Twenty Years

There are twenty years to go. A golden age I know. But all will pass, will end too fast, you know.

      Роуз Тайлер шесть месяцев от роду, когда мужчина, настолько светловолосый, что казалось, будто ни бровей, ни ресниц у него нет, — человек, вызывавший первую (намного раньше нормы) улыбку у двухнедельной дочери — перестает приходить к ее колыбели.       Роуз год, и Джеки находит в себе силы запаковать последнюю коробку с его вещами. Теперь хлам, обретавшийся в квартире на правах потенциально сколь прибыльных, столь и гениальных прожектов, возведен в статус семейной реликвии.       В пять лет Роуз впервые встречает мужчину в потертой шинели. Пятнадцатого октября: Микки, удивительно хорошо для своего возраста чеканящий мяч, в запале выбегает на дорогу, влажную от осеннего моросящего дождя. Широко распахнутыми глазами, словно в замедленной съемке, Роуз наблюдает за грязноватой визжащей машиной. От резкого торможения за шинами тянутся две черные полосы. Кажется, что равномерный стук дворников оглашает пару улиц вокруг. Роуз поднимает взгляд на друга. Тот, видимо, все понял и глупо и дико ухмыляется в лицо ей и неминуемому. По глазам её больно хлещет порыв холодного ветра — Роуз зажмуривается и падает в черноту. На свет ее вытаскивает легкий удар кулаком в плечо — Микки. Полный страха и осознания безнаказанности выживания взгляд переливается то паникой, то вакхической радостью. Рядом с ним стоит мужчина в шинели. Он потирает неестественно вывернутое запястье и отчитывает мальчика за невнимательность, иногда даже называет его Микки Маусом, но взгляд его неподвижен — прикован к Роуз. От него странно пахнет: неприятно, но надежно, Роуз это нравится. Много позже она поймет, что шинель его пропитана запахом крови. Мужчина замолкает на полуслове и, наклонившись, опирается ладонями о собственные колени — нижняя губа и подбородок дергаются, когда он переносит вес на поврежденную руку. Он внимательно смотрит в ее глаза, Роуз — рассудительная, бойкая девочка, гроза всех кузенов и кузин, не опускает ресниц. Мужчина тяжело вздыхает, треплет Микки по плечу и уходит, не оглядываясь.       Вечером Микки и Роуз возвращаются к Джеки. Она беспокойно лавирует между кресел, прижимая к себе семейный фотоальбом. Сегодня Роуз узнает, как умер ее папа, — выскочивший непонятно зачем на проезжую часть, — держа за руку незнакомку.       Но пока Микки увлеченно, в лицах, рассказывает, как увильнул от смерти. Мужчине в шинели отводится ниша супергероя. Ничего, однако, не стоящего без помощника. Роуз послушно улыбается, смеется в положенных местах, и думает, что человек этот удивительно похож на ее куклу. Ночью ей снится, что он спасает и папу.       В девять лет Роуз едет на соревнования по гимнастике — она заменяет Пегги Вуд, растянувшую лодыжку. В большом спортивном зале душно, словно в парилке. По спине катится пот, кожа головы под туго зачесанными волосами саднит, в ухо то и дело сыплются назойливые последние наставления тренера — высокой, худой женщины с мощными носом и басом. Роуз слышит свое имя и, глубоко вдохнув, шагает вперед.       Когда ей вручают грамоту, кубок и бронзовую медаль, Джеки, сидящая в зале, взвизгивает, неловко вскакивает и радостно перебивает равномерный гул вежливых, стихающих аплодисментов. Вскоре ее хлопки поддерживает лишь один зритель в задних рядах. Роуз щурится, стараясь рассмотреть человека, но единственное, что может разглядеть из-за волнения и расстояния — красная бабочка. За неимением лучшего, Роуз посылает благодарную улыбку ей.       Роуз одиннадцать, когда она впервые видит красный велосипед в витрине магазина на Оксфорд-стрит.       