки не нужно, а то та сажа, осев во груди, сделает из вас Помпеи. - Да что ты знаешь о курении, милый ребенок? – Он с усмешкой задымил сигаретой Ей прямо в лицо. - Счастливые люди не курят. - Опять эта ересь про счастье и людей! И что же делают счастливые люди, если такие существуют? – Он сжал в руке тлеющую сигарету, а когда разжал длинные пальцы, то на ладони лежала белая лилия, которую он протянул Ей. Она потянула руку к цветку, но он рассыпался пеплом прямо на глазах. - Они любят, или дают себя любить, или и то второе. Они мечтают о путешествиях и путешествуют, они живут порывами. Ради любви они готовы жизнь отдать. Они готовы умереть ради любимого человека. В их жизни нет сожаления. - Меня любили. Много раз, но счастья это не принесло. Любая любовь быстро умирает… - Я Вас люблю. Моя любовь вечна! – Она поднялась с кресла и посмотрела Ему прямо в глаза. - Ты любишь лишь придуманный образ… - Он улыбнулся, но это было с такой сильной насмешкой, словно он плюнул Ей прямо в лицо. - Я люблю Вас! Если Вас никто не любит, то я буду Вас любить. Я все прощу и вытерплю… - Она как заведенная упрямо повторяла эти слова, а из её волос вылетали маленькие птички и разлетались по комнате, сгущая темноту за окном. – Вы несчастны, а я душу дьяволу отдать готова за Ваше счастье! - Но я тебя не люблю. Для меня ты не ценнее пыли на книжной полке. Она глубоко вдохнула и широко открыла глаза. В один момент пришло осознание сказанного Им, которое разбило хрупкую надежду на самую нежную и вечную в мире любовь. Птички, громко запищав, вихрем вырвались в окно, подняв после себя сильный ветер. Её волосы спрятали Её лицо, когда по щеке скатилась белая жемчужина, с чудным мятным отливом, которую Он подхватил на ладонь. - Видишь, - сказал Он, доставая из-под белой рубашки призрачную нить с маленьким черным жемчугом, - все они любили, но их любовь умерла со временем, а жемчуг почернел и потрескался. Неужели ты настолько самонадеянна, чтоб быть уверенной, что именно твоя любовь будет жить вечно? Ты бы хотела страдать всю жизнь, как Елизавета, храня свою любовь? Это глупо. Любовь живет не дольше человека, а зачастую даже меньше. - Моя любовь будет жить дольше меня самой, дольше существования всей Вселенной! Когда все превратится в пепел, лишь моя белая жемчужина будет существовать в пустоте. Моя любовь проживет дольше вселенского зла, то есть дольше Вас! - Как докажешь, что твоя любовь не почернеет со временем? Не треснет после смерти? Не потеряет свою ценность, равную ценности невинной души нерожденного ребенка? Она с ужасом поняла, что происходит, куда Он клонит. Даже уставшая кукушка наконец-то решила, что нужно выйти и сообщить о том, что уже пять часов утра. Время этой ночью шло так странно… То тянулось, словно уже подгустевший мед, то мигом прошло, не позволяя даже часам своим гулом сообщать, что час за часом проходят за считанные минуты. Кукушка запела соловьем, увидев как Она плачет уткнувшись в руки, а по белым листам прыгает жемчуг, который стекает с рук влюбленного ребенка. Она глубоко вздохнула и подняла взгляд к верху. - Что я должна сделать? - Выпрыгни из окна, - холодно сказал Он и засмеялся, - если духу хватит. - Для Вас это лишь шутки… Уверены, что не пожалеете, убив единственного человека, который Вас любит по-настоящему? – в надежде спросила Она вглядываясь в Его темные глаза. За окном расцветал рассвет, так наигранно и медленно, словно он хотел дать Ей последний шанс насладиться этим чудесным временем. Она подошла к подоконнику и посмотрела последний раз на Него. - Уверен, ибо жемчуг все равно почернеет. – Он подошел ближе и коснулся своей горячей рукой Её щеки. - Холодное сердце и горячие руки. Вот такой парадокс… - прошептала Она и коснулась своими холодными пальцами Его запястья. - После сотен лет в Аду у тебя будут такие же горячие руки. Так глупо отдать свою душу могут только влюбленные дети. – в Его холодном сердце что-то ёкнуло и он наклонился к Ней. Его губы легко прикоснулись к Её девичьим сухим губам. Это был единственный акт милосердия, на который Он был способен. Впервые кто-то его хоть как-то зацепил. Она поднялась на подоконник и посмотрела вниз. Земли не было за густыми облаками. - Позвольте узнать Ваше имя, - сказала Она, повернувшись к небу спиной. - Каин. – тихо прошептал он и пнул своей горячей рукой Её в грудь. Она глубоко вздохнула, что было силы. Душа внутри испуганно дрожала, сердце прижав к себе сломанные крылья замерло, отчего стало тяжелым, как камень. Её юное тело быстро летело к земле, как подбитая птица, а черные волосы сотней траурных лент развивались за Ней. Она падала и смотрела в то отдаляющееся окно, в которое Он даже не смотрел больше. - Я люблю Вас… - прошептала Она и с хрустом упала на асфальт. Он уже стоял внизу, смотрел на кровавое месиво, которое окружали люди. Её лицо было таким спокойным, словно Она спала, а из разбитого почти вдребезги тела высыпались яркие чешуйки бабочек. Её грудь стала легонько подыматься, люди, испуганно решили, что она ещё жива, им было страшно представить Её муки. Но Она была мертва, а из разбитой клетки вылетали тысячи птиц. Белых, как самые ванильные летние облачка. Птицы запели так прекрасно, словно сам Бог послал своих пташек, чтоб рассказать всем, что только что умерла самая верная любовь. Птицы быстро взлетели в небо, выше солнца, оставив за собой лишь мягкие перышки, которые градом осыпали все и всех. Белый цвет, как символ чистоты. Её побелевшее лицо. Её белые птицы. Белый снег вокруг. И белая жемчужинка на белой ладони Каина. Он растеряно смотрел на Её слезинку, призрачная нить на его шее порвалась, и от него покатились черные, никому не нужные, старые бусины. - Я тоже тебя люблю… - Он заплакал и посмотрел в небо. «Её любовь жива, значит, жива Её душа» - так Он тешил себя надеждами. Но она лежала в снегу, пока кровь окрашивала белую перину во все цвета радуги. Её душу он не ловил, пусть летит себе птицами к небу, парит в облаках. Пусть летит себе птицами к небу…