***
Когда Этайн смогла разомкнуть глаза, она увидела вокруг себя ткань шатров и почувствовала, что ее руки жжет неприятная материя веревок, грубых настолько, что на бледной коже останутся ссадины. Прилив сил и адреналина наполнил затекшие конечности энергией почти моментально - пленная вскочила и заметалась по шатру, скалясь и шипя. -Гляди, проснулась! - весело прокомментировал свободный от доспех солдат, отличающийся крайне большими размерами, как будто днями напролет только и делал, что ел мясо да хлеб. Отовсюду послышались пьяные смешки, запах вина неприятно обжег носоглотку. Но как только один из солдат попытался поймать свою «новую подружку», та отпрыгнула в другую сторону шатра и осыпала римлян ругательствами, которые они, конечно, не поняли, но о которых могли догадаться по ее недоброжелательному тону и злому выражению лица. Солдаты снова засмеялись, «толстячок» пригубил вино, издавая слишком громкие звуки своей глоткой, а Этайн попыталась пробраться к выходу, но самый высокий из этой компании перегородил ей путь, и, врезавшись в его широкую грудь, дикарка упала на землю и отползла назад. -Не нарывайся на еще одну пощечину, - посоветовал юноша, приблизившись к ней и перехватив ее запястье, которым она хотела ударить врага по лицу. Этайн оскалилась и клацнула зубами в дюймах от прямого носа римлянина. Даже не закаленным обонянием, она почувствовала, что и от этого пахнет вином, только вот, несмотря на выпитое увеселение, он выглядел не слишком веселым, в отличие от своих совершенно пьяных товарищей, которые уже подтянулись к ним и с интересом рассматривали мех на плечах пленницы, трогали еще не стертыми о меч пальцами ее волосы, порой больно дергая за пряди. Каждый раз, когда кто-то оттягивал лоскуты ее волос, она принималась шипеть и мотать головой в надежде откусить этим ублюдками руки, но дотянуться не получалось, а в ответ - лишь очередной приступ веселого смеха. -Достаточно, - властным тоном приказал хмурый солдат, держащий ее за запястье и жестом оттолкнул друзей прочь. - Вы поиграли, а теперь можете убираться по своим делам. Бьюсь об заклад, что после вчерашнего боя, каждый из вас грезит о постели. -Славно подмеченно, - отметил парнишка со сломанным носом. Взглянув на его искривленную носовую перегородку, Этайн с удовлетворением отметила, что все-таки смогла нанести захватчикам хоть какой-то вред. Юноша оказался крайне неприятным на лицо - вокруг носа скопились непонятные крапинки, под глазом крупный шрам сползал к щеке. Трудно сказать, где такой юнец смог его заработать, но Этайн понадеялась, что это было очень болезненно. - Но мы думали, что наши постели будут согреты. А ты не хочешь делиться трофеем. Черноглазый легионер молча улыбнулся, а в руке его внезапно сверкнула сталь - и уже через секунду горло недовольного паренька оказалось в опасной близости к холодному мечу. Этайн смотрела на сцепившихся солдат и поползла в сторону выхода, но ей на спину упала чья-то очень крупная ступня, придавив к земле. -Хочешь трофей - заслужи, - спокойно проговорил высокий римлянин, не опуская оружие и удовлетворенно улыбаясь при виде бледнеющего лица своего приятеля. - Или убирайся отсюда, как можно скорее. И не попадайся мне на глаза последующие несколько дней. Этайн почувствовала, как подошва тяжелого сапога отпустила ее лопатки, и услышала недовольное бормотание, удаляющееся вместе с неровной поступью. Саму же ее вздернули за шкирку и усадили на табурет. До сих пор сохранивший угрюмое выражение лица юноша сел на корточки перед ней и, смочив тряпку в воде, стер запекшуюся на пухлой губе дикарки кровь. Этайн заметила, что и он уже избавился от доспехов, оставшись в грубой ткани, коей каждый солдат укрывает свое тело в этих холодных краях. Будь у нее хоть какое-то оружие при себе, она могла бы пронзить сердце этого подонка одним стремительным движением. Но единственное оружие здесь - его меч, и он лежал прямо подле его ног, что делало практически невозможным схватить его