Ей двенадцать — и она получает его на Рождество. Джеки долго пытает мальчишку, волоком притащившего велосипед и старательно барабанящего в дверь в сочельник, но все, чего добивается, что отправитель — некий Джон Смит — пожелал остаться за кадром. Джеки пожимает плечами и прячет подарок за наряженной елкой. Она верит в дух Рождества. Роуз, считавшая себя слишком взрослой для подобного вздора, теперь верит тоже.       В шестнадцать лет Роуз и Шерин делят Робби Карлайла. С трехстороннего свидания, на котором первопричине разлада между подругами был поставлен жесткий ультиматум, она возвращается одна — Шерин и Робби нуждаются в уединении. Роуз бредет по пустынной улице, от обиды закусив ноготь на большом пальце и яростно втирая рукавом расползающуюся едкой, обжигающей глаза кислотой, тушь. Наверное, выглядит она куда более, чем просто посредственно — редкие прохожие стараются не смотреть ей в лицо, некоторые даже перебираются на другую сторону улицы. Она вздрагивает, когда ее окликает голос, мелодичный и самодовольный, и в нос ударяет знакомый густой запах. На этот раз мужчина быстро, неохотно представляется — то ли Джесом, то ли Джером — и Роуз удивляется, как четко память все эти годы хранила его лицо.       Роуз доверяет ему по какой-то дикой, иррациональной причине. Возможно, по глупости, но разбираться сил нет. Он ведет их в «паб на углу», и некоторое время оба молчат — Роуз слушает, как он делает заказ, любуется контрастом неподвижных, тревожных серых глаз и глянцевой улыбки. После первой порции темного, отдающего карамелью, Роуз начинает говорить зло и запальчиво. Он же открывает рот только затем, чтобы бросить распоряжения бармену. Первый раз в жизни она напивается так, что сил едва хватает не упасть из-за барной стойки. Смешно даже предположить, что она могла бы заметить, как в последнюю пинту мужчина что-то добавляет. Рассеянный взгляд ее мечется по всему бару, и напряженная романтическая повесть, падая и спотыкаясь, катится к невнятной кульминации. Мужчина смотрит, не отводя серьезного, печального взгляда, словно прощается, Роуз пьет и падает лицом в колкую шинель на груди. Утром Роуз обнаруживает себя у двери в квартиру Микки, и живот ее крутит нутряной, трепещущий ужас: она не имеет ни малейшего понятия, где провела всю ночь. От незнакомца, бережно хранимого памятью все эти годы, не осталось ничего, кроме тяжелого запаха крови. На следующий день, чтобы насолить Шерин, Роуз и Микки делают вид, что встречаются.       А потом в ее жизни появляется Джимми Стоун с хищноватой ухмылкой, ловкими пальцами и гитарой наперевес. И все, все летит к черту.       Роуз восемнадцать, когда в субботнее утро по дороге в гремящую новогодней кутерьмой съемную квартиру Шерин и Робби она встречает мужчину, прячущегося в тени. У него густые волосы, длинный плащ, нервные жесты и лихорадочные, больные глаза. Но, кажется, он рад ее видеть. Роуз напоминает ему сегодняшнюю дату и плотнее обхватывает себя руками. Ей необъяснимо хочется обнять незнакомца, обвить его спину, дышать в ленивый изгиб шеи, показывающийся над воротом, но она лишь покачивает себя, запертую в замке из собственных рук. Он обещает ей прекрасный год, и Роуз чувствует, что не может не верить.       Ей девятнадцать, когда ее руку хватает прохладная сухая ладонь, и она узнает, что у многих планет есть север.       The stuff of legend — двадцатилетний Злой Волк и человек, гулявший с ней по замерзшему шторму, — умирают в сражении и рассыпаются в прах, развеявшийся над стальным норвежским морем, как и было предсказано тем, кто видел «до» Вселенной.       Роуз по-прежнему двадцать, когда мертвыми губами Доктор рассказывает о том, что некоторые за двадцать лет успевают больше, чем иные за восемьдесят — дело не во времени, а в человеке. Рассказывает о ней. Не ей.