bambola rotta

Нет. Никто из ТаоРисов не умирает.

В августе я еду в Циндао. Развеивать его прах над морской водой. Красивый город, и, пожалуй, будь ситуация не настолько прискорбной, я не преминул бы взглянуть на достопримечательности. Но вместо этого я долго сижу на пляже и смотрю в темнеющее небо, прижимая к груди урну с пеплом, пока, наконец, не решаюсь опустошить ее. Расставаться всегда тяжело. Но все кончено. Я никогда не был один. Понятия не имею, что делать дальше и как научиться жить заново. Жить без него. Весь июль отложился в сознании одним каким-то бесконечным удушливым днем. Липкое, до рвотного рефлекса, вызывающее отвращение солнце, подернутое пеленой ядовитого тумана. Сартр. Руки тошнит от бумаги. Все мое существо тошнит от солнца. Мне кажется, что темные очки скоро срастутся с переносицей. Я больше не ощущаю их как посторонний предмет. И если не нахожу их в сумке, то у меня начинается паника. Как при отсутствии ингалятора. Не то, чтобы приступы были частыми - бывает, проходят недели, но панический страх, что это случится прямо сейчас, занозой застревает в голове, провоцируя очередную истерику. -Я хочу вернуться в Циндао, - однажды говорит он, глядя на небо. Даже облака, проплывающие над нами, кажутся грязными из-за плотной дымки серого смога, поглотившей этот город. Его слизистые воспалены, а белки глаз испещрены розовой сеткой капилляров. -Тебе лучше надеть солнечные очки. -Солнца нет. -Оно есть, малыш. Просто спряталось за смогом, но оно есть и оно разрушает тебя. -Я хочу вернуться в Циндао, - настойчиво повторяет он. -Зачем? – бесцветно интересуюсь я. Можно было бы добавить что-то вроде «Не все ли равно где умирать?», но я сдерживаюсь и продолжаю молча ждать ответа. -Я хочу еще раз увидеть море. Вот как. Я бы никогда не сказал вслух, но мне и самому хочется воды, дождя, мокрой травы и ажурных теней сквозь густую зеленую листву. Уютный коттедж на краю света. Мне нужно это: "мое", "личное", "неприкосновенное" - дом. Как воздух. Быть рядом с ним. Собрать чемоданы и затеряться где-нибудь вдвоем, кататься на лыжах и смотреть по вечерам на пламя огня в камине. Мне до щенячьего восторга хочется снега. Белого и пушистого. Легкого мороза и кутаться в свитера. Но у меня ничего этого нет. Только улицы раскаленного Пекина и маленькая комнатушка под самой крышей на окраине одного из полуразрушенных хутунов. И вряд ли это место можно назвать домом. Зато у меня есть он. Пока есть. -Хорошо, - соглашаюсь я. – Когда тебе станет немного лучше. Если хочешь, мы даже попробуем накопить денег и отправимся в путешествие. Он с трудом фокусирует мутный взгляд на моем лице и загадочно улыбается краешком рта. Мы оба знаем, что ему никогда не станет лучше. -Ты похож на куклу. Брошенную сломанную куклу, - насмешливо произносит кто-то за моей спиной. Я оборачиваюсь, но в полумраке вечера вижу лишь тонкий черный силуэт обращающегося ко мне парня. – Собираешься замерзнуть и заболеть? – продолжает иронизировать незнакомец. -Не твое дело, - огрызаюсь я. -Кто-то умер? – серьезно спрашивает он и садится на песок рядом. -А что если так? – горько усмехаюсь. -Тебе не обязательно рассказывать, - замечает парень. - Я – Тао, - и он, как ни в чем не бывало, представляется. – Живу здесь неподалеку. Тебе есть, где ночевать? – что-то до боли знакомое в его голосе заставляет меня повернуться. На высоких скулах юноши играют блики заходящего солнца, отражающиеся от водной глади. Внимательные черные глаза, капризные губы, ровная - словно шелк – золотистого оттенка кожа. Красивый. Такой же красивый как ОН. – Не сравнивай, - неожиданно говорит Тао. – Я все равно другой. -О чем ты? – я искренне не понимаю, как он догадался. -Я наблюдал за тобой весь вечер, - тихо отвечает парень. – Наверно, этот человек был тебе очень дорог. -Бамбола, - приходит мне на