Drunk stories. Осколки памяти

Саундтрек истории. http://muzebra.com/l/1u8b0tdp7j96/

И ясно стало лишь в конце пути, что все могло произойти иначе. Я с нежностью храню, в душе укромно прячу воспоминания, осколки памяти…

Спустя год стало понятно, что все произошедшее тогда было одной огромной ошибкой. Они оба отчаянно искали свободы, будучи вдвоем. Свободы, разной для каждого из них. И вроде бы все было: бешеные чувства, безумное притяжение. Но все равно чего-то не хватало. И черт его знает, чего именно. Просто они были вдвоем, но все равно задыхались. Каждый по-своему. Это стало плохой традицией - приходить сюда, в этот клуб. Один из десятков подобных себе в Пекине. Приходить, садится в самый дальний угол бара, самый не просматриваемый со сцены. И смотреть. Слушать. Упиваться голосом человека, которого сам же вышвырнул из своей жизни. Голосом, который пробирал до самых отдаленных уголков души, пробирал до слёз, которые неконтролируемо бежали по щекам. А еще напиваться. И не просто любым алкоголем. А одним единственным. Особенным. Маотай. Золотой, крепкий, но такой же простой, как и человек, поющий сейчас на сцене. А еще с изюминкой, особенным привкусом и ароматом: легким привкусом смеси цитруса и дубового запаха. Вкусом солнца. Того солнца, что ярко горит в его глазах и улыбке. Горело. И сейчас, с этим светлым цветом волос он был похож на солнце. Странная ирония. Раньше это треклятое солнце было в его взгляде и улыбке, а сейчас оно перекочевало в волосы, забрав с собой из глаз и губ остатки света и тепла. Джонин слушал его пение и медленно напивался. Стопка за стопкой. Маотай удивительным образом хоть немного, но глушил ноющую хроническую пустоту внутри. Пустоту, которой уже год. Пустоту без срока давности. Которую не выбросишь из сердца, как вещь с истекшим сроком пригодности. Остается только напиваться. Маотай. Джонин толком не знал даже, почему именно этот напиток. Лишь глубоко в подсознании таился ответ на этот вопрос: маотай напоминал Джунмёна. Непонятно почему, но старший всегда отчего-то пах чем-то, очень напоминающим этот крепкий напиток. Пах не алкоголем, нет. А, скорее, солнечным светом, яркие нотки которого так четко играли во вкусе маотай. Младший упивался этим алкоголем, топил в нем свои глупость, сожаления, безнадежность, безвыходность. Так хотелось просто подойти к Джунмёну, обнять, поцеловать и попросить вернуться. Но страх. Да и как он может это сделать, если сам же и отправил их отношения в тартарары, оттолкнув и прогнав прочь своего солнечного мальчика? Он сам, вполне осознано, оставил на их сердцах засечку, которую уже ничем не скроешь. Засечку под названием «свобода», которой Ким Джонин так отчаянно хотел, якобы задыхаясь в их отношениях. Он ее получил. Слишком высокой ценой. Ценой разбитого любимого сердца. Свое он тоже разнес вдребезги, когда осознал в полной мере свою ошибку. Но свое уже как-то не жалко. Хотелось просто знать, что с отчаянно любимым человеком будет все в порядке после тех поступков и слов, которые он «подарил» ему напоследок… Джунмён ему отчего-то очень многое позволял. Практически полная свобода действий. Тогда Ким Джонин наивно думал, что это некий здоровый пофигизм, что Мёну не настолько важны эти отношения. Джонин считал, что это свободные отношения. И куролесил сколько хотел, наслаждаясь свободой, которую очень любил. Джунмён же не был в их паре пофигистом, нет. Он просто доверял и любил искренне. И многое терпел, думая, что младший наиграется и остынет. Он готов был ждать. Только вот Джонин не собирался меняться. Целующийся с каким то парнем в их гостиной Джонин тоже мог стать последней каплей, но Мён и в этот раз стерпел бы, если бы не… - Хён,мы же ничего друг другу не обещали, правильно? А я не хочу отказываться от своей свободы в двадцать лет, да еще и не понятно ради чего, - слова больно