Опасная игра: Последний этап

«О, Ву Бин!» Умирать не больно, но грустно. Больно думать о людях, которых она оставляла. Она представляла себе родителей, думая о том, что они скажут, когда Дже Кен и другие вернутся домой и все расскажут. Если Дже Кен и другие вернутся домой и расскажут… Ее мысли, беспорядочные и разрозненные, рассеивались, как пух одуванчика на ветру. Мистер и миссис Чу – родители Ха Ни – так страдали, когда потеряли Ха Ни. Га Ыль не хотела даже думать о том, что ее родители будут так же страдать. А Ву Бин… Что будет с Ву Бином? Может, И Чжон отпустит его. Нет причин держать его после смерти Га Ыль. Но это казалось невероятным. И Чжон – Сумеречный человек, а Сумеречные люди не способны на жалость. И Чжон, должно быть, перенесет свой гнев на Ву Бина. «Пожалуйста, нет», – подумала Га Ыль… но это уже не имело значения. Даже ее грусть угасала сейчас – разбивалась и улетала прочь. Она умирала. И ничего не могла изменить. Странно, однако, что мертвый человек может вдруг ощутить боль – физическую боль. Жжение. Ледяная вода уже давно перестала причинять страдание, и она не чувствовала собственного тела. Запертая в абсолютной темноте и тишине, онемевшая, чтобы что-либо ощущать. Казалось, что у нее вообще нет тела. Она была лишь скоплением блуждающих мыслей. Откуда взялось это жжение? Сначала оно показалось далеким и легко преодолимым. Но не прекращалось, наоборот, становилось сильнее. Га Ыль почувствовала тепло: легкое, покалывающее тепло. И вместе с ним она снова стала ощущать свое тело. Руки. Она чувствовала свои руки. И ноги – у нее были ноги. У нее было лицо, в которое вонзались тысячи крошечных жгучих иголочек. Она почувствовала. «Открой глаза», – приказала она себе. Не получалось. Веки были слишком тяжелы, все тело болело! Ей снова захотелось вернуться в темноту, где не было боли. «Га Ыль! Га Ыль!» Ее имя, произнесенное с любовью и отчаянием. «Бедный Ву Бин», – отрешенно подумала она. Она нужна Ву Бниу, и он, должно быть, сходит с ума от беспокойства. Ей надо идти к Ву Бину. Но было больно. «Га Ыль! Пожалуйста, Га Ыль, вернись…» «О нет! Нет, не плачь. Все будет хорошо». Есть только один путь, чтобы все было хорошо, – вернуться, постараться забыть эту ужасную боль. «Хорошо, тогда сделай это!» Га Ыль сконцентрировалась на тепле, пытаясь приблизить его. Подталкивая себя к нему. Боль была ужасной – болели легкие. Но если есть легкие, значит, можно дышать, «Дыши, девочка!» Было чертовски больно, и темнота засасывала, пытаясь снова утащить ее вниз. «Так держать, Га Ыль! Продолжай бороться! О, Га Ыль…» Она с усилием открыла глаза. Золотой свет ослепил ее. Кто-то растирал ей руки. «Я сделала это ради тебя, Ву Бин!» Но это был не Ву Бин. Это был И Чжон. Это он растирал ей руки и звал ее. Золотой свет плясал в его волосах, на лице. «Это огонь», – поняла Га Ыль, которая находилась теперь в другой, сухой пещере, немного просторнее предыдущей. Девушка лежала в чем-то наподобие гнезда из белого меха, очень мягком, удобном. Тепло возрождало ее к жизни. Боль немного утихла, однако внутри Га Ыль по-прежнему ощущала твердый кусок льда. Она была слишком слаба и измождена, чтобы мыслить ясно. Это И Чжон, не Ву Бин – но она не могла до конца осознать это. Он не был даже похож на И Чжона, потому что Га Ыль никогда не видела И Чжона испуганным. Но сейчас синие глаза потемнели от страха и широко раскрылись, как у ребенка, – от избытка чувств. Лицо И Чжона, всегда казавшееся высокомерным и надменным, даже в свете огня было бледным и худым – как будто кожа обтягивала кости, а от улыбки, всегда игравшей на его губах, не осталось и следа. Но самым странным было то, что И Чжон, похоже, дрожал. Он прекратил растирать ладони Га Ыль, и крупная дрожь пробежала по его рукам. Га Ыль заметила, как часто он дышит, по тому, как поднимается и опускается его грудь. – Я думал, ты умерла, – глухо сказал он. – Я