ум. -Что? – удивляется Тао. -Бамбола, кукла по-итальянски. Он тоже называл меня куклой, - воспоминания заставляют улыбнуться. – Сломанной куклой. -Потому что ты очень красивый, - улыбается в ответ мой собеседник. -Но выгляжу сломленным и жалким? – у меня вырывается невольный смешок. -Я тебя починю, - теплая ладонь касается плеча. Я вздрагиваю, рефлекторно подаюсь в сторону: никто не касался меня вот уже несколько лет. Никто кроме него. – Если ты позволишь, - смущенно добавляет Тао. Обезоруживающая искренность. Шокирующая откровенность. Когда-то, в первые дни нашего знакомства, мы забрели в одно странное место, вероятно, в поисках острых ощущений. В глубине обшарпанной комнаты работал старый черно-белый телевизор, каких не производят уже лет 50. Он уснул на моем плече, а я как завороженный наблюдал за действием на экране, пока не начались титры. Потом мы ушли и долго бродили по улицам. Тогда в наших отношениях не было ничего болезненного, но с тех пор во мне поселилась печаль, предчувствие беды. Возможно, само ожидание катастрофы провоцирует катастрофу. И, в таком случае, в том, что с нами произошло, есть и моя вина. Я не могу найти тот фильм много лет. Он давно утратил название, я не знаю, кто в главных ролях, и не помню имени режиссера. Кто угодно - начиная с Висконти, вот так. Это не мысль как таковая, пришедшая в голову и получившая развитие благодаря бурной фантазии. Это тоскливый осадок после фильма, случайно мелькавшего в старом ламповом телевизоре, пока ты занимаешься сексом на раздолбанной, промятой чужими телами постели, нюхаешь дешевый амфетамин с осколка зеркала и запиваешь его вином из бутылки. Лишь бы забыться. Губы от красителя становятся фиолетовыми. Человек, который слизывает каплю крови с твоего пальца, неизлечимо болен, но тебе все равно: ты бы сделал так же, не взирая ни на что, если бы порезался он. Смерть в такие моменты не пугает. Тебя трясет, и ты снова закуриваешь, сигарета тлеет в дрожащих пальцах. Он говорит: -Бамбола. Кукла. Сломанная кукла. Бамбола ротта. -Зачем я вообще рассказал тебе? – устало вздыхаю. -Потому что это про тебя. Ты чувствуешь себя сломанным, и думаешь, что тебя сломал я. Я мог бы поспорить. Особенно насчет "бамбола ротта". Но не делаю этого. В отместку я просто напоминаю ему о неизбежном. -Ты скоро умрешь. По крайней мере, первым. -Да. Но я постараюсь забрать тебя с собой. Если не твое тело, то хотя бы твою душу. А утром, когда ты просыпаешься, - чувство легкой неудовлетворенности, какое остается только после погружения в итальянский неореализм, многократно усиленное похмельем и запахом пота. Как будто медленное тление на экране и то, что произошло накануне с тобой, - одно неразделимое целое. Почти полное отсутствие сюжета и смысла, безнадежность и необратимость всего, и при этом полное осознание материальности безумия главных героев. Материальности собственного безумия и того, кто спит рядом, - человека с темными кругами под глазами и изможденным - как у Христа - лицом. Верить в то, что кто-то знает нечто подобное о куклах? Увольте. Просто. Держи своих врагов при себе. -Давай напишем книгу, - хрипло говорит он, не открывая глаз. Вечно у него какие-то идиотские идеи. -Нам не о чем писать, - я опять закуриваю и иду варить кофе. -О куклах, - улыбается он, когда я возвращаюсь в комнату. - О нас с тобой. Я хочу приковать тебя наручниками к батарее и никуда не выпускать. До самой своей смерти. -Ты мне противен, - протягиваю ему чашку, специально проливая кипяток на руку. Он шипит, но улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Иногда любовь приобретает странные формы, но это все равно любовь. И вот тогда ты понимаешь, что вы оба, занимаясь сексом и имитируя давно умершую страсть, на самом деле были где-то далеко друг от друга - там, в глубине дышащего на ладан кинескопа, проецирующего