полоснули по сердцу старшего, а предчувствие противно заныло где-то в районе того подобия органа, что когда-то было еще сердцем. - Так что, если тебя это не устраивает, ты можешь уходить, - Джонин мило улыбнулся, думая, что, даже не смотря на его слова, ничего не изменится. Младший свято верил, что хён от него никуда не уйдет. Какого же было его удивление, когда на следующий день квартира оказалась подозрительно опустевшей. Джунмён ушел. Младший думал, что он перебесится и вернется. Но ни через неделю, ни через две, ни даже через месяц Джунмён не вернулся. А Джонин не перестал испытывать это абсолютно иррациональное для него чувство ожидания. Через полтора месяца Джонин начал сходить с ума. Он не находил себе места в квартире, которая окончательно потеряла даже иллюзорное чувство присутствия. И вот тогда для Ким Чонина начался ад в обличье одного и того же сна из осколков памяти и обрывочных, едва уловимых ощущений. Ему смертельно, катастрофически не хватало Джунмёна и его солнечной улыбки рядом. Эту пустоту в душе заполнить было нечем. Совершенно. Сколько бы он не пробовал. А в один из таких нескончаемо-длинных, наполненных безнадежностью вечеров, младший забредает в клуб с целью напиться. В этом он находит свою отдушину. В одном единственном напитке с запахом солнца. Напитке, так напоминающем хёна. А в пятницу он видит Мёна на сцене. Первое желание - рвануть к нему, вымолить прощение и вернуть домой. Но Чонин не делает ничего. Понимает, что сам прогнал, что утерянное больше не вернуть. И теперь каждую пятницу он именно эти мысли топит в крепком напитке, смотрит на любимого человека и слушает его голос, но даже не делает попытки подойти. Понимает, что его не простят. Из тяжелых мыслей Джонина выводит легкий тычок в плечо. Младший растеряно оборачивается и замечает того, кого одновременно отчаянно хочет и не хочет видеть. - Зачем ты преследуешь меня, Ким Джонин? Мне казалось, мы все выяснили еще тогда, когда ты достаточно четко дал мне понять, что хочешь свободы и отношения со мной тебе не нужны, - под тяжелым взглядом Джунмёна Джонин растерялся на мгновение, но быстро взял себя в руки. - С чего ты взял, что я преследую тебя? Я вообще-то выпить зашел, - насмешливая ухмылка в ответ. - Каждую пятницу и именно в этом клубе? Как-то мало верится, Джонин, - ухмыльнулся Мён. – В Пекине десятки клубов, но ты пьешь именно в этом. - Тебя. Это. Не. Касается, – Джонин словно выплюнул эту фразу и, бросив на барную стойку деньги, пошел прочь из этого места. Мён каким-то надломлено печальным взглядом смотрел ему вслед. - Врать ты так и не научился, малыш… От этой незапланированной встречи с болезненно дорогим человеком Джонина, кажется, накрыло по новой. Хотелось выть от безысходности. И еще напиться в хлам. Так, чтобы забыть обо всех своих проблемах и боли. Забиться в любимом алкоголе хоть на один вечер. Джонин отчетливо понимал, что теперь ему дорога в этот клуб закрыта раз и навсегда. Он пойман с поличным. Ноги сами понесли его в ближайший супермаркет за новой бутылкой маотай. Напиваться в каком-то баре не было желания. Выливать какому-то случайному бармену душу тоже не хотелось. Нетвердой походкой и с бутылкой в руках, он бродил по улицам, не разбирая дороги. Ноги сами несли его куда-то. «Куда-то» не то слово. Когда он понял, где оказался, впал в ступор. Парк возле дома Джунмёна. Даже ноги и те его предают. Что же, будь что будет. Джонин, приземлившись на ближайшую лавочку, открыл бутылку и с нескрываемым энтузиазмом продолжил топить свою печаль в крепком алкоголе, всматриваясь в окна квартиры любимого человека. Зачем он тут? Зачем он себя этим мучает? Мало боли? Мало сожалений? Да еще и сегодняшний его поступок болезненно резал по памяти, словно ржавым, тупым ножом. Джунмёну он откровенно соврал. Но себя-то обмануть невозможно. Да, он приходил в тот клуб