незаметно. Пленница решила обождать и посмотреть, что будет дальше. В глубине души, она надеялась, что он даст ей повод, и она сможет взять желанную сталь в руки. -Ты не понимаешь наш язык, верно? - спросил меж тем римлянин, отжимая тряпку в тазик с водой. Этайн молчала, смотря на его коротко стриженные черные волосы, форму висков и челюсти, скулы, с которыми весело играли отблески пламени. - Я спас твою шкуру, взяв в плен из той деревни. Других выживших нет, я думаю, ты это знаешь. А значит, теперь ты моя добыча. Будешь чистить мои сапоги и доспехи. К сожалению для тебя, я достаточно умен, чтобы не позволять тебе полировать мой меч. Будешь делать то, что я прикажу, будешь ублажать меня. Ты ведь знаешь, что значит «ублажать»? - темные глаза с интересом посмотрели на пленницу, которая лишь шевелила затекшими пальцами рук, даже не силясь понять, о чем толкует ее захватчик. - Давай, я тебе покажу? Юноша привстал, потянувшись к ее плечу, но стоило ему только взяться за меховую накидку, покрывавшую ее тело, как девушка ринулась к мечу и, схватив его, попыталась пронзить сердце пленителя насквозь. Успев среагировать, римлянин вывренул ее запястье, заставляя заскулить и выронить клинок из руки, и прижал спиной в своему животу. Подхватив ее свободной рукой под живот, чтобы не вывернулась, он сорвал с нее волчий мех и сгреб в ладонь маленькую девичью грудь, почувствовав пальцами холодный сосок. Этайн заскрипела зубами и попыталась вырваться, но парень лишь сильнее сжал ее тело и нагнул над кроватью. -Тише, придержи-ка язык, - прошептал мальчишка ей на ухо, шурша своей одеждой. Она неприятно соскльзнула по коже, и Этайн почувствовала что-то теплое между своими бедрами. Дикарка задержала дыхание, судорожно соображая и почему-то никак не понимая, что с ней все-таки происходит, а после тело разворотила внезапная и очень острая боль, как будто что-то постороннее погрузилось в нее, разрывая на куски. Она закричала и услышала, как римлянин за ее спиной двигается, вдыхая и выдыхая холодный воздух прямо на ее затылок. Перед глазами встала мутная дымка, мешающая чувствовать и думать, но юное женское тело все же успело ощутить болезненно приятный спазм где-то внизу, прежде чем копошение прекратилось, и вязкая влага наполнила девичий сосуд доверху.***
За неделю Этайн научилась мало-помалу понимать римлян, она наблюдала за ними издалека, прячась в тени шатра и надеясь, что ее «хозяин» не вернется. Но он всегда возвращался. И их первая ночь повторялась снова и снова. Ему нравилось, что пленница не сдается и продолжает сопротивляться раз за разом, давая ему повод и возможность сломать ее попытки высвободиться. А после, ему было забавно смотреть, как она кусает губы от стыда и ненависти к ним обоим за то, что готова была сама скакать на нем, пока комок напряжения не разорвется в ее чреве и не растечется приятным теплом по конечностям. Так или иначе, оставаться в плену Этайн была не намерена. Она лелеяла надежду о побеге, высматривая удобные пути, и однажды ей удалось найти таковой. Это был путь прочь из лагеря римлян через деревянные ворота - прямо за ними открывалось поле, ведущее к лесу. Нужно было лишь добежать до деревьев, а уж там природа сама укроет свою дочь в ласковых объятиях. Этайн заметила, что когда начинает смеркаться и дозорные сменяются, у нее появляется несколько секунд, чтобы выбежать из лагеря и рвануть прочь, навстречу свободе и своему народу, навстречу родной земле, похоронившей ее родителей. Лишь бы прочь отсюда, прочь от римлян. А потом снова возвращался ее хозяин. Но сомнениям место не было, ведь с каждым днем ее жажда свободы лишь росла и крепла. В ту ночь он впервые не спихнул ее с постели на пол. Раньше он всегда отправлял ее спать в темный угол, а оружие клал подле себя, чтобы не напороться на предательство с ее стороны. Но не сейчас - на этот раз он удержал ее за талию, когда она сама думала отправиться на свое привычное место, и уложил на свою твердую от мышц руку. -Не хочу, чтобы