тоже так думала, – судорожно выдохнула Га Ыль. – Вот. Выпей, это должно помочь. – И в следующую секунду он, поддерживая голову, поднес дымящуюся чашку к ее губам. Жидкость была горячей и сладкой, она проникала теплым потоком в холодный комок внутри, избавляя от него и унося последние остатки боли. Га Ыль почувствовала себя расслабленно; она лежала спокойно, впитывая жар огня. Как странно… И Чжон был нежен… но ведь он никогда не был нежным. Он принадлежал к тому типу людей, которые не испытывают подобных чувств. Они черствы, не способны на жалость. Она, возможно, даже не приняла бы его помощь, но он выглядел затравленным – как будто испытал смертельный страх. – Я думал, что потерял тебя, – проговорил он. – Значит, это не ты наслал воду? Он лишь посмотрел на нее. Не время упрекать друг друга. Может, ей следовало что-то сказать – например, о том, что он сделал ей в прошлом. Он преследовал ее всеми мыслимыми способами. Но сейчас, здесь, в этой маленькой пещере, в окружении скал, где не было никого, кроме них, а единственным звуком было мягкое потрескивание огня… все казалось таким далеким. Частью прошлой жизни. И Чжон не был похож на Сумеречного человека, не был похож на охотника. И потом, если он и был хищником, его жертва находилась перед ним, изможденная и беспомощная. У него никогда не было лучшего шанса. Если бы он захотел ее, у нее просто не хватило бы сил сопротивляться. Вместо этого он, почерневший от беспокойства, смотрел на нее странным изумленным взглядом. – Ты бы переживал, если б я умерла, – сказала она медленно. Он секунду пристально вглядывался в нее, потом отвел взгляд. – Ты что, и правда не знаешь? – произнес он не своим голосом. Га Ыль не ответила. Она приподнялась на белом мягком ложе и села. – Я уже говорила, что думаю о тебе. – Да. Но… И Чжон не скрывал, что любит ее, – но Га Ыль никогда не ощущала нежности в его чувствах. Она должна была это сказать, но почему-то показалось неуместным признаваться в этом тому, кто выглядел таким потерянным. Как ребенок, который ждал удара. – Но я никогда не понимала почему. – Правда. – Это был даже не вопрос. – Мы такие разные. Безумие говорить об этом. Но они оба смотрели друг на друга спокойно, как никогда прежде. Пристально – но без вызова. «Это что-то значит – смотреть кому-то в глаза так долго», – подумала Га Ыль. Ей не стоило этого делать. Но конечно ей с самого начала было интересно, что он мог увидеть в ней. Чтобы следить за ней так долго, с того времени, когда ей было всего пять лет, чтобы покинуть свой мир, прийти, выслеживать и подстерегать, как будто ни о чем другом он и не думал. – Почему, И Чжон? – мягко спросила она. – Тебе нужен перечень? – Его лицо было абсолютно непроницаемым, его голос был отрывистым и равнодушным. – Что? – Волосы, как янтарь, глаза, чистые, как воды Нила, – произнес он, как показалось, совершенно бесстрастно. С таким же успехом он мог бы читать вслух домашнее задание. – Но дело не в цвете, а в выражении. В том, что они становятся глубокими и мягкими, когда ты думаешь. – Га Ыль открыла было рот, но он продолжал: – Кожа, которая светится, когда ты радуешься, золотое сияние тела… – Но… – Но существует много красивых девушек. Конечно. Ты другая. Есть что-то внутри тебя, что делает тебя другой, какой-то особый дух. Ты – невинна. Даже после всего, что с тобой произошло. Нежная. Но в душе как огонь. – Я не такая, – возразила Га Ыль почти испуганно. – Чан Ди говорит, что я слишком простая… – Простая, как свет и воздух. Люди считают это само собой разумеющимся, но без этого они умерли бы. Га Ыль была напугана. Этот новый И Чжон был опасен – он заставил ее почувствовать слабость и головокружение. – Когда я увидел тебя в первый раз? Ты была как поток солнечного света. Все остальные хотели убить тебя. Они думали, я сошел с ума. Они смеялись… «Он имеет в виду других Сумеречных людей», – подумала Га