исключительно ради него. А что же ему еще оставалось? Извинится? На коленях просить прощения? Джонин слишком хорошо знал, насколько Мён гордый человек. Он его больше не примет. Да и кто бы принял после такого? Слишком знакомые окна зажглись светом. И Джонин вздрогнул от неожиданности. Ему самому тошно становилось от своей никчемности - вернуть любимого человека не представляется возможным, вернуться к нормальной жизни тоже не получится, потому что невозможно жить нормально, когда сердца больше нет в груди. Младший только сам себе презрительно фыркнул, прекрасно осознавая, что вся его перспектива на будущее заключается в том, чтобы в ближайшем будущем спиться окончательно. Глоток за глотком, и как то даже чуть легче становилось. Нет, не на душе. В мыслях. Алкоголь в крови бурлил, заставлял встать и пойти найти себе приключения. Развеяться. И Джонин поддался этому зову. Ноги, заплетаясь, опять понесли его непонятно куда. А очнулся он лишь тогда, когда остатками затуманенного разума понял, что стоит перед дверью квартиры Джунмёна и со всей дури жмет на дверной звонок. Внутри все застыло от страха. Но отступать было уже некуда. Теперь либо он вымолит прощение, либо в дребезги сердце разобьет. Замок тихо щелкнул и дверь открылась. На пороге стоял немного взлохмаченный, сонный, безбожно красивый и очень удивленный Джунмен. Именно такой, каким его больше всего любил Джонин. - Джонин… - и черт его знает, что дернуло вышеупомянутого пьяного субъекта сделать то, что он сделал. Джонин просто не выдержал и, крепко обняв Мёна, поцеловал. Поцеловал так, как хотел весь этот смертельно одинокий год: отчаянно, нежно, до потемнения в глазах. Он дарил всю накопленную за год нежность, мягко лаская любимые губы. Целуя без спешки или нетерпения, а просто до безумия трепетно и нежно, давая понять этим поцелуем все, что он чувствует к хёну. Целуя, он медленно слетал с катушек, дурея от любимого терпкого, солнечного вкуса и запаха хёна. А Джунмёна словно парализовало. Он не мог ни оттолкнуть, ни обнять, ни вообще хоть как-то пошевелиться. Оторвавшись, в конце концов, от любимых губ, Джонин все также продолжал крепко обнимать. И, словно безумный, шептал: - Мён, Менни, родной, любимый, прости. Прости меня. Прости. Хочешь, на колени встану, только прости. Я на все ради тебя готов, только прими меня обратно. Любимый… Любимый. Это слово словно отрезвило. Мён оттолкнул Джонина от себя. - Сейчас любимый. А завтра, когда ты протрезвеешь, кем буду для тебя? Всего лишь одним из? Джонин непонимающе посмотрел в глаза Мёну. Господи! Ну неужели он не понимает, что ему больше никто кроме Джунмёна не нужен в этой жизни? Дверь на кухню приглушено хлопнула и Джонин насторожился. - Мённи, кто там пришел? В прихожую вышел высокий, красивый блондин, явно старше самого Джонина. Младший увидел его и внутри что-то оборвалось. «Поздно…» - Уходи, Джонин. Ты мне не нужен больше. Я, знаешь ли, тоже хочу свободы. Кажется, младший почувствовал, как то, что было раньше сердцем, крошится на мелкие куски, рассыпаясь прахом в груди. Он как-то совсем затравленно посмотрел на Джунмёна, на лице которого слишком явно просматривалась решимость. Младший знал это выражение лица. Мён не поменяет своего решения. Это конец. Окончательный и бесповоротный. Джонин, пошатываясь, сделал шаг назад. Потом еще один. И еще. И так пока совсем не пропал из виду. А Джунмён захлопнул дверь за младшим и по ней же сполз на пол. Больше не было сил сдерживать себя и свои собственные эмоции. Он сложил голову на колени и зашелся в немой и какой-то совсем пугающей истерике. Плакал и смеялся. Смеялся со своей непомерной принципиальности и гордости. Крис тихо подошел к парню, присел рядом и, приобняв за плечи, начал тихо поглаживать по волосам, стараясь успокоить. - Мённи, хороший мой, ну зачем ты так с ним? Он же искренне. Поверь мне. Я