Совершенство

Иногда Баки думает, что совершил ошибку. Нет, не в тот момент, когда вытащил Стива, тогда еще врага, из воды — об этом Баки ничуть не жалеет. Пожалуй, это решение было лучшим за всю его жизнь — хотя, наверное, правильнее сказать, за тот кусок жизни, который Баки помнит. Но вот о решении не возвращаться к Гидре он… не то чтобы жалеет. Просто порой скучает. Да, именно скучает, это самое подходящее слово. Не по криокамере, обнулениям и убийствам, само собой, а по тому, как легко ему жилось на базе. Ну правда легко. Все было понятно: это враг, его нужно нейтрализовать, готовься, целься, пли, хороший мальчик. Это свои, их трогать нельзя, а если ненароком пришибешь, накажут. Проще некуда. Со Стивом просто не бывает ни в чем. Стив не говорит, кто враг, а кто друг, и Баки однажды чуть не убивает бородатого мудака, вздумавшего обозвать его отмороженным роботом, а потом оказывается, что это свой и вообще герой. Хоть и придурок. Стив не отдает приказы, и Баки приходится самому принимать решения, постоянно, чуть ли не каждую минуту, и он то и дело зависает, начиная с самого утра и бодрого: — Бак! Что хочешь на завтрак? Но это еще ничего, запомнить, кто есть кто, не так уж и трудно. И научиться отвечать: — Яичницу с беконом, — тоже. Гораздо хуже у него получается с сотнями мелких правил, о которых Стив почему-то никогда не говорит, но которыми живет. Ну ладно, пусть сотни — это преувеличение, но и тех нескольких десятков, что есть, хватает, чтобы Баки чувствовал себя идиотом. Он постоянно боится ошибиться и сделать что-нибудь не так. И, само собой, постоянно ошибается, даже в том, что уже успел подметить и вроде как запомнить, потому что не ошибаться просто выше человеческих сил. Нет, ну кто способен всегда ставить чашки ручками вправо и никак иначе? Или нарезать ветчину аккуратными ломтиками и сооружать красивые бутерброды, даже если есть хочется просто зверски? Или вешать банное полотенце на сушилку так, чтобы передний край был выше заднего ровно на пять сантиметров? Точно, никто. Только Стив. Правильный до зубовного скрежета. Капитан-Гребаное-Совершенство. Ах да, слово «гребаный» и прочие, которыми так удобно иногда выражаться, говорить не стоит, даже по-русски. Это скверно. Нет, Стив никогда его не упрекает, когда Баки, забывшись, привычно матерится. Или когда застает Баки на кухне быстро поедающим ветчину, накромсанную толстыми кривыми кусками. Или когда обнаруживает поставленные как попало чашки. Или когда Баки неправильно вешает гребаное полотенце. Стив только морщится и готовит бутерброды, которые есть жалко, такие они красивые, молча поправляет чашки и тихонько просачивается в ванную, и Баки знает, что после этого полотенца будут висеть до отвращения ровно. Почему-то полотенца расстраивают больше всего. Пять сантиметров — он замерял линейкой целых две недели, и Стив ни разу не ошибся ни на миллиметр. Ну и кто после этого из них двоих отмороженный робот? Да что там полотенца — Стив даже член в трусах укладывает всегда направо. Всегда! Баки точно знает, потому что Стив каждое утро выходит из ванной в одних боксерах, и Баки косится на его мускулы, на широкие плечи, на крепкую задницу и на все остальное тоже — и страдает. Потому что такое совершенство к сексу не склонить. Секс — это как угодно, но только не правильно. Особенно между двумя мужчинами. Особенно если они вроде как друзья. Так что без шансов. А жаль. Потому что хочется. Очень. От всего этого Баки готов взорваться. И, конечно же, взрывается. Ночью ему снится Стив, взъерошенный, голый и потный, разметавшийся под ним, Баки, и стонущий так неправильно, что можно кончить от одного только этого звука. Не первый раз снится, чего уж тут, и Баки уже привык снимать напряжение в ванной, выплескивая его струйками спермы на кафель, но сегодня струйки есть, а напряжение никуда не девается. Баки пьет кофе, хмуро разглядывает пылинки, весело пляшущие в утреннем солнечном свете, и думает, как ему быть дальше. По всему получается, что придется уходить, и от этой мысли до того тоскливо, что хочется выть. Баки как раз прикидывает, не повыть ли на самом деле, когда на кухню заходит Стив. После душа. С расчесанными мокрыми волосами и — ну конечно! — членом направо. У Баки темнеет перед глазами, и кружка с кофе ходит в руке ходуном. Он сбегает под встревоженное: «Ты в порядке?» — всего лишь в ванную, хотя хочется куда-нибудь подальше, можно даже назад в криокамеру. Милую, уютную криокамеру, где нет никаких гребаных правильных капитанов, которые само совершенство. Игнорируя робкие поскребывания в дверь, плещет в лицо холодной водой до тех пор, пока не становится легче. Ненадолго — ровно до того момента, пока взгляд не ловит в зеркале отражение полотенца. Передний край выше заднего — даже линейки не нужно, чтобы понять — точно на пять сантиметров. В голове что-то звонко лопается, и Баки срывает полотенце с сушилки и швыряет его на пол. Чеканя шаг, проходит на кухню, не обращая внимания на Стива, семенящего следом. Рывком распахивает шкафчик и поворачивает чашки, все до единой, ручками влево. Кровожадно оглядывается в поисках бутербродов, сжимая металлические пальцы в кулак, но, к сожалению, ничего не находит. А потом шагает к Стиву и, глядя в широко распахнутые, круглые от удивления глаза, срывающимся голосом сообщает: — Еще раз тронешь мое полотенце, и я тебя укушу. Укушу! Гребаный мир! Какого черта укушу-то? «Убью», «придушу», «ударю», наконец — но только бы не это детское «укушу»! Стив сейчас засмеется и будет прав. И Баки хочется постучаться головой о стенку от бессилия. Но Стив не смеется, только таращится как-то потерянно и таким же срывающимся, как у Баки, голосом уточняет: — Э... укусишь? Баки коротко воет и с рыком: — Да, блядь! — кусает. Ну, точнее, сначала он притягивает Стива за шею к себе, прижимается губами к его губам, как давно хотелось, втягивает нижнюю в рот, посасывает, ерошит мокрые волосы и стонет от того, что Стив, похоже, даже не собирается его отталкивать. А потом кусает, да — обещал же. Отстранившись, разглядывает покрасневшие щеки, припухшую от укуса губу, растрепанные волосы и помутневшие растерянные глаза — и думает, что так определенно лучше, но чего-то все равно не хватает. Ах да, точно. Баки оттягивает резинку трусов и толкает пальцами теплый и очень-очень твердый член Стива налево. Стив вздрагивает, когда резинка звучно шлепает его по животу, открывает рот, чтобы сказать что-то — наверняка правильное, — но вдруг выдыхает: — А, к черту! И тянет Баки на себя, сильно, так, что они сталкиваются лбами. И целует. Горячо, жадно и мокро — совершенно, как же иначе, это ведь Стив! Но Баки подозревает, что с этой стороной его совершенства уж как-нибудь смирится.