Трансформер

      Хорошо, что следующий день был воскресным, а значит, никто не увидит его красных зареванных глаз. Сославшись на неважное самочувствие, Марк наотрез отказался идти в кино с родителями, которые выбрали прекрасный, по их словам, фильм – "Интерстеллар".       Притворившись, что заснул, омега поглубже уткнулся носом в собственное плечо, мешая папе заглянуть сыну в лицо перед уходом, и Александру Ивановичу пришлось довольствоваться растрепанной макушкой, куда он с удовольствием чмокнул сына.       До вечера Марк провалялся в своей постели. Иногда ему удавалось поспать, но сон не хотел утягивать его надолго, и он раз за разом приходил в себя, вспоминая, какой же он жалкий и убогий. Такой, о котором легко забыть, и уж точно не тот, с кем можно праздновать самый важный день в году.       Да, конечно Родион не испытывает к нему никаких чувств, но... Приглашение хотя бы из вежливости было бы величайшей радостью для маленького трансформера, если уж в его услугах никто не нуждался. А может, он подыскал себе более привлекательного защитника?       Бип - пискнул вдруг мобильник, вспыхнув голубым светом.       Дыхание замерло в горле.       «Родион?»       Омега подскочил, словно альфа только что вошел в его комнату собственной персоной. Челка упала на лоб, руки мелко затряслись. Марк замер, ошарашенный.       «Зачем он звонит? Для чего? Он все уже дал понять».       Мобильник продолжал попискивать.       - Марк, ты поднимешь наконец трубку или это сделать мне? - раздался из коридора голос папы, проходившего мимо приоткрытой двери.       Омега схватил телефон, едва справляясь с водоворотом чувств, вмиг захлестнувших голову.       «Черт с тобой, альфа.»       - Алло.       - Привет.       Марк попытался сглотнуть, но в горле неожиданно пересохло.       - Привет.       - Ты давно не звонил.       - Зачем? – резче, чем собирался, ответил Марк.       «Он что, издевается?»       - Например, чтобы поздравить меня с днем рожденья.       - Я не знал, - выпалил Марк слишком поспешно, выдавая себя с головой.       - Понятно… А что с твоими оценками?       «Нажаловались, значит.»       - Все нормально.       - А вот твои учителя говорят, что нет.       Ответить на это было нечего. Родион продолжил:       - Если ты не подтянешь предметы, то в университете тебе нечего будет делать. Соответственно, ты не сможешь находиться при мне и выполнять свои непосредственные обязанности...       На глаза омеге навернулись слезы, он закусил губу, чтобы не разрыдаться.       - …тогда зачем мы тратим столько времени? Если тебя устраивает твоя жизнь, то скажи прямо и закончим на этом.       - Меня не устраивает моя жизнь! – сорвался Марк на крик словно вскипевший чайник. – И я трачу много времени, стараясь отвечать твоим ожиданиям! – Накопленная забродившая энергия выплескивалась хаосом злости, обиды, неоправдавшихся желаний. – А находиться я при тебе и так не могу! Тебя нет в школе! Нет дома! И ты не позвал меня на этот чертов праздник… хотя бы просто… так...       От слез, бесконтрольно стекавших по щекам, началась икота. Нечем было дышать. Пальцы свело на зажатой в хватку пластмассе.       - Я сейчас заеду.       И гудки.       Упав на кровать, лицом в подушку, Марк взвыл. Рассержено, горько, с надрывом.       Еще две минуты он позволял себе задыхаться.       Дверь осторожно скрипнула.       - Марк, - совсем тихо.       - Папа! – Александр Иванович понял и, шагнув обратно, прикрыл дверь.       Тяжело втянув столько воздуха, сколько позволили легкие, Марк поднялся. Его пошатывало, а окружающее пространство никак не желало останавливаться. Еле ковыляя, держась за стены, он пошел в ванную приводить себя в порядок.

***

      Наспех одевшись и причесавшись, Марк спешно поправил покрывало на кровати и сел, выставив руки вперед и вбирая коленные чашечки в ладони. Его немного трясло, а в распухших покрасневших глазах горел нездоровый огонь.       Что он наговорил Родиону?       Теперь он…       Теперь его…       Дрожь не желала униматься. Минуты тянулись неимоверно долго, пока не раздался дверной звонок.       Омега подскочил, отчего-то схватив себя за руку, впиваясь коротко остриженными ногтями куда-то выше запястья. Желание бежать от альфы и не убегать, разрывало на части, припечатав к месту намертво.       В заложенных, словно водой, ушах слышался глухой разговор.       Дверь открыл папа. О чем они разговаривали, было не слышно. И очень страшно. Наверное, сейчас Родион извиняется перед родителями и забирает свое предложение о свободе обратно, говорит что сильно ошибся и уходит…       «Уходит?»       Разговор затих.       Хлопнула входная дверь.       Вот и все.       Горло сдавило. Ногти впивались все глубже в кожу, но боли Марк не чувствовал.       Потяжелел воздух, дрогнул под ногами пол. Окружающие предметы поплыли: рисунок на настенном ковре размылся, теряя симметричность; вот вязкая капля тяжело плюхнулась на пол; стул неуклюже сложился под собственной тяжестью, будто придавленный невидимой плитой; всколыхнувшись, кровать пошла буграми волн; протяжно скрипнули длинные щепы шкафа, ребрясь гармошкой.       Марк медленно застывал на месте. Твердое прозрачное стекло обтекало тело, превращаясь в недвижимую хрустальную массу, консервируя омегу словно букашку в огненном янтаре.       И Марк не мог это остановить. Не хотел. Зачем?       Никому вокруг не нужна его никчемная жизнь. Так зачем она ему самому? Вечно мечтать о счастье? О радости? О Родионе?       «Не хочу.»       Стекло мягко скрипнуло, затягивая маленькое тело мертвой хваткой в центр, пряча от всех тревог мира.