кто-нибудь заметил тебя, - пояснил он, хотя это слабо походило на правду. Уж если римляне и найдут в своем лагере девушку из пиктов, то лучше она окажется на полу, словно шавка, чем в постели одного из солдат. Впрочем, у этого легионера, видимо, были свои мысли на сей счет. - Знаешь, ведь меня, наверное, наказали бы, узнай они, что я держу тебя здесь, вместо того, чтобы отвести на допрос или сбросить со стены. Этайн смотрела на точеный профиль римлянина и мысленно подметила, что сейчас ей стоит лишь перекинуть ногу через его тело, усевшись на него, и, схватив меч, перерезать широкую глотку, почувствовать, как кровь хлещет из открытой раны горячим фонтаном. Но дни проведенные в лагере кое-чему ее научили - терпению. Лучше дождаться нужного момента и уж тогда отправить проклятых римлян на тот свет, чем оказаться в тылу врага в полном одиночестве. -Я совершаю ошибку сейчас? - продолжал с интересом солдат, повернув к ней голову. Дикарка покачала головой и отвела глаза, давая понять, что хотела бы избежать разговора, но хозяину было на это наплевать. - Мои друзья постоянно грозятся, что расскажут о тебе. Думаю, они так бы и сделали, если бы не были причастны к этому также, как и я. Все же, мы вместе принесли тебя сюда, вместе и ответим, если они посмеют хотя бы заикнуться об этом! Этайн прикрыла глаза, засыпая под низкий звук его голоса, изредка срывающийся на более высокий и злой. «Сколько же злобы в вас, в римлянах,» - подумала она, погружаясь в глубокую дрему. -Не отходи от меня, дикарка, - сказал он, взглянув на ее аккуратный носик, который равномерно подергивался от сонных вздохов.***
Следующим днем она проснулась в пустой постели. Долг уже увел своего верного воина на службу, а девушка пиктов принялась с упоением ждать своего часа, чтобы вырваться из клетки и упорхнуть прочь с криком и воем. Ее руки, как всегда, были связаны, но она уже несколько дней отрывала маленькие куски материи зубами от своих, и сегодня оковы, наконец, пали. Потирая стертые запястья, Этайн выглянула на улицу, наблюдая за солнцем и ожидая, когда дозорные будут сменять друг друга. И стоило лишь облаченным в броню часовым сойти со своего поста, как волчица ринулась прочь, петляя и стараясь не попадаться никому на глаза. Она была в нескольких шагах от желанной свободы, когда чье-то оружие больно ударило ее по ногам. Этайн упала на землю, а грубый смех вновь заглушил все мысли, как и в день пленения. Обернувшись, она увидела все тех же парней: толстяка, противного хорька и молчаливого, но крайне неприятного солдата. Двое подхватили ее под мышки, выворачивая руки, а третий с наслаждением сдавил ее челюсть пальцами и поднял лицо на свет, чтобы получше разглядеть красоту дикарки. -Твой защитник полагает, что это честно - не делиться находкой, - ехидно подметил он, и Этайн была уже достаточно привычна к их речи, чтобы понять и зарычать. - Какая дикая. Думаю, надо ее проучить. Я хочу, чтобы ее мерзкий язычок больше никогда не смел оскорблять благороодный слух истинного римлянина! Парень раскрыл ее рот и, вытянув язык наружу, резанул под самый корень. Крик Этайн сокрушил весь лагерь, но желание негодяя сбылось - больше она не могла ругаться, проклинать и рычать. Теперь в ее власти был лишь вой - злой и отчаянный. Она ревела, вырываясь из цепких лап смеющихся ублюдков. Впрочем, они и не пытались ее удержать. Неблагодарную пленницу они уже проучили. Она срывалась на крик при каждом новом шаге, когда бежала прочь от лагеря. Ее дикий вой ласкал луну по ночам, а днями превращался в скулеж от ненависти и голода. Прошло еще несколько дней, прежде, чем она натолкнулась на племя пиктов. Жестами она поведала им свою историю, разве что умолчав о своем «защитнике», предпочитая сказать, что жестокие римляне заставляли ее смотреть на издевательства над своей семьей, а после лишили чести и бросили умирать. Она объяснила, что ей вырвали язык, чтобы она никогда не могла никому рассказать об их зверствах, чтобы не смела плохо о них откликаться, и чтобы не могла указать на них, если они вдруг замаячут на горизонте. Провозглосивший себя королем пиктов Горлакон оказался очень милосердным и внимательным к своей новой поданной. Она стала ему как сестра - такая же необузданная и жестокая, жаждущая мести, позволяя лишь крови врагов наполнять пустой сосуд своей души. Она стала ему правой рукой и опорой. И в день, когда он велел ей отправится к римлянам и войти в их ряды, она не высказала никаких возвражений.***
