Вена… Город Моцарта и Сальери. Двух людей, которые объединили нас прочной шелковой белой лентой. Холодная, но по-особенному прекрасная. Не так, конечно, как Венеция, но по-своему…
Мне всегда хотелось убежать вместе с тобой далеко-далеко, туда, где никто нас не найдет, туда, где мы оба будем свободны. Да, сейчас у тебя своя жизнь, любимый человек рядом, а я… а я так и остался скитаться по улицам нашего города. Только нашего.
Тихий секундный скрип двери нарушил разряженную утреннюю тишину и умиротворенность в большой светлой комнате, свет в которую проникал через тонкие щели тяжелых занавесок цвета слоновой кости. Аккуратно, чтобы не разлить до верху наполненные чашки с ароматным кофе, я ступал по старому паркету, который был начищен до блеска. Поставив резной серебряный поднос на стол, судорожно выдохнул и оглянулся. Как же хотелось распахнуть занавесы, открыть настежь окна, чтобы пустить в комнату звуки и запахи города! Но ты спал. Спал крепким сном, чуть хмуря брови. Я точно знал, что если первым, что ты увидишь после пробуждения, будет солнце, то головная боль обеспечена тебе на весь день.
Присев на огромную кровать с резными ножками, стойками с балдахином, с которого так опасно свисали подсвечники, кончиками пальцев я поправил твои растрепавшиеся волосы, что упали на глаза. Ты так смешно собирал их в хвостик, когда упорно трудился над новыми песнями. При мысли об этой картине я улыбнулся. Мне так не хотелось тебя будить. Что тебе снилось, мой милый?
- Кело? – тихий звук твоего голоса заставил меня вздрогнуть всем телом, будто по спине прошелся холодный ветерок. Молча наклонившись, я коснулся твоих губ, на которых остался еле чувствуемый привкус вчерашней выкуренной сигареты и того терпкого вина, что мы стащили из бара. Отстранившись и поймав твой взгляд, который выражал одновременно и невыносимое отчаяние вперемешку с болью, и безмерную радость за предоставленные дни в городе музыки, которые вырвали тебя из душного болота рутинной жизни, я встал и отошел к окну, чуть приоткрыв штору и смотря через щелочку на улицу.
Собравшись с силами, я наконец-то тихо произнес: «Я сделал нам кофе. Твой билет на самолет лежит на тумбочке у двери в номер. Позови, когда будет нужно вызвать такси». С этими словами я резко повернулся на пятках и собрался уже удалиться в другую комнату, где был бар, но ты остановил меня. Вскочил с кровати и, взяв меня за запястье, потянул обратно, обнимая свободной рукой за пояс.
- Фло, не надо, отпусти, – вырываясь, шептал себе под нос я, стараясь не пустить слезу. Ты улетал сегодня. Улетал, не оставляя мне надежды на новую встречу.
- Заткнись. - Резко отрезал ты, крепче прижимая меня к себе и утыкаясь носом в шею, - Микеле, милый... - Спокойный поцелуй в шею заставляет меня расслабиться. Слезы как-то сами побежали по щекам.
Мы были счастливы каких-то... неделю? Скажете, что за столь короткое время нельзя наверстать три года любви на расстоянии? Можно, когда ты каждый день молишь неизвестных тебе Богов ради того, чтобы увидеть любимого человека хотя бы на минуту. А тут целая неделя!
Мы почти не спали всё это время. Днем с самого утра скитались по городу, изучая каждый собор, каждую узкую улочку, каждую многолюдную площадь и каждый магазинчик, где что-нибудь обязательно приобретали. Безделушку, что напоминала нам о каждом моменте нашей недели.
Помню, как ты затащил меня в Венскую оперу. Угадайте на что? На "Дон Жуана" со словами: "Моцарт должен видеть своё произведение!". Я никогда не передам это словами. Эти залы, эти огни, которые кружили голову, и музыка... Музыка, что лилась ото всюду, заполняя тебя изнутри и вознося к поднебесью.
А еще мы целовались в Венском лесу, лежа прямо на газончике, где нас застукал полисмен. Это было так смешно со стороны: двое взрослых мужчин удирают, словно малые дети. Мы и были детьми в тот момент. Взрослыми, но детьми, что ели мороженое, пачкали им носы друг друга и смеялись звонким смехом. Ты всегда умел смеяться как-то по особенному. Мне так казалось.
Когда мы выехали за город, буквально через сорок километров встретили сельскую местность, где наш взор упал на старую, как сама Земля, церквушку. Мы молились. Оба молились, только об одном ли?
Я люблю тебя, Флоран. Люблю, как ты дышишь, как смотришь на своего любимого. Люблю, когда ты счастлив. Ты знаешь это, а мне... Мне достаточно этого. Хотелось бы мне быть с тобой рядом до конца? Да. Но имею ли я право претендовать на твою любовь?
Мы разбиваемся, словно лодка о скалы,
Когда шторм сильнейший бросает ее.
Сердца разбиваются, уносятся в дали
Крики страданья сердца моего.
- Поцелуй меня. - Донесся твой голос около входной двери. Пиджак, белая футболка, чемодан и очки, которые ты держал в руке. - Поцелуй меня, Микеле. - Не властно, не жалобно, скорее отчаянно. Мне ничего не оставалось сделать, как выкинуть сигарету из окна и подойти к тебе, посмотреть в родные глаза и запечатлеть на твоих шелковых губах терпкий поцелуй. Задыхаясь, сплетая языки, прижимая друг друга к стене, ероша волосы и сминая одежды, мы не могли отпустить друг друга, хотя знали, что это неизбежно.
С того момента прошло десять лет. Я женился, у меня был сын, которого назвали Маттео. Божий подарок. Я любил его, безумно любил. Карие глазки, милые розовые щечки и любитель моей гитары, старенькой гитары. Однажды я застал младенца за тем, как он сидел рядом с инструментом и с удивительной мелодичностью дергал струны.
Моя жена не знала о тебе, но догадывалась. По глазам. Однажды она спросила: "Ты до сих пор его любишь, да?". Это был не упрек, не ревность, просто она видела, как я страдаю. Не физически, душевно.
Нам не суждено быть вместе, увы. Сказка должна быть сказкой, ведь так? Невозможной сказкой, какой был ты.
Ты - мой невозможный идеал.
Я - твой отчаянный любовник.
Мы разбегаемся по делам,
Земля разбивается пополам...
Сотри меня,смотри в меня,
Останься...
Прости меня
За слабость
И за то, что я так странно
И отчаянно люблю...
Вздох сожаления на губах...
Зависли в неправильных городах!
Звонки телефонные... Под луной
Границы условные, - я с тобой!
Сотри меня, смотри в меня,
Останься...