Ыль. – Но я знал об этом, и я следил за тобой. Ты росла и становилась все более красивой. Ты была совсем не такой, как все остальные. Я не хотел убивать или использовать тебя, как это иногда делают с другими людьми. Ты была нужна мне. Однако за полным безразличием в его голосе теперь скрывалось что-то еще. «Это голод, – подумала Га Ыль, – но не холодный, озлобленный голод, который она видела и слышала в страшных глазах и шепчущих голосах Сумеречных людей. Похоже, И Чжон испытывает голод к тому, чего у него никогда не было, голод, наполненный парализующим желанием, которого он даже не осознает». – Я не видел ничего другого, не слышал ничего другого. Все, о чем я мог думать, была ты. Я никогда никому не позволил бы причинить тебе страдание. Я знал, что должен заполучить тебя любыми путями. Они говорили, что я безумно влюбился в тебя. Он поднялся и подошел ближе к огню, Га Ыль казалось, что она видит его в первый раз, она смотрела на него другими глазами. Он казался маленьким и незащищенным. Все в мире замерло, только ее сердце стучало, и это приводило ее в ужас. Она никогда не заботилась о том, что другие Сумеречные люди могут сказать И Чжону. Она знала, что он был самым молодым в их древнем роде, но никогда не задумывалась о его жизни, взглядах. – Что это значит – быть… – Га Ыль колебалась. – Быть Сумеречным человеком, наблюдать из темноты за всем, что происходит в мире, где нет теней? На земле есть цвета, которых здесь никогда не встретишь. – Но ты можешь делать все, что хочешь. Ты можешь их создать. – Это не одно и то же. Вещи здесь блекнут. Они недолговечны. – Но тогда почему ты остаешься здесь? Вместо того чтобы смотреть на нас, ты мог бы… – Га Ыль снова умолкла, не договорив. «Боже, что я несу? Приглашать Сумеречного человека в свой собственный мир?» Она глубоко вздохнула. – Если бы ты мог измениться… – Я не могу изменить себя. Никто из нас не может. Остальные девять миров не допускают нас, держат нас в своих пределах; там утверждают, что наша природа разрушительна. Нам нигде не рады, но мы всегда будем рядом, будем наблюдать. Из тени. – В его голосе было нечто новое – горькая отчужденность. За этими словами скрывалась покорность. – Всегда, – закончил он. – Всегда? Ты никогда не умрешь? – Что не родилось, не может умереть. У нас есть начало, конечно. Наши имена вырезаны на доске рун, на специальной доске рун… – Он закончил фразу почти с насмешкой: – На Доске Жизни. В дедушкином дневнике было что-то об этой доске. Картинка, нарисованная чернилами… – Вырежи наши имена на доске – и мы оживем, – сказал И Чжон, – Уничтожь их – и мы исчезнем. Это показалось Га Ыль бессердечным. Создания, которые оживали после вырезания знаков на дереве или камне. «Как страшно быть Сумеречным человеком, – мелькнуло у нее в голове, – И как печально! Обречен собственной разрушительностью всегда оставаться неизменным». И Чжон стоял спокойно у самого огня, пристально вглядываясь в темноту, лицо его было наполовину в тени. Га Ыль вдруг подумала: что бы было, если бы он не пытался применять силу по отношению к ней? С самого начала И Чжон использовал силу и обман. Он завлек ее в магазин «Иные игры», заставил купить игру, зная, что, когда она соберет картонный дом, он затянет ее в Сумеречный мир. Он взял ее в заложницы. Заставил играть в свою собственную дьявольскую игру, чтобы она попыталась завоевать свободу. Он угрожал ей, заставил ее друзей страдать, он убил Ха Ни. Он сделал все, чтобы вынудить ее подчиниться. – Неужели ты не мог просто прийти и спросить? – пробормотала она. Она говорила ему то же самое в башне картонного дома: «Неужели это никогда не приходило тебе в голову? Что ты мог просто появиться перед моей дверью, без игр, без угроз, и просто спросить меня?» Но тогда, в башне, эти слова были лишь уловкой, чтобы выбраться, и она не думала так на самом деле. Сейчас она подумала именно об этом. А что, если