по его глазам увидел, что искренне. Он любит тебя. Любит до безумия. И я знаю, что и ты его любишь. Любишь же? - тихое «угу» куда-то в плечо послужило подтверждением. Истерика медленно сходила на нет. – Так зачем же ты его прогнал? Наказать хотел? - едва заметный кивок опять-таки в плечо. - Ты же, дурачье мое, не одного его наказал. Себя тоже. Поломал жизнь мальчику и себе. Так что, может пора уже отпустить старые обиды? - Крис тепло улыбнулся. Джунмён неуклюже размазал по едва красному лицу остатки слёз и молча кивнул. - Значит так! Одевайся и марш искать Джонина. И чтоб без этого пьяного тельца я тебя тут не видел. Джунмён быстро обул кроссовки, накинул куртку и пулей вылетел из квартиры. А Крис тихо вошел на кухню, взял в руки чашку с недопитым, почти остывшим чаем и посмотрел в окно на то, как Джунмён улепетывает в сторону парка. Что же, Мёну он больше не нужен. Так что пора и ему окончательно отпустить младшего. Ведь он понимал сейчас, что у него нет больше шансов. Да и, если подумать хорошо, то и не было никогда. Сердце Джунмёна всегда принадлежало Джонину… Ноги сами принесли Джонина к той же лавочке, где он молча напивался. В горле удушливым комом стояла злость на себя. Эта злость давила, убивала остатки разбитой, разорванной на мелкие кусочки души. Она разрывала изнутри, требуя выхода. И нашла его. Руки сам нашли оставленную им же бутылку с недопитым маотай и что есть сил швырнули, разбивая о лавочку. Но и это не помогло спустить пар. Хотелось разорвать себя своими же руками. Злость и отчаянье никак не находили выхода. И Джонин делает первое, что приходит в голову. Бьет, что есть сил кулаками по дереву, покрытому россыпью больших и маленьких осколков разбитой бутылки, напоминающих осколки памяти, осколки потерянного прошлого. Бьет с каждым разом сильнее и сильнее, раздирая ладони в кровавое месиво и, похоже даже ломая что-то себе. С каждым ударом с груди вырывается отчаянный крик, медленно переходящий в слезы и истерику. - Идиот! Идиот! Почему я такой идиот?! - очередной удар по несчастной лавочке. - Почему я всегда сам разрушаю то, что мне дорого?! Сил больше нет ни на что. Джонин молча опускается на колени и продолжает захлебываться отчаянной истерикой. Внутри что-то умирает окончательно и бесповоротно. Джунмён находит младшего в парке возле своего дома. И не верит тому, что видит. Джонин со всей дури орет и лупит кулаками по лавочке. - Идиот! Идиот! Почему я такой идиот?! Почему я всегда сам разрушаю то, что мне дорого? А потом Джонин падает на колени и... Джунмён не может поверить своим глазам. Младший надрывно плачет... Мен только сейчас понимает, что они оба идиоты. Ломают друг друга своими гордостью и желанием мнимой, совершенно ненужной свободы. Зачем она, если не с кем ее разделить? Джунмён тихо подходит и осторожно обнимает за плечи стоящего на коленях, промокшего насквозь, Джонина, перебирая пальцами прядки пепельных, промокших насквозь волос, успокаивая. Давая понять, что все обиды в прошлом, что он простил. А Чонин утыкается лицом куда-то в живот мокрому, но такому теплому и родному хёну, продолжает плакать и обнимает разодранными в кровь руками за поясницу. Цепляется за старшего и обнимает так отчаянно, словно панически боится, что тот растворится в любой момент, обнимает, как самое большое сокровище в этой жизни. И вдыхает такой любимый запах Джунмёна: аромат маотай и солнца. А еще упоительно слушает шепот старшего, который успокаивает, дарит умиротворение. - Все хорошо, Джонин-а. Все хорошо, мой родной, успокойся. Уже все хорошо… А дождь все так же льет, словно из ведра, смывая, как кровь с ладоней Ким Джонина, все обиды, страдания, печаль и остатки гордости. И остается только исходящий от любимого хёна упоительно-солнечный аромат маотай и свободы. Совершенно новой свободы. Той, которую они оба искали. Одной на двоих.