минус восемь жизней

Всякий раз, когда он просыпается, у него растрепанные волосы и где-нибудь на щеке виднеется след от подушки, пледа, воротника куртки или крошек, разбросанных по столу. Всякий раз, когда просыпается, он потягивается, широко зевает, демонстрируя миру розовый, как и положено шершавый, гибкий язык, ещё больше лохматит свои, то чёрные, то красные, то пепельно-блондинистые, а то и вовсе голубые волосы, невнятно что-то мямлит и идёт пить молоко. Молоко всегда холодное, прямо из холодильника и прямо из стеклянной бутылки с широким горлышком. Иногда (надо заметить, много чаще, чем требуют правила приличия) несколько капель стекают по подбородку, и, если им не повезёт впитаться в ворот какой-нибудь одежды по причине её отсутствия, бедный несчастный Сехун тихо жалобно стонет. - Налил бы молоко в миску. - Я не собака, чтобы из мисок пить, - беззлобно огрызается Тао, вытирает рот тыльной стороной ладони, и принимается за утреннюю зарядку. Сехун кусает губы и мысленно матерится, потому что ну вот только он мог так лохонуться по всем фронтам. Почему даже придурочный хён Чанёль, будь трижды неладны его огромные уши, додумался завести щенка? Бэкки вон какой хороший вырос: и послушный, и ласковый, и слова грубого от него не услышишь, и вообще всегда рад с хозяином лишнюю минуточку побыть. И да, Бэкхён маленький. Компактный. - Говорила мне мама не связываться с котами, - бурчит Сехун всякий раз, лицезрея, как его котёнок, вымахавший под два метра, медленно наклоняется, опускает голову между собственных коленей, и замирает так, - но мозгов у меня никогда не было. За что и наказан. Тао моментально дёргает чутким светло-золотистым ухом, не менее медленно (и, что самое ужасное, не менее эротично!) выпрямляется во весь рост, и тут же принимается за спектакль. Кошки ужасно подлые создания, не даром, их всех Дьявол к себе прибирает поближе: таких врагов даже ему не нужно. Тао прижимает уши к затылку, поднимает плечи, вжимая в них беспокойную свою голову, гладким тугим хвостом бьёт воздух. И смотрит жалобно-жалобно, а глаза карие зеленью отдают, если в них солнце попадает. Паршивец, ей-богу, паршивец и есть. - Хуни, ты сердишься на меня? Я опять что-то не так сделал, да? «Ты просто есть, на мою голову», - мысленно бурчит Сехун, а вслух бурчит другое: - Хоть бы раз услышать от тебя вежливое обращение. Я тебе, пока ещё, хозяин, между прочим, а ты – просто кот. Но у котов, видимо, память коротка. Сехун, что-то, становится всё более хмурым с каждым днём. Когда Тао приходит домой в седьмом часу утра, промокший осенним моросящим дождём и до ужаса виноватый, Сехун не говорит ему ни единого слова. Просто открывает дверь в квартиру, и закрывает дверь в спальню, изнутри. Подчёркивая, что разговаривать не намерен. Только он мог так лохонуться. Почему, почему, всегда и вечно, он делает в корне неправильный выбор? Именно его бабл-ти оказывается слишком разбавленным водой, в его кусочке пиццы нет мяса (хотя, тут, скорее, виноват всё тот же кот, любящий тырить из чужой тарелки), команда, за которую он болеет, никогда не выигрывает... Список можно продолжать до бесконечности, если очень хочется расстроиться и пожалеть несчастного. Но самым роковым неправильным выбором, конечно, был этот котёнок. Взяв домой совершенно крошечное существо, тощее, голодное и такое ласковое, Сехун подумал, что вот сейчас ему повезло. Тао отлично грел по ночам, встречал по вечерам, быстро научился готовить кофе и никогда не был против искупаться в тёплой ванной. По началу. Сехун читал разные статьи по воспитанию. Все они в один голос кричали, что никогда, ни в коем случае, нельзя попрекать крышей над головой и заботой. Нельзя. Поэтому Сехун молчит и сейчас, хотя он, блин, дал кров, кормит, ухаживает, да и вообще, это хвостатое чудовище в курсе, сколько нынче стоят джинсы от его обожаемого Гуччи?! Сехун заворачивается в одеяло с головой и откровенно злится. Злится, потому что волновался, извёлся, он всех богов по именам вспомнил, потому что котёнок (при всех его габаритах, он всё ещё ребёнок, как это ни прискорбно для последнего!) не отвечал на звонки, а потом механический голос и вовсе сообщил, что «абонент находится вне...». А эта мелкая зараза даже не извинился. Тао не идёт на кухню за своим любимым молоком, не идёт в ванную согреться: садится у запертой двери и тихо скребётся в деревянную поверхность. Кошки слышат куда лучше обычных людей: Сехун там, за дверью, за одеялом, зло сопит и очень-очень сильно сердится. Тао шмыгает носом, хотя и больно. Вытирает пальцами опять набежавшую красную каплю, и вздыхает. - Хуни?.. Конечно же, в ответ он не получает ничего, кроме тишины. - Хуни... – Кот вздыхает, понимая, что вот сейчас никак не отмазаться и не оправдаться. Жалобный взгляд тоже не подойдёт, разве что удастся разжалобить дверь. – Сехун... Хозяин... - Отстань, - глухо отвечает задверная тишина, и Тао совсем расстраивается, - я не хочу ничего знать. Если тебе плевать на мои слова, мои просьбы и даже на мои нервы, то мне тоже будет наплевать. Тао расстраивается совсем. Да, он плохой кот, он вредный, хулиганистый и задиристый, он всё делает наперекор и не слушается... А внимания нужного