И Чжон появился бы как-нибудь ночью из тени, например, когда она шла домой, и сказал бы ей, что любит ее? Что бы она сделала? Она бы испугалась. Да. А потом? Если бы И Чжон, нежный, ранимый, как сейчас, приходил, дарил ей подарки? Если бы она принимала его подарки… Это было невозможно, слишком странно, чтобы случиться на самом деле, но подозрительно волнующе. Было слишком фантастично представить себя в роли принцессы с Князем тьмы в качестве супруга. Однако на мгновение в голове Га Ыль возникла яркая картинка. Она в черном шелке, в соболях, на черном мраморном троне в большом каменном зале, в вечных сумерках. Она становится равнодушной, забывая о мире, который оставила, – но, возможно, она счастлива от обретенной власти и положения. Будут ли рядом с ней маленькие создания из Сумеречного мира, которые прислуживали бы ей и заботились о ней? Будет ли она способна управлять так же, как это делает И Чжон? Или, может, не черное платье, а белое, с маленькими сосульками, как в «Снежной королеве» Андерсена. И драгоценности в виде замороженных цветов на шее, и голубоглазый белый тигр, припавший к ее ногам. Что бы подумали Дже Кен и Чан Ди, если бы увидели ее такой? Они сначала, наверное, испугались бы – но она подала бы им напитки, как тот в кружке, сладкие и горячие, И со временем они привыкли бы. Чан Ди стала бы завидовать милым штучкам, а Дже Кен – власти. Что еще? И Чжон сказал, что у нее было бы все, что угодно… Если бы она могла иметь все, что хотела, без ограничений, не сдерживая воображение… Если бы она могла иметь все… «Я бы хотела Ву Бина». Га Ыль на миг забыла о нем, потому что нарисованная ею картина совершенно не вязалась с его образом. Теплота и сила Ву Бина, его ленивая улыбка совсем не вписывались в нее, да и И Чжон никогда бы не впустил его туда. Но Га Ыль не нужен другой мир, если в нем нет Ву Бина. Видение исчезло, и Га Ыль каким-то образом поняла, что оно никогда не возникнет снова, что оно существовало только мгновение, когда она поверила в это. Она никогда не забудет, но в то же время никогда не сможет снова представить себе эту ситуацию. «Тем лучше», – неуверенно подумала она. Она больше не хотела думать об этом. Она вся дрожала, чувствуя опасность. – Я согрелась, – сказала она, отбрасывая в сторону белый мех. Все ее мысли были теперь сосредоточены на том, что ей нужно уходить. Она, конечно, должна поблагодарить его за то, что он спас ей жизнь, – хотя, если бы не И Чжон, она не оказалась бы в опасности. Он не отрывал от нее глаз. Га Ыль смотрела в сторону, сосредоточившись на том, чтобы подняться. Когда ей это удалось, ноги подкосились. Она попыталась сделать шаг и споткнулась.Он тут же оказался рядом. Га Ыль почувствовала его теплые руки на своих плечах – он поддерживал ее. Она посмотрела на' его обнаженную грудь под кожаным жилетом, вздымавшуюся в такт дыханию. Все вокруг было золотым от огня. Га Ыль не хотелось смотреть ему в лицо, но каким-то образом это все-таки произошло. Глаза И Чжона были по-прежнему широко открыты: неземная синева вокруг темных бездонных зрачков. Они всегда расширялись, когда он видел ее, но сейчас в этой одинокой глубине было что-то навязчивое. – Извини меня, – прошептала она, с трудом представляя себе, что имела в виду, – Мне надо идти. Извини. – Я знаю. В это мгновение он, казалось, понимал это лучше, чем она сама. Он выглядел очень молодым, и очень уставшим, и обремененным чем-то, чего ей было не понять. Он слегка наклонился, его лицо оставалось по-прежнему серьезным. Га Ыль закрыла глаза. Этот поцелуй не был похож на прежние. Не потому, что он был мягче, – поцелуи И Чжона всегда были мягкими, по крайней мере поначалу. Не даже потому, что он был длительным, – поцелуи И Чжона почти всегда были длительными. Но он был другой – такой необычный, что мысли Га Ыль спутались и она смутилась. Чувство… это было оно. Не просто ощущение, но