Небесные короли

Они называли их Небесными Королями. Тех, кто приходит, не спрашивая разрешения и тех, кто не щадит никого. Им неизвестны людские страдания и им наплевать, сколько будет казнено и уничтожено людских жизней, у них не было душ и они не знали, что такое милосердие. Это были сходящие с ума птицы. Отщипывали по кускам чужую плоть не дожидаясь гниения, это были не падальщики, потому что жрали всё, что только можно; мясо в любом виде — в объятиях налитых кровью вен или оторванными кусками по земле; они лакомились всем, начиная от глаз и кончая внутренностями; они сжирали всё без остатка, и на десерт у них всегда было человечье сердце. Эти люди не знали, погибает весь род людской от нападок этих тварей или же только они так страдают, но они знали только то, что это всё кара божья и ничья больше, потому что никогда прежде на людей не сыпалось столько горя за раз. Они были готовы к чему угодно, но когда первый ворон постучался клювом в окно и какая-то маленькая девочка коснулась стекла, они не ждали, что с одного удара птичьего клюва стекло может разлететься на мелкие куски, поранить человека, не ждали, что потом всё станет ещё хуже, что потом девочки-то уже и не станет. Они убивали. Они истребляли. Они уничтожали. Всё началось, когда почернело небо. Чёрное-чёрное, солнце будто облили переплавленным обсидианом, а потом тень небесная распространилась на всё живое и неживое. Тогда люди думали, что это пройдет, что может, это лишь кратковременное затмение, хотя чужая планета не заслоняла Солнце. Но это не закончилось, то было лишь начало, начало конца всего. Они называли это массовым людоубийством. Они называли это отмщением природы роду людскому за то, что он сотворил с Землёй, её дарами, растраченными человеком впустую. Они называли это карой, карой небесной и карой божией. Но они продолжали молиться, чтобы Бог смиловался над ними, однако с каждым днём дело обстояло всё хуже, и вонь крови с улиц неслась в дома будто подгоняемая гончими псами, она распространялась с ужасающей скоростью, и когда свершились вторые и третьи смерти, люди подумали, что настал конец света. Теперь люди знали, что как только небо чернеет, стоит готовиться к удару. Все, кто успевал запираться в домах, те запирались, прятались где только могли и как могли, кто в подвалах, кто в погребах, кто под кроватями, кто в шкафах. Эти чудовища выбивали окна и умудрялись выбить и двери, если их слишком много, пернатые твари — умные твари, они знали где и как подобраться к человеку. Кто-то вызвался на, как говорили многие, верную смерть — стоять на посту на вышке, которую соорудили из дерева и установили в самой деревне для того, чтобы предупреждать народ о приближении птиц-убийц. И как только чёрные крылья проявлялись тёмными точками на небе и солнце, то жителям сразу сообщалось простое «Вороны!». Это слово повторялось трижды как заклинание, а потом объявитель сам мчался к собственному дому, рискуя быть убитым на месте. В 1956 году, 12 июля, в 18:57 на вышку никто не вышел. Это было обязательным для смотрителя, того, кто стоял на посту. Может, если бы он не уснул от усталости у себя дома, то не совершилось бы то, что произошло потом. В 18:58 улицы поливало кровью. В ней тонули все, поскальзываясь на чужих, уже безжизненных упавших телах, они тонули, теряя близких и самих себя, они пытались спастись, но с каждой секундой Небесные Короли были всё ближе, и никто из людей не знал, когда в их волосы вцепятся острые когти и вырвут клок, когда в их щёки вонзятся птичьи клювы и когда их глаза останутся насаженными на идеальные для убийства когти. О Сехуну, только вчера тихо справившему своё семнадцатилетие, случилось выйти на улицу. Он