Удивлен?

      Порой, когда внутренний холод затмевает все остальное, хочется почти что выть от бессилия, неспособности сделать то, что нужно, то, что хочешь. Действительно необходимое. Холодно - абстрактное понятие. Разве снег или мороз могут причинить вред? Городские улицы - словно напоминание. Неприметные, серые, если не смотреть особо по сторонам. Смотрю под ноги, лениво раскачиваясь на широкой качели. Холодно. Все равно холодно, словно зима рядом, хотя на дворе лето. Наверное, это часть того безумия, что ждет, условно говоря, за каждым углом. И этот холод не остановить: не скрыться от него и под зимним теплым одеялом. Огонь - единственное лекарство. Душевный, яркий, сильный. Даже немного безрассудный. Как пламя костра, пышашего искрами. А стоит ли останавливать? Если за один неверный шаг можно потерять все. Все, что есть, что нужно, что просто жизненно необходимо.       Рядом слышатся шаги. Можно даже не оборачиваться - все равно знаю. Тот самый огонь, который медленно гаснет. Неуемное пламя, что сейчас слабеет, становится, словно зажженная свеча. Слабое, словно от дуновения может погибнуть. Где-то сзади играют дети - слышу их веселые крики и смех. Только... Не хочется. Не хочется этой радости, веселья, когда душа разрывается. Холодно. Безумно холодно, словно изнутри все медленно промерзает.       Между нами - его сумка. Старая, потрепанная, еще, кажется, со школы. Молчание только усугубляет ситуацию - теперь холод кажется морозом. Влажным ветром, который приносит дожди и сырость. В уголках глаз чувствую слезы, часто моргаю, скрывая их. Холодно.       - Ты чего такая грустная? - Он улыбается. Заботливо, почти трогательно. Дура сентиментальная, вот что.        - Холодно. - Голос звучит хрипло, словно после ангины. Хотя я и так часто болею. Даже летом умудрюсь что-то подхватить. - Глупо как-то. - Неожиданно улыбаюсь, сильнее раскачивая качели. Ветер сдувает волосы с лица, становится прохладнее.       - Шутишь? - Лекс смеется, потрепав меня по плечу. Вздрагиваю в ответ - у него, на удивление, теплые руки. - Лиска, да ты свихнешься так скоро?       - Такая же ерунда! - фыркаю, лукаво улыбаясь. Меня одаривают удивленным взглядом. Становится теплее. Почему? - Так страшно, что будет дальше. Не знаю, как все будет.       - Мы пережили конец света, а ты жалуешься?! - Прижимает к себе, скинув сумку на траву. - Глупая ты, хватит уже лекарства свои глотать тоннами - совсем свихнешься.       - Боюсь. - Тихо-тихо, словно нет сил. Впрочем, этот мороз внутри отнимает все силы. Как раз разумное объяснение. - А мы уезжаем скоро.       - Ты же не думаешь, что я отстану?       Встаю, поправляя футболку, а затем улыбаюсь. Холодно. Но уже меньше. Приятное тепло словно лечит. Точнее, временно помогает пережить бурю. Морозную, холодную, чуждую.       - Как будто есть варианты!       В ответ - смех. Пожалуй, лучший способ успокоиться. И все равно холодно. Интересно, что это?

***

      Ветер налетает порывами - холодными, почти ледяными. Даже пробирает до костей. А город внизу живет. Словно самый настоящий человек просыпается - вот включаются огни вывесок, фары машин, а там фонари зажигаются. Забавно - словно цепочка из огоньков.       Наверное, это и есть покой - никто не мешает, никто не говорит лишнего. Но все равно остается гнетущая тишина. Молчание длиною в вечность. Если только кто-то, словно волшебник или предсказатель, не объяснит или не научит этому молчаливому языку. Языку мира. На нем, как писал Коэльо, говорит все. Люди, птицы, звери, пустыни, ветер, даже солнце. Только нет того англичанина-алхимика, который направил бы, научил бы выбирать верный путь. Свою стезю, как гласит та же самая книга. Только не спасет это от холода. Ведь зная, что осталось недолго, трудно быть рядом с дорогими людьми, видеть их грустные глаза. Лекс всегда говорил, что сочувствие - пустая трата времени. Зачем, утверждал он, попусту болтать, когда надо доказывать действиями? Время не вернуть. Оно так же, как и всегда, будет резать вечность на куски, словно фильм на кадры. Только реальные, иногда - выдуманные. Все зависит от мира.       - Ну, чего тут зависла? - Воронов опять улыбается, слегка щурясь. - Пошли, что ли, чай пить.       А мне холодно. Думаю, даже чай не поможет. Просто больно знать, что скоро его не станет. Единственного, наверное, человека, который умел быть своим. Именно своим - близким, нужным, дорогим, в какой-то степени любимым. Медленно иду вперед, смотря прямо, а затем обнимаю за шею, тихо всхлипывая.       Боже, как холодно. Как холодно знать, что скоро не будет этого темноволосого шутника, который заставляет меня улыбаться. Как холодно чувствовать, что ему самому неприятно сочувствие в виде слез. Как холодно терять близкого человека. А впрочем...       - Мне холодно. Очень. - Заглядываю в янтарного цвета глаза, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Затем вздыхаю. Ночной воздух прохладен, словно у реки. А затем, обвив руками шею Воронова, целую, крепко прижимаясь к нему.       Наверное, это и есть альтруизм - жертвовать собой ради чувств других. Хочется заполнить его пустоту. Хотя бы собой - сентиментальной дурой.       - Лиска, - шепчет брюнет, перебирая мои волосы, - спасибо.       - Не уходи. Холодно. - Крепче прижимаю Лекса к себе, положив голову ему на плечо.       Все равно холодно, но хотя бы есть надежда погреться у огня. Ведь льду больше и не надо - лишь бы вновь стать водой, которая утечет, словно время, возвращаясь покой и тепло. А на дворе лето, хотя на крыше холодно. Слишком часто вспоминаю это морозное слово. Словно город шепчет мне его всячески. Алхимик недоделанный, наверное.