эмоции. Такие сильные эмоции, что ее затрясло. Это был такой невинный поцелуй, такой безгрешный… Его теплые губы дрожали, касаясь ее губ. Как могла такая простая вещь так сильно растрогать ее? Потому что она могла ощущать его чувства, поняла она. Когда она коснулась его губ, она чувствовала его боль, почти невыносимую боль человека, чье сердце разрывалось от печали. На этих теплых мягких губах был вкус невосполнимой потери. Если бы кто-то из них двоих умирал, такой поцелуй был бы в самый раз. «Он так страдает, оттого что теряет меня?» – Га Ыль никогда не отличалась особой скромностью, но с трудом могла в это поверить. Ей надо было бы полностью отбросить эту мысль – исключая то, что чувствовала она сама. Она чувствовала… смятение. Когда он отступил, Га Ыль была как будто в трансе. Она стояла, закрыв глаза, все еще полная чувств, и не могла пошевелиться. Слезы наворачивались на глаза. А как же Ву Бин? В шестом классе он сломал ногу и сидел в луже белый как полотно, но продолжал шутить, держа Га Ыль за руку и не показывая, как ему больно. Всякий раз он подбадривал Га Ыль, когда ей было страшно в кино или когда она плакала, жалея потерявшихся животных. Он не спал всю ночь, когда ей показалось, что Козетта, найденная на парковке кошечка, умирала. Он стал частью самой Га Ыль с семи лет. И Чжон заставил его страдать. Га Ыль пришла в себя и открыла глаза. Она отступила и увидела, как изменилось лицо И Чжона. Как будто он знал, о чем она думала. – Я нужна Ву Бину, – уверенно сказала она. И Чжон зловеще улыбнулся, и это рассеяло туман в ее голове. Потерянность, растерянность исчезли, как будто их никогда и не было. – О да, Ву Бин-и нуждается в тебе, как в воздухе. Но мне ты нужна, как… – Как что? – спросила Га Ыль, когда стало ясно, что он не собирается продолжать. – Как свет, – сказал И Чжон с той же горькой улыбкой. – Ты – свет. Хорошо: как огонь – мотыльку. Я уже говорил однажды, что тебе не следует вмешиваться в запретные вещи, – я должен был последовать этому совету сам. – Свет не может быть запретным, – возразила Га Ыль. – Для меня – да. Он смертелен для Сумеречных людей. Свет убивает тени, разве ты не знаешь? Это казалось ему забавным. Его настроение в очередной раз молниеносно сменилось и, глядя сейчас на его лицо, Га Ыль подумала: не были ли последние полчаса сном? – Не думай, что, раз я вытащил тебя из воды, игра закончилась, – добавил он. – Нужны три золотых дублона, чтобы попасть к твоему драгоценному Ву Бин-и. А часы тикают: тик-так… – У меня уже есть один, помнишь? Я… – Га Ыль оборвала невнятную речь, сунув руку в карман джинсов. Швейцарский армейский нож был на месте, но золотой дублон, брошенный И Чжоном в пещере, исчез. – Но он был у меня. Он, должно быть, выпал… – Извини. У участника игры только одна попытка. Нельзя начать сначала… – Ты… – Голос Га Ыль снова оборвался. Гнев растаял, но она почувствовала, что ожесточилась. Она, должно быть, сошла с ума, жалея И Чжона, – И Чжона! – но сейчас она все поняла. Они были противниками, как всегда, играли друг против друга в игре жестокой и безжалостной, как и сам И Чжон. – Я достану монеты – если ты дашь мне шанс. Здесь я мало что могу, – сказала она. – Это правда. Выход слева. Пожалуйста, будь аккуратной и иди вперед. Мы надеемся, вам понравилась поездка. Га Ыль повернулась и увидела прямоугольник тусклого света. Раньше его там не было. Она вздохнула и направилась к выходу, стараясь держаться прямо. Га Ыль, не оглядываясь, подошла к выходу и увидела, что перед ней обычная двустворчатая дверь, – такая же, как на космических горках в Диснейленде. Она бросила быстрый взгляд через плечо: И Чжон стоял там, где она его оставила. Черный силуэт на фоне огня. Га Ыль отвернулась и пошла вперед. Она видела крошечные далекие огни, много огней, искрящихся и описывающих круги, – ослепительную игру света. – Что?.. – прошептала она. Что-то схватило ее.