черно-белые образы сумасшедших, добровольно спрятавшихся от мира в собственном кукольном доме. Но и это тоже близость. Своего рода. -Как? – иронично выгибаю бровь. Забавный парнишка. То ли слишком самоуверенный, то ли совсем наивный. -Просто, - пожимает плечами Тао. Я не успеваю опомниться, как он одним молниеносным движением оказывается сверху, повалив меня на песок и крепко сжав коленями бедра. -Что ты делаешь?! – вскрикиваю от негодования. Цепкие пальцы сжимают запястья, удерживая над головой. Приоткрытый розовый рот в миллиметре от моего рта, он шумно сглатывает, и я вижу, как дергается кадык на изящной длинной шее. «Черт подери! Что происходит? Не прошло и недели…» -Можно я тебя поцелую? – словно извиняясь, просит Тао – как будто только что осознал всю глубину своей ошибки. – Пожалуйста, - он освобождает мои руки, но не двигается с места. -Нет, - грубо сталкиваю его и тут же подминаю под себя, перехватывая инициативу. -Почему? – обиженно шепчет парень. -Нельзя целоваться с незнакомцами, - назидательно сообщаю я, и удовлетворенно отмечаю, как его щеки вспыхивают виноватым румянцем. -Тогда скажи свое имя, - с вызовом вздергивает подбородок. -Ифань, - выдыхаю я, и все же касаюсь губами его манящих теплых губ. За последние несколько месяцев он сильно сдал – похудел, истончился, его когда-то смуглая кожа стала прозрачной и ломкой на вид - словно рисовая бумага. Он стал еще прекраснее. Болезнь сделала его едва ли не совершенным, хрупким как фарфоровая кукла. И иногда я с трепетом думаю, что даже самые нежные прикосновения могут обратить его в пыль. Он стоит у распахнутого окна и отрешенно смотрит в черноту ночи. Вентилятор под потолком монотонно гудит. Это сводит с ума – как изощренная пытка. Один и тот же нескончаемый механический звук. Где-то жужжит муха. Я ненавижу мух, они как предвестники смерти – вечно слетаются на запах гнили и разложения. -Если я умру, ты все еще будешь любить меня? -Нет ничего сложного в том, чтобы любить труп. Невозможно разочароваться в мертвом человеке, - цитирую я недавно прочитанную книгу. -Кто это сказал? -Мебиус. -Который из них? -Подумай сам. Клубы табачного дыма наполняют комнату. Кожа липкая и насквозь пропитана солью. Ненавижу лето. Ненавижу этот город. Ненавижу все вокруг. И его – в первую очередь. Потому что не могу без него жить. Здесь и сейчас. Все время жду, что однажды он уснет и больше не проснется. И однажды это случается. В самом конце июля. Я просыпаюсь в нашей постели, разбуженный навязчивыми солнечными лучами, и нахожу его остывшее бездыханное тело. Парадокс: смерть не только не уничтожила его, но и не осмелилась отобрать его красоту. Пусть теперь это другая красота, но оттого не менее притягательная. Я смотрю на его бледные, чуть приоткрытые губы и испытываю непреодолимое желание поцеловать их. Я люблю его даже таким. Но это другая любовь, она не предполагает сострадания и жертв. Она больше не предполагает мучений. Я свободен. И теперь я знаю ответ на вопрос. На все вопросы, не дававшие мне покоя. Я так давно не был близок с кем-то, не зацикливаясь на мысли, что мой партнер может рассыпаться в пепел от легкого дуновения ветерка. У Тао сильное тело, стройное и гибкое, идеальное настолько, что хочется непрерывно прикасаться, убеждаясь в его материальности. Тело, созданное для любви – живое и теплое. И в какой-то момент я неизбежно срываюсь, позволяю себе быть агрессивным и бесцеремонным. И не то, чтобы Тао это не нравилось. Вопреки всем моим опасениям, он не только не сопротивляется, но и подается навстречу, впуская меня глубже и отдаваясь полностью. -Сумасшедший, - шепчу ему на ухо. -Еще, - нетерпеливо требует он, кусает добела и без того распухшие от поцелуев губы. -Конечно, - перевожу дыхание и отстраняюсь. – На колени, - заставляю его как можно сильнее прогнуться и выше поднять