Часть 1
30 апреля 2012 г. в 11:57
Уже прошел целый год с тех пор, как он покинул меня, а ничего так и не изменилось. Легче по-прежнему не становится. Сердце все еще болезненно сжимается при каждом воспоминании.
Сейчас, проходя мимо этих пустующих двориков, я вспоминаю наше с ним детство.
Мы были счастливыми детьми и почти неразлучными.
Все тогда казалось интересным, увлекательным, добрым и хорошим. Мы ни о чем не думали, просто жили, а впереди нас ждали только радостные и светлые открытия, яркие и смелые победы.
Просыпаясь рано утром, слегка перекусив, мы сразу же отправлялись на улицу. И целый день проводили на свежем воздухе: играли с другими детьми в прятки, рисовали мелом на асфальте необычных человечков, веселились и радовались.
Жаль, что детство пролетело так быстро.
Беда ворвалась в нашу жизнь не стремительно, она подступала медленно, постепенно утягивая нас в пучину горя и боли.
Его странное поведение стали замечать еще в школе.
У него всегда была странная склонность к острым предметам, в особенности, к ножам. Но к подростковому возрасту она только усилилась. Он мог ударить человека или задушить в непонятном приступе агрессии, а потом об этом просто не помнить. Он пропадал, уходил из дома, а возвращался в растерянности, совсем ничего не понимая. Такие приступы случались почти каждую неделю. Помню, что в нашем доме слишком часто появлялась полиция, задавая странные вопросы и выясняя некие обстоятельства.
Со временем всё только ухудшилось.
Родители водили его к психологам и психотерапевтам, но явных результатов это не давало. Лекарства помогали, но совсем ненадолго.
Когда я пытался поговорить с ним, узнать причину такого странного поведения или вразумить, он просто отказывался слушать, бился в истерике головой об стену, брал первые попавшиеся под руку предметы и наносил сам себе страшные увечья, а всем остальным говорил, что его избивают дома.
Но большую часть времени он был замкнутым и тихим. Я никогда не знал, о чем он думает и что хочет сделать.
Он был холоден и равнодушен по отношению ко мне, к своим близким. Зато сильно любил фиалки. У него было много фиалок. Он мог наблюдать и возиться с ними довольно продолжительное время, а потом безутешно плакать, если какое-нибудь его растение погибало. Конечно, со стороны это выглядело совершенно неадекватным.
«Они ведь волшебные, - шептал он мне, - кажется, в них есть что-то такое...они могут общаться со мной, и я их понимаю..»
И тогда он, с фанатичным блеском в глазах, часами говорил о своих цветах, не замечая никого вокруг и не обращаясь ни к кому конкретно.
Я не хотел верить, что мой брат болен. Пытался всячески его защитить перед другими людьми.
Но ему была необходима помощь. Госпитализация в психиатрическую клинику.
В больнице был поставлен неутешительный диагноз: психопатоподобная шизофрения.
Не могу передать словами весь тот ужас, который я пережил, узнав, что мой любимый брат больше никогда не будет прежним, что его уже невозможно вылечить.
Я приезжал навещать его в больнице, мы гуляли, разговаривали, он даже улыбался мне. Но его любовь сразу же заканчивалась, как только я уходил. А на следующий день он и вовсе меня не узнавал.
Каждый раз я уезжал в слезах. Было больно, сердце рвалось на части.
Я видел и понимал, что он становится все более агрессивным и неконтролируемым, что в любой момент он может совершить самый непредсказуемый поступок.
Того парня, улыбчивого и доброго, больше не было. Он совсем перестал меня узнавать, больше не отвечал мне, и все мои жалкие попытки разбудить в этом чужом человеке моего брата встречались неприкрытой враждебностью и злым взглядом голубых глаз.
В тот день, за два месяца до его смерти, я снова пришел к нему, и он тогда казался мне совершенно нормальным. Я расспрашивал его о том, как ему здесь живется, мы разговаривали о родителях и его друзьях. И вдруг он крепко обнял меня и еле слышно прошептал: «Я все понимаю, но ничего не могу сделать с этим. Со мной что-то происходит, и я не знаю, что..»
Это было страшно. Он был частичкой меня, такой близкой и родной, и эта частичка медленно умирала у меня на глазах, а я не мог ничего сделать.
У меня абсолютно пропал интерес к собственной жизни и ко всему окружающему. Я старался быть сильным, сильным ради него. Но, когда приходил домой, мысли, чувство вины и мечты о несбывшихся надеждах накатывали с новой силой, мне хотелось кричать и плакать от безысходности.
Когда мне сообщили, что мой брат покончил жизнь самоубийством, я не был удивлен и не стал узнавать, как именно он это сделал. Я знал, что он тоже мучился, и, наверное, так было даже лучше. Но смириться с этой потерей было гораздо сложнее, чем мне казалось.
Я запирался у себя в комнате и рассматривал наши с ним фотографии, вспоминая те недолгие минуты, которые мы провели вместе, и наивно полагая, что все могло быть иначе.
Прошло много времени, но говорить об этом все еще тяжело.
Наверное, я бы сошел с ума, останься я один на один с этой проблемой. Сейчас спасает работа, в которую можно уйти с головой, и люди, которые поддерживают меня и остаются рядом.
Говорят, что между близнецами существует особая связь. А если один из них умирает, то второй всегда будет чувствовать себя опустошенным и уже совсем другим.
«Я тебя не забуду. Я буду помнить тебя всегда.»