не знает и знать не будет, почему вышел, когда слышал за дверью крики птиц и режущие слух мольбы людей о помощи. Почему нажал на ручку двери вместо того, чтобы остаться дома. Почему ноги предательски переступили порог дома, того самого места, где он, наверное, в последний раз мог спастись. Он тонул. Тонул в ноющей боли в сердце и в океане крови, да, это точно был целый океан, не речка, не озеро, не море. За его ноги цеплялась женщина и ребёнок, тёмные спутанные волосы прилипали к изуродованному клювами птиц лицу, женщина молила спасти ребёнка, и едва О взглянул на того, кто ухватился за его вторую ногу, то он не увидел ничего, кроме кровавого месива вместо когда-то красивого или некрасивого лица. Уже не было важно. — Наверное, кто-то там, наверху, и в самом деле проклял нас, людей, — прошептал он тогда. На лице О Сехуна не было эмоций. Он не боялся в тот момент, что в любую секунду его могут разорвать на куски, он только думал о том, что будет, если изничтожится весь людской род. По его спине бежали мурашки. Его сердце обливалось кровью, взгляд бегал по людям, моливших о помощи, среди кучи чужих голосов он пытался услышать родной, тот, который он слышать не хотел бы, но убедиться в том, что среди погибающих нет того, кому места среди них нет (не может быть — думал О) он просто обязан был. Ким Чонин. Он уходил на водопой, потому что у них кончилась вода. О предостерегал его об опасности и велел возвращаться пораньше, но он не видел знакомой светло-жёлтой макушки среди всех этих голов. Его прошибло дрожью и страхом, он начал искать глазами Чонина среди людей, но так и не смог найти. Только когда за его ногу уцепился один из небесных королей, он наконец очнулся и вбежал в дом, захлопнув дверь с такой силой, что кажется, под ним дрогнула земля. Он подбежал к окну и врезался в него ладонями, пытаясь найти знакомое лицо, пока что безуспешно. Чонин. Ким Чонин. Он вернётся. Он не может погибнуть среди этих людей. Только не в этот раз. Но Сехун не может ждать его там, на улице. Он сам погибнет. Поэтому остаётся только ждать, сидя у окна и стараясь не пропустить знакомой головы и вымученной улыбки, хотя куда там. И первым увидел Чонина не он. Чонин сам прильнул к окну, громко ударяя по нему ладонями, и в тот момент сердце О Сехуна разорвалось на мелкие кусочки от страха, ужаса, боли, этого спектра чувств, которое оно не было в состоянии выдержать. Он видел глаза. Видел глаза, наполненные слезами и мольбой. «Только не открывай дверь» — он про­чёл это по еле ше­веля­щим­ся гу­бам. Он слы­шал птичьи кри­ки, и зна­ете, нет ни­чего ху­же, чем ког­да кри­чат во­роны — их го­лоса зас­тре­ва­ют в го­лове и прок­ру­чива­ют­ся там до бес­ко­неч­ности, и ты не слы­шишь боль­ше ни­чего и ни­кого, и от это­го выть хо­чет­ся, ка­жет­ся, что ско­ро кровью из ушей по­течёт. О Се­хуну ка­жет­ся, что он сой­дёт с ума, лишь на нес­коль­ко се­кунд ус­лы­шав кри­ки этих Ко­ролей. Его ру­ки дро­жали. О никогда не думал, что Чонин пострадает от этого. Старался не думать. Чужие губы шептали: «Не открывай». Не открывай. Не открывай. Сехун зажмуривается и вновь смотрит на Чонина, его руки всё дрожат, он хочет, он должен открыть дверь и позволить Чонину войти, но он видит это мотание головой из стороны в сторону и не может не повиноваться. Се боится взглянуть на спину Чонина, от которой осталось лишь кровавое месиво. Его сердце билось в тысячи раз быстрее, чем могло бы биться. О думает, что оно должно остановиться прямо сейчас. Ему дурно и худо, он всё равно не сдерживается и порывается к двери, но останавливается в метре от неё, слыша громкий стук в окно. Ким стучит по нему кулаками и его губы всё так же безмолвно говорят лишь одно