бедра. – Такой желанный, - удовлетворенно окидываю взглядом развратную позу, провожу ладонями по блестящей от пота спине. Колени саднит от песка, но это не имеет значения. Облизываю пальцы, осторожно поглаживаю между упругих ягодиц. Тао шипит. Без дополнительной смазки боль от трения неизбежна. – Завтра ты не сможешь ни сидеть, ни ходить. -Будешь носить меня на руках, - легкомысленно бросает он. -Буду, - абсолютно серьезно обещаю я, и снова вторгаюсь в его тело. -Господин У, можно вас на минуту? Незнакомый человек в элегантном черном костюме склоняет голову в вежливом приветствии. Я только что вышел из крематория, у меня в руках урна с прахом человека, которому я отдал пять лет своей жизни. Я пытаюсь выглядеть искренним в своей скорби. -Мы знакомы? -Нет, но мне нужно кое-что передать вам, - он достает белый конверт из внутреннего кармана пиджака и протягивает мне. -Что это? – удивляюсь я. -Полагаю, письмо, - лаконично отвечает собеседник. -А вы кто? -Теперь уже не имеет значения, - говорит мужчина. – Мои соболезнования. Он снова кивает, а затем просто уходит. Садится в дорогой черный мерседес, ожидающий неподалеку, и машина тот час же трогается с места, растворяясь в облаке серой пыли. Письмо? От кого? Едва переступив порог дома, я вскрываю конверт. «Ифань. Если ты читаешь эту записку, значит, меня уже нет. Я всегда был эгоистом и всегда хотел тебя в собственность - несмотря ни на что. Если пожелаешь, можешь возненавидеть меня посмертно - уже не имеет значения. В этом конверте вся информация о моих счетах. Полагаю, ты удивишься, узнав, что я никогда не нуждался и при этом влачил жалкое полунищенское существование в твоей ужасной пекинской комнатушке? Я знал, что умру, задолго до нашей встречи, но предпочел угасать на твоих глазах. Немного подло, не правда ли? В то лето я приехал на консультацию к одному из лучших столичных докторов. Я подслушал его разговор с моей матерью. Она непрестанно рыдала, полагаю, по большей части переживая о своей дальнейшей судьбе. И тогда я сбежал… Остальное ты знаешь. Я люблю тебя, Ифань, всегда любил и всегда буду. Я умолчал о деньгах лишь потому, что ты непременно попытался бы спасти меня, определить в дорогую клинику, нанять врачей. Для меня это значило бы только одно – расставание. Прости, что поступил с тобой так. Ты лучшее, что было в моей жизни. Ты и есть вся моя жизнь, Ифань. Спасибо за все. И что бы я ни говорил тебе о смерти… Живи. Продолжай жить дальше и будь счастлив». Я опускаюсь на колени и захожусь в приступе истерического хохота. Какой абсурд. -Тебе нравится море? – зачем-то спрашиваю у Тао. Очевидно, что парень без ума от побережья. А у меня полно денег, и мы могли бы поселиться в любой точке мира, где нам заблагорассудится. Я мог бы владеть Тао безраздельно, присвоить его навсегда. -Очень, - бесхитростно сообщает он. Его темноволосая голова мирно покоится на моем плече. – И море, и снег, и горы… Я хотел бы путешествовать, но только не в одиночку. С кем-нибудь, кто был бы мне дорог. Например, с тобой. Я закрываю глаза и делаю глубокий вздох, а затем, наконец, решаюсь, сказать то, что всегда мечтал сказать другому человеку. Но сейчас я говорю это Тао, и отчетливо осознаю, что поступаю правильно. Впервые в своей жизни я ни в чем не сомневаюсь. Впервые в своей жизни я чувствую, что по-настоящему живу. -Тогда поехали. Когда захочешь. Он чуть приподнимается и удивленно смотрит на меня, пытаясь понять, не шучу ли я. -Это не розыгрыш, - изо всех сил сжимаю его в объятьях, целую в лохматую макушку. - Только обещай мне, что никогда не умрешь, - наверно, глупо просить о чем-то подобном, тем более, парнишку, которого видишь впервые. -Так просто? Только одно условие? – смеется он. -Да, - киваю я. – Только одно. Единственное. -Я не умру, во всяком случае, не раньше тебя, - развеивает мои страхи Тао.