так и не привлёк. - Хозяин! Я не виноват, прости, прости, у меня телефон утонул в реке, а потом я нарвался на каких-то пьяных псов, долго бегал от них, потом долго прятался, а в итоге всё равно получил в нос! Сехуни, мне больно... За дверью молчат, молчат так же обиженно, и Тао уже решает, что надо самому промыть разбитый нос, чего он никогда не умел, самому запихать туда ватку, которую ещё надо скрутить, но это тоже всегда Сехун делал, самому переодеться в сухое, и лечь на неудобном кухонном диване. Обидно, хоть плачь! Телефона любимого нет, по носу получил, перепугался, а теперь ещё и по заднице вот так огребает, хоть и ментально. - Прости, пожалуйста... Кот уже успевает встать на ноги и медленно поплестись по коридору, когда дверь из спальни распахивается, и Сехун выглядит правда зло. - Какие псы? Где? Где ты шлялся опять? Сехун подходит, бесцеремонно запрокидывает чужую голову, взяв ладонями за скулы, и заглядывает в нос с таким серьёзным видом, словно там прячутся ответы на его вопросы. Брови у Сехуна вдруг складываются в жалобный домик, он гладит смуглую и немного колючую щёку, правда, в глаза не смотрит. - Больно?.. Ох, котёнок, пошли, сейчас полечим... Найду, блин, непоздоровится. Терпи и не шипи, нечего ходить, где не нужно. Ты в курсе вообще, что кошки – домашние? Тао терпит, хоть и щиплется, хоть больно в носу, и кровь снова идёт, и антисептик пахнет горько – всё равно терпит. Сехун всегда так мило заботился: чуть грубовато, с фырканьем, словно нехотя. Просто потому что неумеха он, гордец и до того легко смущается. Ясное дело, понятное, что с людьми ему сложно сладить, люди таких не очень любят. - В реке плыла рыбка. Красивая такая, с плавниками, - гнусаво от ваты в носу отчитывается Тао, кивая на стеклянную рыбу, висящую под люстрой, - как ты любишь. Я хотел её поймать, но ты бы мне по заднице дал за это, поэтому я хотел её сфотографировать для тебя. Услышал псов, испугался, уронил телефон. А потом один из них столкнул его в реку. Прости, пожалуйста, я потерял твой подарок. - Какой по счёту? – бухтит Сехун, откладывая медикаменты и снова трогая тёплые щёки. - За что ты мне? Думал: заведу котика, будет дома уютно, будет, с кем вечера проводить, будет... - Так завёл бы другого, на четырёх лапках и пушистого. Зачем меня взял? Шаткое примирение грозит вылиться в новую ссору, хоть этого не хочет ни один, ни другой. И вот так – всегда. - Я сам не знаю! Ох, лучше бы рыбок... Тао готов плакать от этой несправедливости. Он хотел сделать приятно, он пострадал, наконец, он каждый день старается, а этот ворчун... Хуже всех ворчунов! Вон, его знакомый кот Чондэ – так тот вообще не подарок, куда Тао хуже, а его хозяин любит, не обижает и не собирается менять на каких-то там рыбок. - Ты такой злой, что я хочу тебя поцарапать сейчас. Больно поцарапать. Ну правда, не признаваться же, что куда больше хочется поцеловать? Хочется, чтобы чесал между ушами, гладил по спинке, чтобы устраивал на своих коленях, обнимал, чтобы разрешал спать с собой под одним одеялом и без пижамы... Чтобы любил. Много ли коту надо. Тао даже заносит руку, чтобы хорошенько цапнуть по тёплому ещё со сна плечу, только Сехун успевает перехватить её. - И тут ссадина. Чего не сказал, глупый кот? Куда ещё досталось? Больно? Сехун не выносит вида крови своего котёнка, сразу забывает все обиды. Вот и сейчас, целует прямо так, грязную, шершавую от мелких царапок ладошку, закрыв глаза. - Коленку ещё поранил, и всё. – Тихо так говорит, а хвост мелко подрагивает от восторга, и уши сами к затылку прижимаются, словно в ожидании того, что сейчас погладят. – Сеху... Хозяин, давай мириться? Прости меня, я правда пло... - Ты не плохой, ты просто дурак и... и... Тао решает, что если его и выставят на улицу этим утром, то он успеет сделать всё, чего так давно хотел. Поэтому он отнимает ладонь, и, подавшись вверх со своей потрясающей грацией, целует. В губы целует. Так, как в кино и на картинках люди целовали других людей. Люди называют это «влюбиться», и, обычно, они счастливы от этого. С котами, видать, всё иначе, ну или хозяин ему попался совсем бедовый. - Тао... - Да, я понимаю, что это значит, - Тао жмурится и готовится ко всему сразу, только ничего не происходит. Вообще ничего, но Сехун хоть не отстраняется. Поэтому Тао осторожно обнимает его за шею, весь подаётся вверх и снова целует, мягко и осторожно. – У котов девять жизней, ты же знаешь.. Это моя первая, и, знаешь... Я готов отдать остальные восемь, если эту могу провести с тобой. Жить одну жизнь, но жить любимым тобой, это ли не то, что вы, люди, называете «счастьем»? Хочешь... Ну хочешь, я вообще из дома больше не выйду? - Вот же дурак... Вот же глупый кот... Иди-ка сюда. Когда Тао просыпается, он потягивается, широко зевает, демонстрируя сонному Сехуну розовый, как и положено, шершавый, гибкий язык, ещё больше лохматит свои светло-золотистые волосы, невнятно что-то мямлит... Но не идёт пить молоко, как привык, а укладывается обратно, на тёплую бледную грудь щекой. И на постели всего одно одеяло, и никаких пижам, и Сехун выглядит таким юным, таким потрясающим и таким ласковым, когда счастлив. Впрочем, не только «выглядит». OWARI