слово — нет! Он слышал его крики, его голова готова была расколоться. Чонин плакал, Сехун впервые видел, как Ким позволил себе разрыдаться. По грязным щекам текли слёзы, перемешанные со струйками крови, и тогда у Сехуна начали подгибаться худые колени. Он надеется, что это всего лишь страшный сон. Чонин кричал о том, что Сэ должен уходить. «Они не остановятся так просто» — он прочёл это прежде, чем одна из птиц уцепилась за скулу Чонина, и тот закричал так громко, что Сехуну показалось, будто Чонин не за стеклом, а здесь, совсем рядом, и от этого сердце разрывалось в тысячи раз быстрей. Он не выдержал и под проклятия Чонина выбежал на улицу. Се не знает, как сумел затащить парня в дом. Он слышал птичьи крики, и знаете, нет ничего хуже, чем когда кричат вороны — их голоса застревают в голове и прокручиваются там до бесконечности, и ты не слышишь больше ничего и никого, и от этого выть хочется, кажется, что скоро кровью из ушей потечёт. Сехуну кажется, что он сойдёт с ума, лишь на несколько секунд услышав крики этих Королей. Когда он помог еле держащемуся на ногах Чонину войти, то тут же оттолкнул его в сторону, на кровать, закрывая дверь в панике. Одна птица смогла пробраться в дом, и Се вооружился палкой с ножом на конце. Он сделал её ещё в детстве, накрепко привязав острый конец к старой деревянной швабре. Он всегда хранил её на тот случай, если что случится. И сейчас оно случилось. Никогда ещё на него не попадали чужие капли крови, и когда красная омерзительная жидкость уже сдыхающей птицы попала на его белоснежное лицо, Сехун зажмурился и отбросил своё «оружие» в сторону. Его руки дрожали. Чонин был худо-бедно, но в сознании, когда О усадил его на кровати и, крепко сжав рукой чужое плечо, промокнул чистой тряпкой с каким-то дезинфицирующим средством рваную рану. Сехуну казалось, что кровь была везде, Чонин громко стонет от боли, и Сехун снова думает, что это всё лишь страшный сон. — Они не остановятся так просто. Убегай, придурок… — это всё, что Сехун услышал от Чонина. Парня прошибло потом вновь. — Ты идиот. Идиот… Идиот… Сехун пытался. Пытался изо всех сил вылечить Чонина. Он в самом деле пытался. Кожа на чужой/родной спине была разодрана в кровь, Сехун отчётливо слышал, как громко они, эти капли крови, капают на пол. Слишком громко. Или он сам это надумал? Се­хун мо­лит­ся, что­бы он прос­нулся от это­го кош­ма­ра. О в глубине души знал, что всё бесполезно. С самого начала, когда солнце стало чёрным, он уже тогда знал, что всё это бессмысленно, и пытаться спрятаться от всего этого ужаса и пытаться сбежать… всё это — бесполезно. Поэтому когда он сидел рядом с кроватью, где лежал еле дышащий Чонин, он смотрел в пол совсем пустым взглядом. Тогда он впервые допустил мысль, что Чонин и вправду может умереть. Было затишье. Птицы улетели, но Сехун не вышел. Больше он не осмелился бы выйти. И когда вдруг бесконечные крики птиц затихли, Сехун было подумал, что тронулся умом во второй раз. Но он сидел тихо, не выходя на улицу и оставаясь рядом с Чонином. Его лицо было белее лица Сехуна. О думал, что такого не существует на Земле. Когда в окно врезались птицы, О закричал. Закричал так громко, что разбудил перепуганного Чонина, и пусть тот был без сил, он всё равно увидел то, что наверное, видеть ему было нельзя. Когда О накрыл его одеялом и собой Чонин всем телом чувствовал, как тяжело дышит О. Когда он почувствовал запах… Этот тошнотворный запах… Он понял, что всё кончено. И он подумал, что быть заклёванным до смерти — ужасно. И когда сам Ким умер не знает уже никто. Ни Сехун, ни он сам, ни все заклеванные жители. Разве что вороны. Но вороны всегда молчат и, наверное, это и правда лишь страшный сон.