Забавным оказалось, что она сразу узнала своего хозяина-римлянина, а вот он не признал ее. Люди называли его генералом Вирилом и говорили, насколько прекрасный он командир - брат по жизни, отец в споре и бог в бою, которому они беззаветно вверяют свои жизни. Она смотрела на него, ловя порой его взгляд на себе, и воображала, что вдруг сейчас он узнает ее. А она позволит себе маленькую слабость и потешится над почти поверженным врагом. Генерал уже не был так молод и красив, как тогда, когда был простым солдатом, однако гордость и смелость в нем лишь возросли. Он боролся на смерть за свой легион. И все равно это не спасло их. Ловушка, в которую пикты завлекли римлян, была слишком уж хороша. Землю пропитали кровь и огонь. Лишь сидя в плену, генерал вскинул голову и, выслушав историю Этайн от Горлакона, понял, кто стоит перед ним. Его глаза сперва наполнились пониманием, даже какой-то сумасшедшей радостью видеть девушку, а после из них хлынули гнев и ярость. -Предательница! «Я бы ответила тебе, генерал, да вот языка только нет,» - подумала она, отступая в сторону.***
Когда пришло время казни, римлянину позволили взять в руки оружие. Этайн видила, что Вирила благодарен, что может умереть, как воин. В его тоне сквозила самоуверенность и былая властность, словно он еще что-то решал. Словно у него был хоть какой-то шанс вырваться. -Ну, кто из вас готов со мной сразиться?! Неужели нет среди вас смельчаков? В ответ на арену из травы и листьев вышла девушка, держа в руках резное копье. Уже не такая хрупкая и беспомощная, зато немая и полная ненависти к треклятой Римской Империи. Вирил с криком бросился на дикарку, а та, продемонстрировав ему чудеса изворотливости, отпрянула в сторону и оказалась позади. Острие ее копья прошло слишком близко от его шеи, вот только генерал успел отбить его своим клинком. «Куда более изворотлива, чем в прошлый раз,» - заметила Этайн про себя и азартно улыбнулась противнику. Копье в ее руках скользило и играло, словно музыкальный инструмент в руках умелого музыканта. Вот только музыкой здесь был скрежет стали, а инструментами - оружие и смерть. Мужчина махнул мечом, пытаясь перерезать ей глотку, но и в этот раз девушка увернулась, оцарапав плечо противника. Выпад за выпадом, Этайн наносила удары, порой достигая своей цели, порой отступая и парируя. Орел расправлял свои крылья, пытаясь когтями вырвать волчице глаза, но сейчас она была на воле, а он был лишь жалким пленным, оттягивающим свою судьбу. «Тебе не нравится? - очередной удар, очередная рана на мужской груди. - Какая жалость, ведь только такой любовью занимаюсь я.» Мужчина упал на колени, обессиленный, вытекающий прочь из своего тела вместе с покидающей его кровью. Грудь и плечи кишели царапинами и глубокими ранениями, а Этайн замерла напротив него, указав на него своим копьем, и с криком вонзила стальное острие в горячую плоть. Римлянин выплюнул последний воздух из живота, вместе с горстью кровавого мяса и упал на землю лицом вниз. Орел пал. А дикарка утерла свое лицо, только сейчас замечая, что и он сумел добраться до нее, ударить по челюсти, оставить несколько следов на открытых плечах. Лишь сейчас, начиная ощущать боль и нахлынувшую пустоту, Этайн развела руки и закричала. Она думала, что когда отомстит за себя и за родителей, ей станет легче. Но она ошиблась, и сосуд ее души лишь растянулся, готовый впитывать все больше крови римлян, пока их мир не опустеет, превратившись в холодную пустыню, коей уже давно является ее собственная душа.